Ознакомительная версия.
«Идти за хлеб? Нет!» – сказал Буняченко своему начальнику штаба [437]. Он сейчас менее чем когда-либо был склонен позволить перемолоть себя в боевых действиях на фронте, но опасался последствий открытого нарушения слова, тем более что Натцмер угрожал серьезными мерами. Больше не желая нести ответственности в одиночку, он вновь созвал своих командиров и попросил каждого из них, по порядку их полков, высказать свое мнение о том, нужно ли следовать немецкому приказу или нет. Не считая подполковника Архипова, командира 1-го полка, полковые командиры Артемьев, Александров-Рыбцов, Сахаров, Жуковский, Максаков, начальник штаба, командир разведывательного батальона и другие командиры высказались за то, чтобы, невзирая на немецкие требования, продолжить движение к югу до запланированного соединения с остальными частями Освободительной армии уже по той причине, что любые действия на фронте неминуемо закончились бы уничтожением частей и русские солдаты, в отличие от немецких, не имели возможности сдаться в плен Красной Армии. И подполковник Архипов заявил, что, как старый солдат, разумеется, выполнит любой приказ своего командира дивизии, но одновременно высказался за то, чтобы последовать приказу группы армий боевым порядком двинуться маршем в направлении Брюнна и попытаться в районе Праги примкнуть к отступающим немецким частям [438]. Генерал-майор Буняченко действовал в согласии почти со всеми своими командирами, когда он теперь, вместо того чтобы, как предписывалось, вновь пересечь Эльбу у Течен-Боденбаха и двигаться маршем в восточном направлении на Бёмиш Лейпа – Турнау [ныне Турнов, Чехия. – Прим. пер.], утром 28 апреля 1945 г. направился на юго-запад, еще в тот же день достиг со своей дивизией Теплица [ныне Теплице, Чехия. – Прим. пер.] – Шёнау и 29 апреля остановился в районе Лауна [ныне Лоуни, Чехия. – Прим. пер.], устроив штаб-квартиру в Козоеде [439].
Как же воспринял фельдмаршал Шёрнер, привыкший к строгому послушанию своих подчиненных, эту цепь самоуправных действий русского генерала, маневрировавшего в районе его группы армий и, как он считал, все же подчиненного его командованию? Как передает майор Швеннингер, фельдмаршал сказал, что «русского» (Буняченко) надо поставить к стенке и приказать расстрелять, если он не будет следовать его приказам, а русских с помощью эскадры бомбардировщиков «свалить в одну кучу, пока они не попросят пощады» [440] – высказывания, которые не захотел подтвердить генерал-лейтенант фон Натцмер, хотя они «соответствовали жаргону Шёрнера». Во всяком случае, сам Шёрнер признает, что «угрожал строгими мерами», поскольку дивизия «открыто саботировала» его приказы и сознательно придерживалась тактики проволочек [441]. Тем не менее он предпринял последнюю попытку найти согласие. После предварительного оповещения по радио он в середине дня 29 апреля 1945 г. прилетел в Клаппай (Клапы), к югу от Лобозица (Ловосице). Он демонстративно предстал в штаб-квартире дивизии в Козоеде, как пишет Швеннингер, в виде «простака (бутылка шнапса, коробка сигар)», чтобы узнать от Буняченко, готов ли тот со своей дивизией еще воевать или нет. Беседа с командиром дивизии, где были соблюдены внешние приличия, протекала, тем не менее, мало удовлетворительно, т. к. тот избегал обязательств и проявил лишь смутную готовность к действиям на фронте. Шёрнер, правда, больше не возражал против желания Буняченко двигаться к Брюнну, запланированному месту действий, маршрутом в обход Праги с запада, но в итоге беседы, похоже, уже теперь был готов к решительным действиям. Однако средства, имевшиеся в его распоряжении, были не столь радикальны, как его обвиняли и как, очевидно, подозревали русские. Определенную основу для вмешательства представляло распоряжение начальника Генерального штаба сухопутных войск, генерала пехоты Кребса, от 9 апреля 1945 г., исходившее из решения Гитлера [442]. На случай явных признаков ненадежности «чужеземных частей», независимо от национальности, – при этом имелись в виду прежде всего венгерские части – было предусмотрено их своевременное разоружение с целью использовать в качестве строительных батальонов или караульных батальонов при охране объектов либо направить солдат по отдельности или группами в немецкие части для подкрепления боевой мощи пехоты. Генерал-лейтенант фон Натцмер оспаривает также, что Шёрнер когда-либо давал приказ об уничтожении дивизии, как пытаются утверждать в особенности русские документы. Речь шла лишь о том, чтобы отнять у нее оружие, что, однако, несомненно привело бы к вооруженному конфликту, т. к. генерал-майор Буняченко, разумеется, не был склонен позволить разоружить себя без борьбы. 29 апреля командующий в Рудных горах генерал-полковник Гот получил от Шёрнера задание осуществить акцию разоружения во взаимодействии с командующим вооруженными силами в Праге, генералом пехоты Туссеном.
