Отход от религии в сторону автономии и психологизма считался весьма прогрессивным. Общественные деятели призывали к поиску непосредственной, личностной духовности. «Мы надеемся увидеть вас нонконформистами – ради вас самих, ради страны, ради человечества», – проповедовал Тиллих университетской аудитории в 1957 году. В сущности, авторы, будь то социологи, фрейдисты, теологи или битники, – все советовали молодым оторваться от их групп, районов и религиозных общин. По пути духовного самосовершенствования нужно идти самостоятельно.
Изменились и нравы образованного класса. Писатели, ученые, университетские преподаватели принялись воспитывать в своих детях индивидуализм, между подчинением и самостоятельностью выбрав последнее. На Юго-Западе детей все еще учили подчиняться авторитетам, а в нескольких милях от них, ближе к озеру, в районе Чикагского университета и Гайд-парка, процветала совсем другая культура.
В 1957 году Исаак Розенфельд в опубликованном в Commentary эссе «Жизнь в Чикаго» писал: «Отличить академический район от неакадемического можно по поведению детей и по тому, можно ли расслышать голос собеседника поверх их трескотни. Если разговор поддерживать все-таки можно, значит, район неакадемический». Господствующим направлением общественной мысли в те годы стало движение к индивидуальному самовыражению, прочь от коллективизма и чинопочитания сообществ, подобных приходу Св. Николая. Каждый человек не только может, но и должен найти свой путь к духовному росту – возвестили глашатаи образованного класса.
Не прошло и полувека, как эти взгляды восторжествовали. Сегодня куда интереснее быть неординарным, нежели «как все»;
«нонконформист» сегодня звучит куда благозвучнее, чем «конформист», а бунтарем быть много престижнее, нежели послушным исполнителем. Все многообразие проявлений индивидуализма – вот что стало основой духовной жизни бобо.
Сторонник духовного плюрализма убежден, что свести Вселенную к единому естественному порядку или божественному плану просто невозможно. Соответственно путь к спасению тоже не один. Счастье, мораль и добродетель у каждого могут быть свои. Более того, никто и никогда не приходит к окончательному ответу или несокрушимой вере. Жизнь – это путешествие. Оставаясь несовершенными, мы постоянно делаем выбор, исследуем, создаем. Мы многолики.
Поэтому верным принципом следует считать максимальную открытость новым дорогам и возможностям, непредвзятое, благожелательное отношение к мнениями, темпераментам и взглядам на мир. Джейн Джэйкобс начинает свою книгу «Смерть и жизнь больших американских городов» с цитаты из Оливера Венделя Холмса, воспевающей духовное разнообразие: «Основная ценность цивилизации в усложнении средств и способов жизни. Потому что чем более сложных и напряженных умственных усилий требуют эти средства, тем полнее и богаче жизнь. Тем ее, жизни, больше. Жизнь сама по себе конечна, и единственный вопрос относительно того, стоит ли вообще жить, зависит от того, насколько эта жизнь насыщенна».
Мы имеем дело с новым набором ценностей: многообразие, сложность, исследование, самоанализ. Сегодня эти ценности разделяют миллионы. Эту же мысль в своей книге «Обретая нашу страну» высказывает философ Ричард Рорти. Цель каждого общества, пишет он, в создании «наибольшего многообразия индивидуальностей – еще более широких, наполненных, наделенных богатым воображением и дерзновенных индивидуальностей». Наши усилия, продолжает Рорти, должны быть направлены на построение общества, где «будущее бесконечно расширяется… В ходе экспериментов с новыми формами частной и общественной жизни они взаимодействуют и укрепляют друг друга. Частная жизнь станет непредставимо разнообразной, а общественная – непредставимо свободной».
Весьма оптимистичное мировоззрение. Самореализация через беспрерывное расширение собственного «я». Более того, свобода может вести к порядку. Если мы предоставим людям максимум свободы, чтобы каждый мог реализоваться в полной мере, всеобщие усилия, взаимодействуя, сплетутся в сложную динамичную гармонию. (Вспомним улицу Джейн Джэйкобс.) Все, что для этого нужно, – это люди доброй воли, которые самостоятельно прокладывают свой путь, оставаясь открытыми и терпимыми и не пытаясь навязать свой путь другим.
