— Господи Иисусе! — пробормотал Джерри. — Надо же! Stone втравился в политику?
Я уставился в асфальт, не зная, что сказать. Втравился ли Stone в политику? Или это только я в нее втравился? На самом деле я никогда не задумывался об этом… Но теперь, на подступах к Вашингтону, в сером предутреннем свете, на этой стоянке для грузовиков рядом с Бризвудом к северу от границы Мэриленда, мне вдруг пришло в голову, что я действительно не могу сказать, что я здесь делаю, за исключением того, что направляюсь в округ Колумбия с оранжевым прицепом в форме свиньи и доберманом-пинчером, у которого после многих дней, проведенных в дороге, вконец расстроился желудок.
— Довольно паршивый способ вернуться на работу, — сказал Лестер. — Почему бы тебе не забить на эту фигню и не замутить с нами что-нибудь вроде перепродажи автомобилей, о которой тебе рассказал Джерри?
Я покачал головой:
— Нет, я хочу хотя бы попробовать.
Лестер какое-то время смотрел на меня, потом пожал плечами.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Какой облом! Да зачем кому-то вообще окунаться в такую кучу дерьма, как политика?
— Ну… — протянул я, прикидывая, есть ли здравомыслящий ответ на подобный вопрос. — Это трудно объяснить, это личное.
Джерри улыбнулся.
— Ты говоришь так, как будто уже пробовал, — сказал он. — Как будто ты уже словил кайф от нее.
— Не настолько, насколько хотел, — сказал я, — но улетел определенно.
Лестер посмотрел на меня с интересом.
— Я всегда так и думал про политиков, — заметил он. — Просто банда чертовых наркош, помешанных на власти, только их от другого глючит.
— Да ладно, — проговорил Джерри. — Некоторые из этих парней нормальные.
— Кто именно? — спросил Лестер.
— Вот почему я и собрался в Вашингтон, — сказал я. — Чтобы посмотреть на этих людей и понять, все ли они свиньи.
— Не волнуйся, — сказал Лестер, — все. С тем же успехом ты мог бы поискать девственниц в балтиморском борделе.
— Ладно, — сказал я. — Увидимся, когда я доберусь до Балтимора.
Я протянул руку, и Джерри пожал ее обычным рукопожатием, но Лестер поднял вверх свой большой палец, так что я должен был ответить на это рукопожатие Революционных Братьев по Наркотикам, или что там должен означать этот чертов жест. Если вы путешествуете по стране, то на маршруте между Беркли и Бостоном должны освоить 19 видов рукопожатий.
— Он прав, — сказал Джерри. — Эти ублюдки просто не были там, если бы не прогнили насквозь.
И покачал головой, зло глядя мимо нас. Заря разгоралась, ночь четверга умирала, и по шоссе за стоянкой с ревом проносились автомобили, полные людей, едущих в пятницу утром на работу.
«Добро пожаловать в Вашингтон, округ Колумбия» — так написано на огромной — около шести метров в ширину и трех в высоту — каменной дорожной вывеске. Освещенная прожекторами, она стоит в считаных метрах от границы Мэриленда в самом начале 16-й улицы — пятиполосной, обсаженной по обеим сторонам деревьями и насчитывающей около 1300 несинхронных светофоров отсюда и до самого Белого дома.
Жить в самом округе не модно, если только вы не подыщете себе старый кирпичный таунхаус с зарешеченными окнами в Джорджтауне за 700 или около того баксов в месяц. Вашингтонский Джорджтаун — это уродливый ответ на Гринвич-Виллидж. Но не совсем. Еще больше он похож на район Старого города в Чикаго, где живут в основном съехавшие с катушек редакторы Playboy, курящие изготовленные по спецзаказу косяки. А обитатели Джорджтауна — это модные молодые юристы, журналисты и чиновники, завсегдатаи нескольких баров, обшитых сосновыми панелями, и дискотек «только для холостяков», где напитки стоят 1,75 доллара, а с девушек в коротеньких шортах не взимается дополнительной платы за обслуживание.
Я живу на «черной» стороне парка Рок-Крик, в месте, которое мои друзья-журналисты считают «маргинальным районом». Почти все, кого я знаю или с кем имел дело по работе, живут либо в зеленых пригородах Вирджинии, либо повыше, на «белой» стороне парка, около Чеви-Чейза и Бетесды, в Мэриленде.
Субкультура рассеяна по отдаленным бастионам, и единственное более-менее близкое ко мне место — это район вокруг Дюпон-Серкл, в центре. Из моих знакомых там живут Николас фон Хоффман и Джим Флаг, гиперактивный помощник Тедди Кеннеди по вопросам законодательства. Но у фон Хоффмана Вашингтон, кажется, уже сидит в печенках, и он поговаривает о переезде на побережье, в Сан-Франциско… А Флаг, как и все, кто хотя бы отдаленно связан с Кеннеди, изо всех сил готовится к очень трудному году: 20 часов в сутки на телефоне и оставшиеся четыре — в самолете.