В эти критические дни Власов находился в основном при КОНР в Карлсбаде, а после его передислокации в Фюссен 20 апреля 1945 г. – в различных населенных пунктах юга Германии, с 25 до 27 апреля также при колоннах 2-й дивизии РОА, тем временем направлявшихся маршем из учебного военного лагеря Хойберг в Линц, и при остальных частях армии [443]. Согласно русским сообщениям, Буняченко на этой стадии несколько раз пытался с помощью посыльных офицеров установить с ним связь – якобы, безуспешно, тогда как, по впечатлению Швеннингера и других, должна была существовать, по меньшей мере, непрерывная тайная курьерская связь. Во всяком случае, Власов был предупрежден генералом добровольческих частей в ОКХ, генералом кавалерии Кёстрингом в Бад-Райхенхалле 29 апреля 1945 г. об угрозе конфликта вокруг своей 1-й дивизии, после чего он уже в ночь с 29 на 30 апреля в сопровождении оберфюрера д-ра Крёгера направился в ставку группы армий «Центр» при Иозефштадте, к северу от Кёниггреца [ныне соответственно Смиржице и Градец-Кралове, Чехия. – Прим. пер.] [444]. Хотя и больной лихорадкой и ослабленный, он произвел как на начальника штаба генерал-лейтенанта фон Натцмера, так и на самого Шёрнера, прибывшего вечером, «усталое, но в остальном прекрасное впечатление» [445]. Шёрнер был впечатлен личностью Власова, а также тем, что у того имелись «еще планы и цели», тогда как его немецкие соотечественники уже покорились судьбе. Фельдмаршал действительно, кажется, лишь теперь осознал всю политическую проблематику Освободительной армии. Во всяком случае, долгая беседа с Власовым и Крёгером завершилась «согласием» и привела к тому, что Шёрнер отменил все свои приказы. С этого момента группа армий уже не пыталась принудить 1-ю дивизию отправиться на фронт, а также не создавала ей больше препятствий при ее марше на юг. Как пишет генерал-лейтенант фон Натцмер: «Мы лишь велели следить за дивизией при ее перемещениях и действиях». «Пока я не знал деталей о власовской дивизии, – заявил Шёрнер после войны полковнику Кромиади, – я не уничтожал ее только потому, что у меня не было авиации, но когда я узнал, о чем идет речь, я предпочел закрыть глаза на то, что делал Буняченко» [446].
О повороте, который произошел вечером 30 апреля 1945 г., командующий в Рудных горах, видимо, не узнал [447]. Генерал-полковник Гот предполагал, что дивизия восстала, и был одновременно угнетен тем, что, как он выразился, теперь еще может случиться «своего рода гражданская война» и «братоубийство», и, чтобы предотвратить это, попросил обер-лейтенанта барона фон Клейста, находившегося поблизости и хорошо знакомого русским по его деятельности в Дабендорфе, предпринять попытку посредничества с генерал-майором Буняченко в качестве парламентера [448]. Ранним утром 2 мая 1945 г. Клейст появился в штаб-квартире в Козоеде, где командир дивизии встретил его «в короткой ночной рубашке, сверху новехонькая немецкая генеральская шинель» и дал ему понять, что его дивизия со своей стороны будет избегать любого конфликта и сражаться лишь в случае, если на нее нападут, но тогда уже изо всех сил. Власов, который тем временем направился из ставки группы армий «Центр» в Иозефштадте в Козоед, штаб-квартиру дивизии, не замедлил тотчас разыскать генерал-полковника Гота на его командном пункте в Кригерне, чтобы сообщить ему о только что достигнутом соглашении с Шёрнером. Угрозу вооруженного столкновения тем самым удалось предотвратить, к большому удовлетворению не в последнюю очередь для генерал-полковника Гота, который, впрочем, едва ли и имел достаточно сил, чтобы провести акцию разоружения.
Однако дни пребывания в районе Козоеда с 29 апреля по 4 мая 1945 г. ознаменовали, собственно, и перелом в истории 1-й дивизии РОА. В это время за кулисами начали разыгрываться события, которые немцы и даже германская команда связи больше не могли как следует понять. Лишь одно стало очевидно: теперь отношения двух союзников друг к другу в корне изменились, и дивизию охватило растущее волнение. Причина этого выявится несколько дней спустя.
Ознакомительная версия.
