– Сейчас время такое: если о чём-то не говорят по радио и не показывают по ТВ, значит, этого вообще не существует.
– Недавно мы с нашим молодёжным камерным оркестром гастролировали в Южной Корее. Там классическое искусство возведено в ранг культового, и молодое поколение очень серьёзно к нему относится. Несколько телеканалов только классику и транслируют, причём возможность выступить в телеэфире есть у любого музыканта – от начинающего до профессионала международного уровня. Государство вкладывает в строительство новых концертных залов огромные средства. Мы выступали в зале-трёхтысячнике с потрясающей акустикой. А Москва, одна из ведущих музыкальных столиц мира, не имеет ни одного зала с европейской акустикой! Дай бог, чтобы после реконструкции Большой зал Московской консерватории свою акустику сохранил, но один зал на всю Москву – это же нонсенс! Один американский дирижёр, с которым мы недавно выступали, рассказал, что в его родном Техасе строят концертный зал, в бюджете которого только на акустику заложено 120 миллионов долларов.
– Неплохо для «страны ковбоев»!
– Инвесторы там любят такие проекты, потому что понимают – это признак цивилизованности и соответствия развитию общества, лицо эпохи, о которой будут судить последующие поколения. А у нас считают, что можно выстроить коробку и начинить её электроникой. Но тогда получится «синтетика», а высокого искусства там не будет. К сожалению, отсутствие залов – не единственная причина того, что народ отторгнут от своего достояния…
– …и перестаёт его воспринимать как безусловную ценность.
– Для этого и создаются общественные организации, чтобы объединяться и противостоять разрушительным тенденциям, давать сигнал обществу и формировать в общественном сознании правильное отношение к нашим ценностям, ставить диагноз нашим болезням и назначать курс лечения. Это тот ресурс, который появился в результате демократических преобразований в России и который мы пытаемся своими силами в полной мере использовать. Нам уже многое удалось. Но пока ещё не созрела система, при которой голос специалиста был бы востребован и слышен. Все регламентации идут сверху вниз. А ведь прогрессивные идеи и культурные начинания, которые прижились и стали нашей гордостью, рождались снизу и поддерживались верхами. Это естественный путь развития. А пока получается парадокс – вкладываем огромные ресурсы в образование и воспитание специалистов, а их голос и практический опыт почему-то, скорее, мешает, чем помогает.
По-прежнему пускаются реляции, придумываются новые форматы и все без учёта реалий, живой практики и мнения тех, кому эти форматы придётся реализовывать. Когда люди поймут, что их мнение может что-то значить, у нас появятся совсем другая динамика развития и степень доверия нашей системе. Но система остаётся системой, многое делается «вопреки», а не «благодаря», хотя живём мы уже совсем в другой стране, и поворот к здравому смыслу даёт о себе знать.
– Воспитание музыканта – процесс штучный, более того – ювелирный.
– Индивидуальный подход к каждому ученику подразумевает отсутствие аксиом и непреложных правил. Загубить талант проще простого. И если наши педагогические традиции под натиском новомодных веяний будут размыты, мы потеряем эту педагогику. Не исключено, что навсегда. В России усилиями многих поколений создан очаг мирового значения, который «кормит» весь мир выдающимися музыкантами. Это своего рода заповедная зона, которую надо охранять всем миром, как охраняют Эрмитаж или Русский музей. Но на материальные предметы эта охранная политика распространяется, а на людей, носителей уникального искусства, нет. Но это же очевидно: если мы вовремя не заметили и не поддержали музыканта-исполнителя, он не состоится.
– В стол играть нельзя.
– Совершенно верно. Это, если хотите, шкала отношения к личности. Таланты и умы у нас отбирались веками, потому и создалась в России такая уникальная среда высочайшего интеллектуального уровня, без которой ни в какой сфере ничего родиться не может. В формировании такой среды и заключается главная функция культуры. Но и это сбрасывают со счетов: сначала надо создать экономику, а потом уже на скрипочке пиликать. В итоге мы имеем дилетантский, бесхозяйственный подход к интеллектуальному потенциалу нации. И корнями всё уходит к временам пресловутого лозунга: у нас незаменимых нет. А ведь акт искусства неповторим. У станка человека заменить можно. Даже в науке открытие может совершить не один, так другой, пусть чуть позже. Но в искусстве то, что не состоялось сегодня, не состоится уже никогда.
