Ознакомительная версия.
Строить корабли этого флота предполагалось под Воронежем, как раз там, где кончаются знаменитые воронежские дубравы. Из корабельных дубов думали возводить корабли, рассчитывая использовать их в войне с турками как своего рода секретное оружие. Дело в том, что долгое время считалось, будто из Дона нельзя вывести корабль — в устье скорость течения резко падает, река откладывает здесь песок, и глубины в устье гораздо меньше, чем в реке под Воронежем. Но казаки доносили — если ветер с моря, глубины в устье Дона увеличиваются так, что корабль вполне можно провести. По заданию Москвы казаки измерили эти глубины, и получалось: корабли удастся провести в Азовское и в Черное моря, использовать в войне против турецких крепостей в Крыму, да и самого Константинополя.
Трудно сказать, какое впечатление на турок оказало бы появление в Черном море европейских кораблей… В 1699 году, когда всякий эффект неожиданности будет уже безнадежно потерян, Петр выведет в Черное море эскадру из нескольких судов, и даже тогда это окажет на Константинополь колоссальное впечатление. В пропаганде позднейшего времени этот «прорыв в Черное море» так и остался заслугой Петра, а сама схема будет потом множество раз повторяться — Петру будут приписывать заслуги его отца, старшего брата, даже Василия Голицына. Так и «дедушкой русского флота» нарекут его ботик, делая вид, будто не было задолго до него на Руси никакого такого корабля с гордым именем «Орел» и не было проектов ни черноморского, ни балтийского флотов.
Глава 6. Иноземцы в Московии
Устав 1621 года вполне допускает службу иноземцев в армии Московии. Уже имена полковников, посланных в Швецию, Данию и Германию закупать вооружение и нанимать солдат, ясно свидетельствуют — это не было чистой теорией. А после этой вербовки иноземцев в московитской армии оказалось и еще больше, счет пошел уже на тысячи человек.
В истории Смоленской войны много раз упоминаются эти «служилые иноземцы», и поминаются очень по-разному.
Подойдя к Смоленску, король Владислав IV пытался сбросить русских с Покровской горы, где стоял полковник московитской армии Маттисон.
Когда с высоты горы Скавронковой поляки стреляли по московитским позициям, их ядра попадали в лагерь. Картечь от русских позиций еще долетала до поляков, потому что была все же легче, а ядра не долетали, потому что московитские пушки стояли низко. В московитском лагере было много убитых и раненых, Шеин собрал военный совет. Уже знакомый нам полковник Лесли высказался в пользу атаки: если, мол, сидеть без дела, так всех постепенно и перестреляют. Другой иноземец, полковник Сандерсон, был категорически против: нет сил для успешной атаки, в активном деле только потеряем людей.
Скрипя зубами, Александр Лесли обвинил Сандерсона в измене. Сандерсон бросился на Лесли, их пришлось силой разнимать, а воевода Шеин повысил на обоих голос.
Вскоре, 2 декабря 1633 года, осажденные русские пошли в лес за дровами. Поляки напали на них, совсем не готовых воевать; убито оказалось до 500 человек.
Когда узнали об этом несчастье в обозе, Лесли уговорил Михаила Борисовича Шеина самому поехать посмотреть, сколько погибло людей. Ехали втроем — Шеин, Лесли и Сандерсон. Лесли вдруг обратился к Сандерсону и, показывая рукой на трупы, закричал:
— Это твоя работа, ты дал знать польскому королю, что наши пойдут в лес!
— Врешь! — возмутился в ответ Сандерсон.
О произошедшем дальше есть две версии: по одной из них Сандерсон схватился за седельный пистолет, но Лесли успел выстрелить первым. По второй версии, Лесли выхватил пистолет и в упор застрелил безоружного. Какой версии отдать предпочтение, я не знаю, так же как неизвестно, был ли Сандерсон агентом польского короля.
Совершенно точно известны другие два факта: первый из них состоит в том, что Шеин никогда и никак не наказал Александра Лесли. Если он и правда на глазах Михаила Борисовича убил невинного и безоружного, поведение главнокомандующего выглядит, мягко говоря, странно. Тем более что Шеина можно обвинить в заносчивости, жесткости, грубости, высокомерии… но никак не в излишней мягкости и не в потакании подчиненным. Если он, допустим, испугался Лесли там, во время самих событий, то ведь мог что-то сделать потом…
Но он ничего не сделал, и это наводит на размышления.
