Но это отнюдь не значит, что проект "Сколково" неудачен. Наоборот, это блистательный по своей эффективности проект — просто не надо путать его реальные цели с официально заявляемыми.
Прежде всего этот проект является пиаром Медведева. Обратите внимание: его до сих пор обсуждают всерьёз, а для пропаганды этого вполне достаточно.
Во-вторых, это великолепный девелоперский проект, превративший окрестности картофельного поля на краю мегаполиса в подлинное "золотое дно". И, разумеется, эта резко подорожавшая недвижимость была заблаговременно скуплена правильными людьми, тесно связанными с даже не пожелавшими ради сохранения минимума приличий скрыть свое участие организаторами проекта.
И, наконец, в "Сколково" отрабатывается уникальная модель частного государства как государства нового типа, призванного прийти на смену отвергаемому либералами социальному государству (да, конечно, оно закреплено в Конституции, но кто сказал, что российские власти ее читали, а если читали — отвергают в ней исключительно 31-ю статью?) Вся полнота реальной власти в "Сколково" принадлежит совету инвесторов, и даже само российское государство имеет доступ к этой власти не как государство, а лишь как один из крупных инвесторов.
Формирование частного государства — один из важных трендов современного мирового развития, и Россия может стать реальным лидером этого процесса, да вот незадача: такое государство очень сложно назвать "модернизацией" — напротив, это движение в прошлое, в непроглядный мрак "Темных веков" раннего Средневековья.
Таким образом, мы видим: в современной России нет места модернизации.
И отнюдь не только из-за специфики, как говорят в США, альтернативной управленческой эффективности Медведева.
УНИКАЛЬНОСТЬ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
Если мы хотим понимать причины своих неудач и, тем более, свои перспективы, мы должны понимать внутреннее устройство своей страны и своего государства.
Если мы исходим из традиционного восприятия государства как общественной структуры, искренне стремящейся к общественному благу (хотя иногда и подворовывающей в процессе его достижения), нам придется вслед за нашей интеллигенцией, счастливо сочетающей поразительно долгую политическую жизнь с поразительно короткой политической памятью, говорить о 25 годах непрерывных ошибок.
Однако, ошибка, которая продолжается на протяжении четверти века — жизни целого поколения, в течение четырех совершенно разных президентств, — это даже не политика.
Это уже стратегия, которая может осуществляться столь долго и последовательно лишь в результате полного соответствия объединенным интересам наиболее влиятельных групп общества.
Поэтому, речь, вероятно, не о том, что государство постоянно делает ошибки, а о том, что мы просто путаем доминирующую в нем мотивацию. Это не общественное благо — это личное обогащение, причём, любой ценой.
В отличие от обычного государства, ключевая часть наших государственных деятелей, насколько можно судить, искренне веруют в то, что реальным смыслом существования российской государственности является их персональное личное обогащение, а общественное благо и, тем более, демократия — это "враждебная пропаганда Голливуда".
Эта массовая (именно в ключевом для судеб страны слое политиков и чиновников) вера делает коррупцию, насколько можно судить, основой государственного строя современной России. Это делает возможным борьбу с коррупционерами — и, действительно, за президентство Медведева под уголовные дела попало около 35 тысяч потенциальных коррупционеров — но ни в коем случае не с самой коррупцией, ибо подрыв основ государственного строя — тягчайшее государственное преступление. В этих условиях борьба с коррупционерами ведется, по-видимому, в значительной степени просто ради перераспределения коррупционных финансовых потоков.
Это уникальный тип государственности: Пол Пот и Махатма Ганди отличаются друг от друга меньше, чем от него. Чудовищный изувер, истреблявший собственный народ, и святой искренне стремились, хотя и диаметрально противоположно понимая его, к благу собственных народов.
Для критически значимой части российского правящего класса эта мотивация, насколько можно понять, остается недостижимой.
