Но, конечно, наука — превыше всего. И он опять с головой ушел в нее в Петербурге.
Чтение лекций в университете на кафедре органической химии, руководить которой он был назначен, Менделеев успешно сочетает с написанием курса по избранному предмету.
За высокой конторкой (в молодости он предпочитал писать стоя) Дмитрий Иванович, работая днем и ночью, как об этом вспоминал его ассистент Г. Густавсон, в два месяца написал первый и единственный в то время в России учебник «Органическая химия». По утверждению того же Густавсона, «Менделеев вообще являлся противником гигиенического распределения занятий и говорил, что только при односторонних, непрерывных и упорных усилиях, направленных к одной цели, хотя бы и отзывающихся болезненно на организме, возможно создать что-либо ценное, что-либо такое, чем сам останешься доволен».
Помимо прочих достоинств, в «Органической химии» уже отчетливо проявилось стремление Менделеева использовать сведения о способности отдельных элементов присоединять к себе строго определенное количество атомов (потом это назовут «валентностью») «как для сравнения и систематического описания, так и для изучения реакции тел». И здесь ясно видны следы подготовки к тем знаменательным обобщениям связи атомов с их свойствами, что прославили имя Менделеева.
Учебник был встречен всеобщим одобрением. Коллеги оценили его оригинальность, новизну подходов. По представлению академика Н. Н. Зинина книга получила большую Демидовскую премию Российской Академии наук. А это, заметим, не только слава, но и 1428 рублей серебром. (Для сравнения: в заграничной командировке Менделееву на весь год полагалось от университета 1200 рублей.)
Деньги оказались как нельзя кстати. А то в дневнике Дмитрия Ивановича уже появилась такая запись: «Пальто и сапоги сшиты в долг, всегда хочется есть». А тут еще предстояла женитьба…
Феозва Никитична Лещева (Физа, как ее звали в семье) была старше Менделеева на шесть лет. Знакомы они были еще по Тобольску. Мать Физы после смерти мужа вышла замуж с четырьмя детьми за уже упоминавшегося выше поэта и инспектора Тобольской гимназии П. П. Ершова. Вскоре и она умерла. Физу и сестру взяли с собой в Петербург родственники — супруги Протопоповы. Дядю Физы, Владимира Александровича Протопопова, как раз переводили на службу в столицу по Министерству финансов. Эта фамилия тоже упоминалась в нашей статье: у Протопоповых останавливались Менделеевы по приезду в Петербург; у них же находил поддержку, оставшись сиротой, юный студент Дмитрий.
Д. И. Менделеев с женой Феозвой Никитичной (урожд. Лещевой). 1862 г.
Барышня Феозва Никитична окончила курс в Екатерининском институте в Москве и продолжала жить у Протопоповых. Менделеев слал ей письма из-за границы (она, правда, написала ему первой), делился впечатлениями о городах, где бывал, и красотах природы. Почти ничего о работе и совсем ничего о любви. Более того: кажется, он хочет свести Физу с Сеченовым, вернувшимся в Петербург раньше: «Что вы не сердитесь на меня, Феозва Никитична, за мое непростительное молчание, то в этом я убежден, но убежден я и в том, что вы пеняли-таки иногда на меня за это и поделом, право, поделом. Зато вы, вероятно, не будете пенять на меня за то, что через посредство этого письма познакомились с Сеченовым. Он, во-первых, бывал на своем веку во многих местах, потому ему есть что рассказать, во-вторых, он был сперва офицером, потом пошел в университет — следовательно, человек с характером. А главное — он человек виду нисколько не обещающего, но в самом деле человек оригинальный, теплый, хоть и кажется подчас вовсе не таким. Мне будет интересно знать ваше мнение о нем. На этом человеке можно отчасти узнавать вкусы людей — к внешности ли они привязаны, она ли их руководит, или же они любят простоту, теплоту души, а не мягкость, увы, столь часто вредную».
Сеченов просто передал письмо, без каких-либо последствий для личной жизни. А Менделеев, по привычке, проводит в Петербурге редкие свободные вечера у Протопоповых, общается с Феозвой Никитичной. В дневнике записывает: «Гуляли. Ни скучно, ни весело. Нет, не живется мне, право, не такая жизнь нужна, право». Но в доме на него смотрят как на жениха, и он им становится. Потом, словно опомнившись, пытается дать обратный ход, но старшая сестра Ольга, имевшая на брата-последыша большое влияние, стыдит его в письме: «Вспомни еще, что великий Гете говорил: “Нет больше греха, как обмануть девушку”. Ты помолвлен, объявлен женихом, в каком положении будет она, если ты теперь откажешь?»