Второй точно установленный факт: Александр Лесли был шотландец, а Сандерсон был англичанин. Для того, кто знает историю, это говорит очень о многом: с утверждением на престоле и Шотландии, и Англии династии Стюартов эти две страны оказались объединенными личной унией. Правительство королей Великобритании прилагало все усилия, чтобы упрочить свою власть над Шотландией. Шотландцев давили налогами, ставили английскую администрацию и английских судей в сельских приходах и городах; права шотландского парламента бы ли урезаны, а в пресвитерианских церквах вводились англиканские молитвы.
Стоит ли удивляться, что множество шотландцев оказались за пределами своей родины, в том числе и в Московии?
В самой же Шотландии дело верно, но не так уж медленно шло к восстанию и пришло уже в 1637 году. Восстание подавили, и классический оборот «потопили в крови» — не такое уж сильное преувеличение. Шотландия восстала снова, а попытка Карла I воевать с этой северной страной и его поражение в 1640 году стало детонатором для английской революции.
Не так уж странно, что у шотландца и англичанина отношения, говоря мягко, не сложились: люди всего-навсего продолжали то, чем занимались и у себя дома. Трудно найти менее подходящее место для выяснения отношений, чем вымерзающий и вымирающий от голода московитский лагерь, осажденный поляками и западными русскими, но это уже второй вопрос.
К сожалению, я ничего не могу рассказать о судьбе полковника Лесли и о судьбе большинства иноземных офицеров и солдат (того же полковника Маттисона — судя по фамилии, финна или шведа).
О поведении иностранцев говорили всякое — и что они непослушны и не подчиняются начальству. Когда поляки вели переговоры о капитуляции Шеина и требовали выдачи всех своих перебежчиков, в том числе и иностранных наемников, Шеин возмутился: иноземцам из его армии давали выбор — перейти в армию короля или уйти вместе с московитской армией, дав обещание больше не воевать с Речью Посполитой.
— Но ведь у нас в армии иноземцы подчиняются той же дисциплине, они такие же, как мы! Это у вас они делают, что хотят!
И поляки напомнили Шеину о том, что Лесли он никак не наказал… Из чего я и делаю вывод — были, были у польского короля свои глаза и уши в лагере Шеина, тут сомневаться не приходится.
Говорили и о том, что именно иноземцы громче всех ворчали на голод и холод, заставляя воеводу боярина Шеина капитулировать. Мол, не умели терпеть холод и голод так же стойко, как привычные московиты.
Многие иноземцы якобы перебежали к полякам и во время осады (что есть чистейшей воды измена) или перешли после капитуляции (что уж, простите, всего лишь выбор своей дальнейшей судьбы, и не больше).
Впрочем, многие иноземцы погибли в самой осаде или умерли по дороге от Смоленска к Москве, разделив участь московитов. Вообще к Москве вернулись немногим более 9 тысяч человек, причем еще 2 тысячи остались больными и ранеными в Смоленске (поляки вылечили и откормили их всех). Сколько убежало помещиков при известии о татарах, мы не знаем. Двумя годами ранее из Москвы вышло в поход 32 тысячи ратных людей, из них не менее 6 тысяч иноземцев. Сколько иноземцев вернулось, никто не знает — якобы их полковники не подавали списков (может быть, хотели получить лишние пайки?).
Известно, сколько перебежчиков из Речи Посполитой, выданных московитами, поймали и повесили поляки — 36 человек.
Говоря откровенно, я плохо отношусь к ворчанию на нестойкость и неверность иноземцев. Не буду даже кивать на очевидное — что верность знамени своей страны и верность даже самого замечательного наемника — разные вещи. И что требовать от наемника того же, что от патриота, — в лучшем случае не признак ума и реального отношения к жизни.
Но в самом унылом рефрене — «предали», «сбежали», «не хотят», «ищут где лучше», «все на нас» — видится мне одна из самых неприятных черт образа жизни и поведения московитов — безответственность. Их упорная попытка переложить ответственность на кого-то другого и непременно найти, из-за кого не взяли Смоленска, не смогли вырваться из окружения и вообще проиграли кампанию, не вызывает сочувствия.
Разумеется, не одни иноземцы могли пасть жертвами этой странной логики. Сам воевода боярин Михаил Борисович Шеин погиб не в последнюю очередь из-за действия этой закономерности.
Талантливый человек, он дико раздражал бояр своей неуживчивостью и спесью. Так раздражал, что только заступничество Филарета, ценившего талантливых людей, спасало его. А тут Филарет умер, некому стало заступаться, и Боярская дума обвинила воеводу во всех смертных грехах, в измене, в унижении московитских знамен и приговорила его к смерти. А «заодно» стало понятно, из-за кого московитская армия проиграла. Отыскался виновный!
Ознакомительная версия.