– После таких высоких материй язык не поворачивается задавать вопросы по поводу ну хотя бы того же ЕГЭ.
– Болонский процесс не такая уж новинка. Принципы его известны давно, и мы от них отказались ещё в позапрошлом веке, когда создавались Петербургская и Московская консерватории. Так что вписываться в этот пресловутый процесс для нас равносильно откату почти на два столетия назад. Даже наши западные коллеги недоумевают, зачем нам это нужно? И как им объяснить, что нужно это не нам?
– Ваш институт создавался в самое, казалось бы, неподходящее для этого время – в начале 90-х. Для чего?
– Для такого города, как Москва, и десяти музыкальных институтов мало. Институт существует 15 лет. Мы сохранили преемственность, которая закладывалась как принцип Московской консерватории: у нас непрерывный цикл обучения «колледж–вуз». И колледж, «выросший» из училища, в прошлом сезоне отметил 90-летие.
Но создавались мы в годы, не зря прозванные лихими: на бумаге создали, а подвести соответствующую материальную базу «забыли». Здание наше строилось для училища, причём московского подчинения, то есть общежитие не было предусмотрено изначально.
Теперь институт федерального подчинения, но иногородних студентов, а их у нас 70%, по-прежнему селить негде. Ни одного квадратного метра институту не прибавили: снимаем квартиры, играем в коридорах. В одном здании и колледж, и вуз. Ресурсов для саморазвития нет, следовательно, неизбежна потеря абитуриентов. Нет иностранного отделения, которое могло бы приносить средства, нет возможностей для внебюджетного обучения, нет даже своего концертного зала, который можно было бы сделать достойной концертной площадкой для известных музыкантов и давать концерты для внешней публики. При этом у нас есть территория, на которой можно было бы возвести и общежитие, и новое здание. Надеемся, что нам удастся это сделать.
Думаю, что учебное заведение, которое входит в пятёрку ведущих в стране и существенно влияет на формирование уровня музыкальной культуры, которое дало целую плеяду всенародных любимцев, навсегда вошедших в историю, этого в высшей степени достойно. По этому показателю мы сопоставимы не только с Московской и Петербургской консерваториями, Гнесинской академией, но даже с нашим ровесником ВГИКом, отметившим, как и мы, в прошлом сезоне своё 90-летие. Не буду называть представителей академического направления, среди которых немало всемирно признанных музыкантов, но нашим главным отличием стало создание первого в России отделения народного вокала, давшего стране Зыкину и Пугачёву, Кадышеву и Шаврину, Рюмину и Литвиненко, Крыгину, Петрову, Малинина, Агузарову, Шуфутинского, Мазаева и многих других. На уровне министерства есть понимание наших проблем, но общая ситуация складывается более чем неблагоприятно: то кризис, то пожары…
– Сложно искать общий язык с нынешним поколением?
– Конечно! Они не похожи на своих предшественников, ведь выросли в другой стране. Это поколение свободнее, независимее, смелее. В них больше индивидуализма и прагматизма. Но всё-таки они понимают, что имеют дело с высочайшими ценностями, созданными человечеством. Думаю, что их прагматизм и некоторый цинизм – это своего рода инстинктивная защита, поскольку все мы живём в мире, где ни наши права, ни здоровье, ни достоинство по-настоящему не защищены. Этих ребят не так-то легко понять. Но понять их необходимо. И пробиться к ним можно только с помощью любви. Они чувствуют отношение к себе, даже когда их ругаешь. Им важно – заинтересован ли ты в их развитии или только «отбываешь педагогическую повинность».
Я понял в своё время, что злиться на них нельзя. Сухомлинский говорил: надо уважать их незнание. Мы ведь частенько забываем, что сами когда-то были молоды и совсем не так мудры и терпеливы, как сейчас. Педагогика – это поиск ключика к ученику. И к каждому надо подобрать свой.