Тут наверняка Дмитрий Иванович не мог не вспомнить о собственном стрессе, пережитом после отказа Сонечки Каш. Он не уподобился гоголевскому Подколесину, выпрыгнувшему в окно перед свадьбой. В апреле 1862 года состоялось венчание. В этом браке родилось трое детей — Мария, Владимир и Ольга. Но семейная жизнь не сложилась. Формально брак был расторгнут в 1881 году, но фактически — гораздо раньше. Впрочем, не станем забегать вперед.
В 1863 году Д. И. Менделеев был избран на кафедру технологии в университете, в 1864 году — избран профессором Технологического института, в 1865-м — защитил докторскую диссертацию «Рассуждение о соединении спирта с водою», после чего был утвержден профессором технической химии Петербургского университета.
Тех читателей, которые знают, что Менделеев является «отцом русской водки», спешим предупредить: от упомянутой диссертации до запатентования 40-градусной водки под маркой «Московская особенная» прошел 31 год. Ученого же вообще интересовала природа растворов, изменения в свойствах веществ, образующих раствор. Мы не станем здесь, как и далее, вдаваться в объяснения сугубо научных вопросов, понимание которых требует от читателя специальной подготовки. Заметим только, что интерес к растворам после защиты диссертации не пропал. Свидетельство тому — книга «Исследование водных растворов по удельному весу», вышедшая с посвящением матери от «последыша» в 1887 году. В общей сложности он рассмотрел зависимость удельных весов растворов 233 химических соединений при различных концентрациях и температурах. Полученные данные постарался привести в стройную систему, известную как «гидратная теория растворов Менделеева». Были и другие теории ученых, работавших в этом направлении, но после накопления достаточного количества опытных данных основные положения Менделеева вошли в признанную химиками всего мира сольватную теорию растворов.
Работа над докторской диссертацией заняла у Менделеева в общей сложности свыше трех лет. Но в то же время он читал лекции, писал статьи для «Технической энциклопедии», выполнял в своей лаборатории химические анализы для промышленности.
Вспоминая первые годы своей преподавательской деятельности, Дмитрий Иванович говорил, что ему пришлось читать столько лекций, что он еле успевал на извозчике переезжать из одного учебного заведения в другое. Кроме уже названных, это были Кадетский корпус, Корпус (впоследствии институт) путей сообщения, Инженерное училище. И однажды на вопрос: «Зачем же вы набрали так много работы?» — признался: «Когда я жил за границей, у меня была интрижка, а от нее плод, за который и пришлось расплачиваться».
Предмет этой интрижки — некая г-жа Фойхтман (Фойхтманша, как называл ее в письмах к Менделееву его друг химик Оленинский), а плод — дочка Роза. Кем была Фойхтман, как расстался с ней Дмитрий Иванович, почему Оленинский окрестил ее «ведьмой» и советовал другу с ней не великодушничать — биографам того установить не удалось (иногда ее называют провинциальной актрисой). Известно лишь, что Менделеев беспокоился о воспитании дочери вплоть до ее замужества, посылал деньги, хотя в откровенную минуту сказал одному другу: «Да я не уверен, моя ли она».
Мы располагаем опубликованными в 1917 году воспоминаниями инженера В. В. Рюмина о лекциях и практических занятиях Менделеева в Технологическом институте в 1863–1864 гг.:
«Первое впечатление живо и до сих пор: длинные волосы, некоторая небрежность костюма, нервные, порывистые движения, особая манера разглаживать бороду сзади наперед, глубокий взгляд, своеобразная интонация несколько глухого голоса отличали Д. И. от большинства наших профессоров.
Читал свои лекции Д. И. тоже не так, как остальные: его речь была отрывиста, не всегда лилась гладко, но положения его были точны, в наши головы они вклинивались и отчетливо врезались в памяти.
Иногда он, увлекаясь сам, не замечал, что далеко отошел от курса, унесся в область нам недоступную, в область химической фантазии, и тогда, спохватившись, останавливался, улыбался, глядя на нас, и, расправляя бороду, говорил: “Это я все наговорил лишнее, вы не записывайте”.
<…>
Вообще в лаборатории, делая разъяснения и замечания студентам, Д. И. бывал подчас раздражен и отпускал фразы, вроде того, что “ни одна кухарка не работает так грязно, как вы”. Но это не портило отношений: говорил он это нам, как равным, и сам сносил ответы не всегда почтительные и корректные, отвечая на них остроумными и меткими шутками. Его отношения всегда дышали доброжелательством, и важен был их смысл, а не форма. Зато он научил нас работать в лаборатории так чисто и аккуратно, как ни до, ни после него не работали.
