пределе человеческих возможностей и за этим пределом. Очень сильная воля необходима и для того, чтобы держать голодовку в Лефортовской тюрьме, и для того, чтобы штурмовать дворец Амина. Наше общество настолько безвольно, что из-за боязни начальства не может потребовать от власти, чтобы она соблюдала даже свои официально действующие собственные законы, гарантирующие права и свободы граждан. Такие требования раньше могли себе позволить только диссиденты, которые в обществе составляли мизерный процент. Какая в этом обществе может быть демократия?! Не может быть никакой, кроме нынешней «дерьмократии».
Применительно к горбачевскому Советскому Союзу и нынешней России наши и западные эксперты свои выводы о демократизации делают, исходя только из наличия чисто внешних демократических форм и механизмов. В подробности, что под всеми этими общедемократическими атрибутами у нас скрывается на практике, обычно вдаваться не желают. К нормальным обществам, т.е. способным заставить власть соблюдать хотя бы законные права граждан, такие методы анализа, может быть, и подходят, но у нас-то общество – безвольное!
Именно в этом безволии кроется и разгадка загадочной русской души, и глубинная суть нашей истории от варягов до наших дней. Что толку в самых супердемократических механизмах, если без движущих сил общества, – без общественной воли – они все равно сами собой работать не будут, как и вечный двигатель. Зато вся эта демократическая бутафория служит для власти очень хорошим прикрытием наших реалий.
Французская Академия наук давным-давно прекратила принимать к рассмотрению проекты вечных двигателей. Но наши и западные аналитики-политологи до сих пор все мечтают создать вечный двигатель, только общественно-политический. Им кажется, что супердемократические схемы в безвольном обществе вдруг начнут работать сами по себе – без движущих сил. В своих теориях они оперируют иллюзорными факторами – демократическими символами, пустышками, которые у нас на практике или вообще лишены реального содержания, или их содержание прямо противоположно общепринятому. Например, свобода слова – как гарантия всех остальных прав и свобод. Демократические формы и формулы должны быть наполнены волей общества, а без волевого содержания все они – пустышки. В нашем безволии, без волевого наполнения демократических форм, выведенные из закономерностей развития и функционирования нормальных волевых обществ формулы имеют к нам очень малое отношение.
По сути, такие политологи никакими политологами не являются – все это им только кажется. На самом деле они – шарлатаны, пытающиеся наукоподобными методами выдать желаемое за действительное. Немало есть не очень честных (или не очень умных) людей, считающих, будто вся суть демократизации заключается в насаждении супердемократических схем. К чему эти схемы ведут в реальности – знать они не желают. Такую публику у нас еще с начала 90-х годов в народе называют «шизо-демократами» или, попросту, – «дем-шизой». Если подходить к анализу наших реалий только на основе «дем-шизовых» схем, то сегодняшняя Россия – самое супердемократическое государство всех времен и народов. На практике же у нас такой правовой беспредел чиновников всех рангов, какого не было никогда нигде в мире, даже в коммунистическом СССР.
Кремль всегда с грандиозным успехом обманывал Запад мифом о применимости к нам общемировых схем – что выработанные и проверенные всей историей развития цивилизации демократические формы и формулы к нашему обществу и государству полностью подходят. Так, еще при Брежневе на Западе считалось, что Хельсинские соглашения должны резко улучшить положение политзеков в СССР, хотя в реальности все было совсем наоборот. Только число политзеков резко увеличилось за счет тех, кто в СССР требовал соблюдения этих Соглашений, осуществляя за этим общественный контроль, как, например, Московская хельсинская группа во главе с Юрием Орловым. Отсутствие их правовой основы сразу превращает все общемировые схемы и внешние супердемократические формы и атрибуты в «дем-шизу» – в благовидное прикрытие существующего на практике полного правового беспредела власти, когда эта мерзость выдается за торжество демократии.
Но наши шизо-демократы признавать это всеми силами не хотят. У них пропасть между словом и делом громадная, отсюда и присущая им лживость фантастическая даже в сравнении с коммунистическими временами, а по характеру – очень подлая и глупая. Легко догадаться о психологическом типе людей, основывающих на таком фундаменте всю свою деятельность. Если во всех нормальных государствах с волевыми обществами при наличии демократических общемировых схем их правовая основа подразумевается сама собой, то у нас при нашем безволии само собой подразумевается, что вместо права – полный правовой беспредел властей. Эта разница всегда была одной из основных причин непонимания Западом наших реалий. Когда все внимание уделяют только внешним атрибутам, полностью пренебрегая их сутью, то это издревле именовалось фарисейством.
В правовых науках под политическим режимом понимается метод осуществления государственной власти. Здесь это определение дано именно в таком узком чисто юридическом смысле. В политологии, публицистике и других областях понятию «политический режим» придается гораздо более широкое толкование. Под ним понимается и все государство, вся государственная власть, общественно-политическая система, государственно-административное устройство и многое другое. Все эти понятия, конечно, очень тесно взаимосвязаны, но есть различия. В узком юридическом смысле политический режим – это именно метод (совокупность методов), которым государство осуществляет свою власть. В этом смысле термин мной и используется. Чтобы избежать путаницы в терминологии надо сразу определиться в используемых понятиях.
В нашей стране с захвата власти большевиками в 17-м году и до сих пор сущность политического режима составляет произвол – попрание государством своих собственных законов, гарантирующих права граждан. Исключением из этого правила являются разве что самые первые советские годы, когда советских законов как таковых еще не было, и большевистские начальники руководствовались исключительно революционной целесообразностью. Внешние формы и разновидности политического режима с 17-го года претерпели грандиозные изменения, но сущность осталась прежней – произвол, как основа режима, как основной метод осуществления государственной власти. Для четкой определенности используемых терминов подчеркну, что понятие «произвол» здесь используется в смысле нарушения государством только своих собственных юридических норм. Советское государство преступно даже с точки зрения своих собственных законов. Про общепринятые международно-правовые стандарты разговор отдельный. Во избежании путаницы, так и будем именовать нынешний политический режим большевистским.
Лично я твердо убежден, что если общество не в силах заставить власть соблюдать законные права граждан, то это общество – безвольное. С этим можно соглашаться или нет, но факт – вещь упрямая. А многочисленные факты, как в совокупности, так и каждый в отдельности, свидетельствуют об отсутствии вообще каких-либо юридических гарантий прав граждан от произвола государства.
