Воспоминания своим путём
Ведут меня опять к пережитому.
Над родиной шумит войны гроза,
Зовут изгибы фронтовых дорожек,
Я помню русской девушки глаза,
Что цветом были на волну похожи.
Она идёт под проливным огнём,
Забыв о смерти, стройная, прямая,
Воспоминания своим путём
Ведут меня, былое воскрешая.
Я ранен. Тяжелеет голова.
Теперь, наверно, подымусь не скоро,
И надо мной разлита синева
Глубоких глаз,
Огромных, как озёра.
Как помогал в те дни
Мне синий взгляд
И очертанья ласкового стана.
Я вылечился. Был я солнцу рад...
Открылась в сердце вновь другая рана.
Она погибла за Двиной в бою,
Сражаясь и идя к Победе с нами.
Я помню русскую сестру мою
С приветливыми синими глазами.
С тех пор, когда мелькнёт передо мной
Живая синь ласкающего взора,
Я растворяюсь в синеве густой,
Почуяв близость русского простора.
Перевод Ашота ГАРНАКЕРЬЯНА
Рачия ОВАНЕСЯН
1919 –1997
Участник Великой Отечественной войны. Воевал в Донском, Сталинградском, Степном и 3-м Прибалтийском фронтах. Награждён медалями.
Проклятье
Война! Она – не только миллионы
сожжённых и расстрелянных сердец
всех тех, кто любил простор зелёный,
трудился, счастья своего творец.
Война! Как обошлась она жестоко
вон с тем, на костылях бредущим в тьму.
Его мечта – доковылять бы к сроку,
плясать на свадьбе сына – не ему.
А вот вдова, до времени седая,
что мужа до сих пор зовёт во сне.
А что о батьке знает молодая,
когда отец – лишь снимок на стене?
А вот старуха дряхлая с клюкою.
Сойдёт в могилу – помянуть кому?
А разве знает хоть миг покоя
прошедший Бухенвальд и Колыму?
Вот стол таланта светлого, большого.
Талант погиб. И – бездарье за столом.
Вот дом, где он, погибший у Ростова,
среди друзей мог вспомнить о былом.
Вот садик, где б гулял он на досуге,
он, а не этот карьерист и плут,
слезами счастья грудь своей подруги
он мог бы увлажнить однажды тут.
Погибшие в лесах, в горах, в долинах
лежат, навеки отойдя ко сну.
Кричу я страшным криком
жертв невинных,
устами мертвецов кляну войну.
Молодость
Мне говоят, что всё ещё я молод,
с весёлым и приветливым лицом
пирую, распахнув беспечно ворот,
слагаю песни, выгляжу юнцом.
Напрасно не браните! Как немного
с тех пор промчалось быстротечных лет,
когда меня военная дорога
вела стареть в края смертей и бед.
Я постарел, когда солнцем летним
увидел, как корёжится броня
и надо мною, над двадцатилетним,
грохочет гром бризантного огня.
Я постарел в ту ночь, когда впервые
я, несмышлёныш, принял ночь за день,
когда столбы стояли огневые
над адом городов и деревень;
когда увидел на краю воронки
убитую девчушку лет шести,
когда меня фашистские подонки
до червяка хотели низвести.
Не много толку в вашей укоризне,
я собственную шкуру не спасал,
шестнадцать раз я уходил из жизни,
шестнадцать раз я снова воскресал.
Молчите! Знаю, есть закон природы:
никто не будет дважды молодым.
Я не желаю красть чужие годы,
свои прошу – я рад одним своим.
Перевод С.СОРИНА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Cовместный проект "Евразийская муза"
Прошу – не забывайте
ЛИТЕРАТУРА АРМЕНИИ
Рассказ
Сколько бы сегодня ни делалось попыток фальсификации истории, не отменить одного: Победы. Победа была, и за неё сражались все вместе, все народы России, все страны СНГ, бывшие когда-то единым сильным государством. И победили именно потому, что были заодно. Фронтовая поэзия и проза авторов разных национальностей – тому свидетельство. Это наше общее прошлое, надежда на разумный диалог в будущем. Это подлинная литература, рождённая из пережитого. Литература подвига.