С приближением конца декабря в воздухе над Вашингтоном повисла тревога, почти ощутимое отчаяние от того, что Никсон и его приспешники будут отстранены от власти, не успев завершить ее захват, начавшийся три года назад.
Джим Флаг заявляет, что предпочел бы не говорить о выдвижении кандидатуры Кеннеди на пост президента — по крайней мере, вплоть до того момента, когда это произойдет, что, кажется, случится очень скоро. Тедди, очевидно, искренне не планирует выдвигаться, но ему, как и всем остальным, трудно не заметить, что почти все, кто «что-либо значит» в Вашингтоне, буквально загипнотизированы недавней серией опросов Гэллапа[6], показавших, что Кеннеди подбирается все ближе к Никсону — почти уже сравнялся с ним, и это отбрасывает очень длинную тень на других кандидатов от Демократической партии.
В рядах демократов царит легкое отчаяние в связи с перспективой застрять — и вновь потерпеть поражение — с такими заезженными лошадками, как Хамфри, Джексон или Маски… А Джордж Макговерн, единственный, за кого стоит голосовать, подвешен в состоянии неизвестности, которым обязан в основном цинизму вашингтонской прессы. «Он мог бы стать прекрасным президентом, — говорят они, — но, конечно, не сможет победить».
А почему нет?
Ну… Эти мудрецы не утруждают себя объяснениями, но их рассуждения, судя по всему, строятся на некоей туманной идее, что люди, которые могли бы сделать президентом Макговерна, — эта огромная разношерстная толпа студентов, длинноволосых фриков, черных, антивоенных активистов и обдолбанных маргиналов — даже не удосужатся зарегистрироваться, а уж тем более потащиться на избирательные участки в день выборов.
Может быть, и так… Однако трудно припомнить в новейшей истории кандидатов, которые потерпели бы неудачу, выдвигаясь на выборы при поддержке того, что сейчас называется «голосом за Макговерна», если они и в самом деле представляли его.
* * *
Чертовски ясно, что ЭлБиДжея[7] вышибли из Белого дома в 1968 году не АФТ — КПП[8], и не Джин Маккарти. Именно люди, проголосовавшие за Маккарти в Нью-Гэмпшире, привели Джонсона к поражению… И Джорджа Мини[9] не подстрелили вместе с Бобби Кеннеди[10] в Лос-Анджелесе, потому что «радикальный» организатор из UAW[11] оказался отступником.
Не «большие боссы» Демократической партии выиграли для Бобби предварительные выборы в Калифорнии, а тысячи ниггеров, латиносов и белых фриков-пацифистов, которые устали от того, что их травят слезоточивым газом, потому что они не согласны с человеком, сидящим в Белом доме. Никому не пришлось тянуть их в ноябре на избирательные участки, чтобы Никсон проиграл.
Но потом произошло убийство, а после него случились съезд в Чикаго и болван по имени Хамфри. Он обращался к «респектабельным» демократам — и тогда, и сейчас, и если Хамфри или любой из его жирных подобий вздумает выдвигаться в 1972-м, это кончится очередным разгромом, сравнимым с поражением Стивенсона в 1956 году.
Люди, отдавшие свои голоса за Бобби, все еще здесь — как и несколько миллионов тех, кто будет голосовать впервые, — но они не станут делать выбор в пользу Хамфри, или Джексона, или Маски, или любого другого продажного нео-Никсона. И даже за Макговерном они не пойдут, если кудесники национальной прессы продолжат называть его Благородным неудачником…
Впрочем, если верить опросам Гэллапа, эта часть избирателей может устроить большую головную боль с Тедом Кеннеди, что начинает по-настоящему тревожить заправил и «профи» обеих партий. Одно только упоминание имени Кеннеди, как говорят, вызывает у Никсона судороги по всему телу. Поэтому его головорезы уже начали нападать на Кеннеди, называя его «лжецом», «трусом» и «мошенником».
А ведь сейчас еще только декабрь 1971 года — до выборов остается десять месяцев.
Единственный, кто нервничает из-за результатов опросов общественного мнения больше, чем Никсон, — это, кажется, сам Кеннеди. Он просто не желает признавать происходящее — по крайней мере на официальном уровне, — и потому его помощники, такие, как Джим Флаг, вынуждены балансировать, словно канатоходцы. Они видят, что это событие — выдвижение их босса — приближается и, возможно, произойдет очень скоро, но ничего не могут сделать. Пока Тед упирается и твердит, что он вовсе никакой не кандидат, его помощники пытаются сохранить ясность ума в сердце урагана, лихорадочно работая над планом предвыборной кампании.