Историки прошлого не успевали описать, а часто и заметить подобные государства: есть диагнозы, которые несовместимы с жизнью почти мгновенно. Наше государство существует так долго благодаря уникальной рыночной конъюнктуре и столь же уникальному терпению русского народа. Все наши президенты — от Гобачева до Медведева и опять Путина — имеют значительно больше оснований пить за его терпение, чем даже Сталин.
Коррупция как основа политической системы России не просто не позволяет исправить пороки ее социальной и экономической системы, но и возводит их в принцип.
Прежде всего это незащищенность собственности, которая является потенциальной жертвой коррупционеров или уже основана на коррупции.
Во-вторых, это тотальный произвол монополий, так как монополии будут иметь больше денег для взяток, если им будет дарована возможность свободно злоупотреблять своим монопольным положением.
В-третьих, коррупционеры вывозят награбленное в фешенебельные страны и потому не могут конфликтовать с ними. Россия не может строить много новых заводов, не может осуществлять модернизацию, так как это неминуемо отберет часть прибыли и рабочих мест у развитых стран, правительства которых немедленно возьмут представителей правящего класса России за их самую чувствительную часть тела — за кошелек.
Таким образом, российские коррупционеры работают в интересах развитых стран и базирующегося в них глобального бизнеса против российской экономики, и, соответственно, российское государство работает против народа России.
Коррупционеры не нуждаются в модернизации, и коррупция убивает ее возможность.
Коррупция ведет к подлинной эпидемии безответственности — не только из-за уничтожения образования и, соответственно, исчезновения специалистов, но и из-за подражания руководству без учета его вероятной и невидимой деятельности по урегулированию коррупционных потоков. Ведь, в России, в условиях объективно обусловленной слабости законов, институтов и традиций реальное управление, определение повестки дня, системы приоритетов и даже моральных норм определяется путем простого, но массового подражания руководству. Основное занятие коррумпированной части правящего класса — управление коррупционными потоками — по понятным причинам не видимо для подчиненных: они видят лишь, что их начальство исполняет свои формальные обязанности, по сути дела, в свободное время. И люди массово начинают подражать своим руководителям, "забив на все" даже в критических обстоятельствах: примеры тому дали и ликвидация "ледяного дождя" в начале этого года, и трагедия "Булгарии", и многие другие события.
Важный результат тотальной коррупции — снижение уровня жизни и рост и без того чудовищного разрыва между богатыми и бедными. По данным официальных исследований, минимальный экономический рост, позволяющий поддерживать социально-политическую стабильность сложившейся в России общественной модели, составляет 5,5%. Иначе для всех значимых "групп влияния" просто не хватит денег, и они вульгарно передерутся друг с другом, дестабилизировав этим все общество.
По указанным выше причинам минимально необходимый темп экономического роста непосилен российской экономике. И мы видим результат этого — снижение, несмотря на уникальную благоприятность внешней конъюнктуры, реальных доходов населения и рост численности нищих (которых официальная статистика стыдливо именует "людьми с доходом ниже прожиточного минимума", а официальная пропаганда — "бедными"). Ведь среди всех групп влияния население обладает наименьшими реальными правами и потому первой становится жертвой неудовлетворенных аппетитов других групп, когда "пряников сладких" начинает не хватать на всех особенно остро.
Либеральные реформы уничтожают социальную сферу России отнюдь не случайно. Ведь для поддержания конкурентоспособности, да еще в условиях глобального кризиса, надо снижать национальные издержки — это аксиома. Но снижение наименее оправданных и технологически наиболее легко "убираемых" коррупционных издержек невозможно по политическим причинам, так как они являются основой процветания и влияния правящего класса. Поэтому для "оптимизаций" все мастей, то есть для беспощадного урезания, остается лишь социальная сфера, — а уничтожение образования, здравоохранения и культуры, как мы слишком хорошо видим на примере нашей страны, делает модернизацию невозможной даже в теории.