Дважды приглашать представителей образованного класса попробовать плоды духовной свободы не пришлось. Многие опрометью метнулись прочь от церемониала официальных религий, чтобы пуститься в одиночное духовное плавание. Джерри Рубин, в жизни которого как в кривом зеркале отразились вехи того переходного времени, писал в своих мемуарах «(По)взрослеть в тридцать семь»: «За пять лет с 1971 по 1975 я непосредственно испробовал ЭСТ-тренинг, гештальт терапию, занятия по биоэнергетике, рольфингу, массаж, бег трусцой, здоровое питание, тай-цзы, Эсален, гипноз, современный танец, медитации, метод Сильвы, школу Арика, акупунктуру, секс-терапию, терапию Райха – то есть практически все блюда из меню Нового Сознания».
Гуру нью-эйдж учили своих последователей Любить Самое Себя, и, когда мир захлестнули потоки духовного эгоцентризма, разные авторы обозначили этот феномен как «радость самоизъявления», «добродетельное сладострастие» или «гедонистический эгоизм». Конечно, эта дорожка увлекла далеко не всех. Америка не так проста. Но в 1970-х – начале 1980-х был момент, когда люди на полном серьезе к любому слову приставляли «само», когда лечебно-оздоровительное просветление победным маршем шло по США. То был апогей духовного индивидуализма. Движение за развитие Человеческого Потенциала, по крайней мере в среде образованного класса, достигло своего пика, со всеми характерными для нью-эйдж умонастроениями типа «моя свобода быть собой – твоя свобода быть тобой» и прочими атрибутами явления, суть которого в духовности без обязательств.
Когда Роберт Белла и его исследовательская команда в 1985 году опубликовали «Привычки сердца», Америка, по крайней мере ее образованный класс, была с головой погружена в самопознание и уже не желала выказывать покорность традиционной духовной власти. Среди прочих Белла и его команда интервьюировали молодую медсестру по имени Шейла Ларсон, которая заявила, что исповедует шейлаизм. Девушка придумала собственную религию, в которой все, что удовлетворяет ее потребности, и есть – Бог. «Нужно просто стараться полюбить себя, быть нежной с собой, – объясняла она. – Ну и вообще, заботиться друг о друге».
«Привычки сердца» стали важной книгой еще и потому, что одними из первых предвестили отказ образованного класса от крайних форм духовного индивидуализма: «Мы полагаем, что представления образованных американцев о себе, представления, в последние годы, ставшие фактически доминирующими в наших университетах и популярные у среднего класса, по большей части основываются на неверных социологических предпосылках, однобокой философии и бессодержательной, малоосмысленной теологии. Шоры радикального индивидуализма мешают разглядеть многие важные вещи. Мы находим себя не в изоляции от других людей и организаций, но через них. Невозможно прийти к себе в одиночку. Мы открываем себя лицом к лицу и бок о бок с товарищами по учебе, сослуживцами, возлюбленными. Всякая деятельность невозможна без взаимоотношений, групп, альянсов и сообществ, которые управляются организационными структурами и через эти же структуры осмысляются». Белла и его коллеги попытались высветить целый круг проблем, возникающих, когда индивидуалистическая духовная свобода доводится до абсолюта. Именно эти аргументы легли в основу ставших со временем общепринятыми в среде бобо представлений.
Во-первых, может, и нет никакого «настоящего себя», которое можно было бы отделить от внешних связей, составляющих нашу жизнь. Может, те, кто все глубже погружаются в себя, на самом деле барахтаются в пустоте. Во-вторых, индивидуалисту не по силам создать систему ритуалов и обязательств, задающих ритм человеческому существованию и объясняющих ключевые события: рождение, брак, смерть. Более того, поскольку у вас нет вековых традиций, то передать свои верования детям будет весьма затруднительно. В организованных религиях существует целый ряд ритуалов, посвященных детскому духовному развитию. В самостийных религиях таких ритуалов нет. Поэтому даже многие из тех, кто с большим энтузиазмом воспринял идеи нью-эйдж и призывы к самопознанию, в итоге вынуждены были вернуться к традиционным верованиям – как правило, ради детей.
Однако ключевая проблема духовной свободы в том, что ей нет конца. Рорти говорит, что она расширяется до бесконечности. Свобода, это когда ты оставляешь за собой право двинуться в любом направлении, но ты уже не можешь остановиться, и путешествие не приведет никуда. Можно копить воспоминания об эмоциональных подъемах, но это может обернуться эдаким духовным стяжательством: чем больше есть, тем больше хочется. Вечный выбор – это вечная же жажда, подогреваемая незатихающим желанием попробовать что-то новенькое. Но ведь душа на самом деле жаждет не череды потрясающих прозрений, но одной всеобъемлющей правды. Как говорит Великий Инквизитор Достоевского: «Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить».
