(он очень взволнованно пишет о супружеской любви и о супружеском сексе). Однако если он не отказывается размышлять о человеческом сообществе
вообще, то я, признаюсь, мало о нем думаю. Слово “братство” вызывает во мне в первую очередь недоверие. Я далек от того, чтобы этим хвалиться – я просто констатирую факт. Я сознаю свои недостатки, но не намерен их преувеличивать; я мало во что верю, но если уж верю, то со всем жаром души. Я верю в возможность царствия вполне определенного. Я верю в любовь.
По сравнению с тем, что сулит нам Царствие Божие, это выглядит скромно; любовь по сравнению с милосердием, которое проповедует апостол Павел, кажется мелкой, но мне порой приходит на ум, что этого, пожалуй, достаточно. Не знаю, что думает об этом Эмманюэль Каррер, и я даже не уверен, что он об этом задумывался, но я знаю, что мы – и я, и его читатели – имеем право задать ему этот вопрос (как ни печально признавать, но писатель вынужден подставляться: читатели имеют полное право заставить его объяснить, как, по его мнению, следует жить). В общем, я не знаю, как ответил бы на этот вопрос Эмманюэль Каррер, но думаю, что достаточно читал его, чтобы предположить, что он согласился бы со словами Версилова (одного из самых загадочных персонажей Достоевского, начисто лишенного склонности к истерии): “А осчастливить непременно и чем‐нибудь хоть одно существо в своей жизни, но только практически, то есть в самом деле, я бы поставил заповедью для всякого развитого человека; подобно тому, как я поставил бы в закон или в повинность каждому мужику посадить хоть одно дерево в своей жизни ввиду обезлесения России”.
Дональд Трамп – хороший президент [103]
Мне очень нравится американский народ; это чистая правда, я встречал в Америке множество прекрасных людей, и я сочувствую стыду, который испытывают немало американцев (и далеко не только “нью-йоркские интеллектуалы”) из‐за того, что ими правит этот кошмарный клоун.
И все же мне придется попросить вас (знаю, вам это будет нелегко) на секунду посмотреть на это дело не с американской точки зрения. Я не хочу говорить “с французской” – это было бы слишком; я скажу “с точки зрения всего остального мира”.
Меня много раз спрашивали, что я думаю об избрании Дональда Трампа, и я всегда отвечал, что мне на это наплевать. Франция – не Вайоминг и не Арканзас. Франция – независимая (более или менее) страна, которая вновь обретет свою независимость, как только рухнет общеевропейская конструкция (чем раньше, тем лучше).
Соединенные Штаты Америки – не самая мощная в мире сверхдержава. Они были таковой почти на всем протяжении ХХ века, но больше таковой не являются.
Сегодня США – мировая держава, одна из многих.
Не такая уж плохая новость для американцев.
И очень хорошая новость для всего остального мира.
Отвечая на вопрос, я малость преувеличил. Все мы вынуждены хоть немного интересоваться американской политикой. США – по‐прежнему крупнейшая сверхдержава, которая, к сожалению, до сих пор не отказалась от вмешательства в конфликты за пределами своей территории.
Я не историк и не знаток древней истории; например, я не могу сказать, кто именно – Кеннеди или Джонсон – больше заслуживает осуждения за участие в гнусной вьетнамской авантюре, но меня не покидает ощущение, что США уже давно не выигрывали ни одной войны, а их военные операции за границей (открыто признаваемые или тайные) на протяжении по меньшей мере пятидесяти лет представляли собой череду подлостей, неизменно увенчивавшихся провалами.
Обратимся даже к последней морально безупречной и победной военной истории, какой было участие США во Второй мировой войне. Что случилось бы, если бы Америка не вступила в войну (печальный вариант альтернативной истории)? Судьба Азии сложилась бы совершенно иначе. Судьба Европы – тоже, хотя, наверное, в меньшей степени. Гитлер в любом случае был обречен. По всей вероятности, войска Сталина дошли бы до Шербура. И многие европейские страны, избежавшие этой участи, подверглись бы испытанию коммунизмом.
Малоприятная перспектива, признаю, но отнюдь не бесконечная. Сорок лет спустя Советский Союз точно так же развалился бы. Просто потому, что его фундаментом служила неэффективная и ложная идеология. Ни в одной стране мира, независимо от обстоятельств и культурных особенностей, коммунизм не продержался больше столетия.
У народов короткая память. Помнят ли сегодняшние венгры, поляки и чехи, что они были коммунистами? Так ли уж их реакция на европейские вызовы отличается от реакции народов Западной Европы? Что‐то я в этом сомневаюсь. Воспользуемся на миг жаргоном левых центристов и скажем, что “рак популизма” затронул не только Вишеградскую группу; в Австрии, в Польше, в Италии, в Швеции мы слышим одни и те же аргументы. Борьба против ислама была и остается одной из констант долгой европейской истории, просто в наши дни она вышла на первый план.
О позорных действиях ЦРУ в Никарагуа или в Чили я в основном узнавал из художественной литературы (практически исключительно из романов американских писателей). Первые примеры реального американского вмешательства, о которых я помню, восходят к администрациям обоих Бушей, в особенности Буша-младшего. Франция не присоединилась к войне против Ирака, столь же аморальной, сколь и глупой; Франция поступила правильно, и я говорю об этом с тем большим удовольствием, что Франция редко поступала правильно, пожалуй, со времен де Голля.
При Обаме уже был достигнут огромный прогресс.
Возможно, Нобелевскую премию мира он получил рановато; на мой взгляд, он действительно заслужил ее в тот день, когда отказался поддержать Франсуа Олланда в отношении Сирии. По части расового примирения его успехи оказались скромнее, но я признаю, что недостаточно хорошо знаю вашу страну, чтобы понять почему; я могу лишь сожалеть об этом.
Впрочем, его можно поздравить хотя бы с тем, что Сирия не дополнила собой и без того длинный (Афганистан, Ирак, Ливия, и я наверняка что‐то упустил) список мусульманских стран, подвергшихся западному давлению.
Трамп продолжает и усиливает политику отказа от внешних обязательств, начатую Обамой, и это очень хорошая новость для остального мира.
Американцы оставляют нас в покое.
Американцы дают нам жить по‐своему.
Американцы больше не пытаются распространять демократию по всей планете. Позвольте, какую демократию? Голосовать раз в четыре года за избрание лидера – это, что ли, демократия? По-моему, в мире есть одна страна (одна-единственная), которая пользуется частично демократическими институтами, и эта страна не Соединенные Штаты Америки, а Швеция. Кстати сказать, эта страна известна похвальной политикой нейтралитета.
Американцы