Сегодня на страницах «ЛГ» – произведения фронтовиков из разных стран СНГ.
Мкртич САРКИСЯН
(1924–2002)
Участник Великой Отечественной войны. Был командиром мотострелкового батальона. Награждён орденами «Великая Отечественная война» I и II степени и медалями.
Несколько дней назад меня вызвал к себе начальник лагеря.
– Заключённый № 615, – и он слабо улыбнулся, – заполните эту анкету и напишите автобиографию. Это нужно и нам, и в особенности вам.
Я написал автобиографию № 615-го (когда-то принадлежавшее мне имя было заменено здесь номером) и представил её начальнику лагеря.
«Я, № 615-й, родился в 1920 году в армянском селе Парзик в семье бедняка. В селе я получил среднее образование, узнал первую робкую любовь. За день до ухода на фронт июньским вечером мы с моей возлюбленной уединились под сенью вековой ивы, и я осмелился поцеловать её влажные глаза. Она смущённо обняла меня за шею, хотела было поцеловать, но расплакалась. Может, такие подробности излишни в официальной автобиографии, но они важная частица моей жизни. Спешу добавить, что девушка тоже происходила из бедной семьи, так что прошу не искать в моей любви социальной подкладки.
Вначале я прошёл военную подготовку, потом только был отправлен на фронт. Я торопился на запад, война с той же поспешностью продвигалась на восток. Встретились мы под Киевом, схватились не на жизнь, а на смерть. Любой ценой хотелось защитить Киев, отстоять свою Родину. Хотелось до последнего вздоха, до последней капли крови защитить тот единственный поцелуй, который теплился на моих устах, хотелось...
Но во время первой же танковой атаки осколком взорвавшегося снаряда мне раздробило левую голень, я остался на поле боя. Наши отступали, противник наступал. Вы прекрасно знаете, гражданин начальник, что с повреждённой ногой никто не в силах ни драться, ни обороняться. Я попал в плен. Испытания и переживания, мытарства и унижения военнопленного поймут только те, кому выпала эта участь. Не в голоде, не в пытках несчастье пленного – отнюдь. Пленный уже не вправе именоваться человеком, он нумерованное полосатое существо: ударами резиновых дубинок, пинками его сгоняют и на работу, и на обед, и ко сну, и на собственное захоронение.
Мне повезло, я выздоровел и во что бы то ни стало хотел вырваться из плена. Когда я более или менее окреп, стал увереннее держаться на ногах, мы с двумя товарищами устроили ночью побег и подались к партизанам. За три месяца на моём счету были уже два взорванных состава, пять «языков» в чине генералов, из коих два эсэсовца, освобождение советских пленных с захваченного поезда.
Через три месяца я опять угодил в плен, но не раненым. Я не поддался слабости, не кончил жизнь самоубийством: я не хотел умирать, не хотел смириться со смертью и с врагом, я хотел воевать дальше. Бой с фашистами был тяжёлым. Под вечер карательные отряды взяли нас в железные тиски, в атаку пошли бронемашины и танки. Сражаться против танков с винтовками нелепо. Но если даже допустить, что всё-таки надо сражаться, то о победе и речи быть не может.
Отступая через лес, я неожиданно нарвался на два тёмных холодных дула.
– Хальт! Хенде хох!
Я поднял руки: с пустым автоматом я всё равно был безоружен.
Два дня немцы гнали нас, голодных, жаждущих, изнурённых, по размежёванному полю. Не приведи господь, если б они заметили прихрамывающего – не дождались бы, пока он упадёт, уложили бы захлёбывающейся автоматной очередью. Немногие добрались до места. На утро третьего дня замелькало продрогшее от предрассветной свежести маленькое озеро. Солнце, точно топлёное масло, расплывалось по волнам. Гуси шумно барахтались в воде, хлопали крыльями, словно окунались в солнце.
