Ознакомительная версия.
Кстати, в Испании и Франции в эту эпоху торговля и промыслы считались «подлыми» занятиями, для дворян они запрещались. В Голландии и Англии предпринимательство подмяли крупные купцы и финансисты. В России этим занимались все: крестьяне, посадские (горожане), дворяне, стрельцы, казаки, бояре, духовенство. Швед Кильбургер писал: «Русские от самого знатного до самого простого любят коммерцию».
Правительство поощряло торговлю, пошлины были невысокими. В результате к концу XVI в. уже сложился единый всероссийский рынок с товарной специализацией различных областей. Москва поставляла изделия скорняков, сукноделов, оружейников, золотых дел мастеров, Подмосковье – овощи и мясо, масло шло из Среднего Поволжья, рыба – с Севера, из Астрахани, изделия кузнецов – из Серпухова, Тулы, Тихвина, Галича, Устюжны, кожа – из Ярославля, Костромы, Суздаля, Казани, Мурома. На деревянных изделиях специализировалось Верхнее Поволжье, на каменном строительстве – артели из Пскова и Новгорода. Ткацкое производство развивалось в Москве и Ярославле, Псков поставлял продукцию из льна и пеньки, Вязьма – сани, Решма – рогожи. Из Сибири шли меха, из Астрахани – продукция виноградарства, виноделия, садоводства, бахчеводства.
Крупнейшим центром торговли была столица. Кильбургер писал: «В Москве помещается больше торговых лавок, чем в Амстердаме или хотя бы в ином целом княжестве». Рынки шумели и во всех других городах, а их в России насчитывалось 923. Самая большая ярмарка собиралась в Холопьем городке на Волге, с 1620-х гг. она переместилась в Макарьев. Оборот ее достигал 80 тыс. руб. (для сравнения, корова стоила 1–2 руб., овца – 10 коп.) Весьма значительными ярмарками были Архангельская, Тихвинская, Свенская (под Брянском). В Верхотурье была организована зимняя Ирбитская ярмарка, связанная с Макарьевской, на нее собиралось до тысячи купцов.
Павел Алеппский передает слова салоникского еврея, принявшего крещение и жившего в России, «что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости». Впрочем, иностранцы отмечали высочайшую честность русских. Олеарий упоминает, как рыбаку на Волге по ошибке переплатили за улов 5 коп. Он пересчитал и вернул лишнее. Пораженные таким поведением немцы предложили ему взять сдачу себе, но он отказывался от не заработанных денег.
Самых солидных купцов и промышленников, имевших оборот не менее 20 тыс. руб. в год, называли гостями. Но это было не сословием, а чином, который персонально жаловался царем. Человек, ставший «гостем», вводился в элиту государства. Считалось – если он сумел нажить большое состояние, то является ценным специалистом, его опыт надо использовать. Гости были приближены к царю, получали право непосредственного доступа к нему, освобождались от налогов. Они становились экономическими советниками и финансовыми агентами правительства. Через них казна вела заграничную торговлю, поручала им руководить сбором пошлин, передавала подряды на строительство, на поставки для армии, на государственную монопольную торговлю – пушную, винную, соляную.
Из гостей выделялись Строгановы. У них действовало более 200 соляных варниц, ежегодная добыча соли составляла 7 млн. пудов, обеспечивая половину потребности страны. В их владениях велось также производство железа, торговля мехами, развивалось строительство и художественное ремесло. Гостю Светешникову принадлежали большие кожевенные предприятия в Нижнем Новгороде, Емельянову – мастерские по выделке льняных тканей во Пскове. Василий Шорин вел значительную торговлю внутри России, с Персией, Средней Азией, был таможенным головой в Архангельске. На соляных промыслах разбогатели гости Шустовы, на внутренней и внешней торговле – Патокины, Филатьевы. В сибирской торговле заправляли Босые, Ревякины, Балезины, Панкратьевы, Усовы. В Новгороде ворочали делами Стояновы.
В торгово-промышленной иерархии за гостями следовали гостиная и суконная сотни. В них насчитывалось около 400 чел. Гостиная вела торговлю с Востоком, суконная – с Западом. Входившие в них предприниматели тоже пользовались значительными привилегиями и налоговыми льготами, занимали видное место в финансовых и экономических делах государства, имели свое самоуправление. Ну а к низшему разряду предпринимателей относились жители черных слобод и сотен (мелкие лавочники и ремесленники, платившие подати, потому и «черные»).
Вовсю торговали и крестьяне, боярские вотчины, монастыри. Например, в 1641 г. в закромах ТроицеСергиева монастыря хранилось 2 тыс. тонн зерна, на конюшнях числилась 401 лошадь, в кладовых – 51 бочка пива с собственных пивоварен, десятки тонн рыбы с собственных ловов, в казне насчитывалось 14 тыс. руб., а корабли, принадлежащие монастырю, можно было встретить и в Белом море, и у берегов Норвегии. Таможенный устав, принятый в 1653 г., отменил разнообразные местные сборы с купцов, для всей торговли внутри страны ввел единую пошлину: 10 % с соли и 5 % с остальных товаров. В результате огромная Россия окончательно стала «единым экономическим пространством». Кстати, произошло это намного раньше, чем в Западной Европе, где все еще действовали многочисленные таможни на границах городов, княжеств, провинций (во Франции внутренние таможенные тарифы накручивали до 30 % стоимости товара).
Что касается международной торговли, то наша страна была одним из крупнейших ее центров задолго до «прорубаний окон». Русские купцы постоянно бывали и вели дела в Копенгагене, Стокгольме, Риге, в городах Германии, Польши, Турции, Персии. А к нам отовсюду ехали иностранцы со своими товарами. Немец Айрман в Москве был удивлен, описывая множество «персиян, татар, киргизов, турок, поляков… лифляндцев, шведов, финнов, голландцев, англичан, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, немцев из Гамбурга, Любека, Дании». «Эти нации все имеют свои особые лавки, открытые ежедневно, там видны чудеса за чудесами, так что по непривычке к их странным обычаям или национальной внешности часто более обращаешь внимание на их персоны, нежели на их чудесные товары».
В Архангельск каждый год приходили десятки кораблей, везших сукно, часы, зеркала, вина, трикотаж. В Астрахань привозили из Ирана шелк, сафьян, бархат, платки, ковры, безоар, бирюзу, индиго, ладан, нефть. Татары и ногаи вели в Астрахани большую торговлю скотом, пригоняли в Москву на продажу огромные табуны коней – в качестве пошлины с них брали 10 % лошадей для русской кавалерии. Из Монголии с 1635 г. поставляли китайский чай. Бухарские купцы везли хлопчатобумажные ткани, лучшую в мире бумагу, китайский фарфор, шелковые изделия. Через Среднюю Азию торговали и индусы, их представительства возникли в Москве, Нижнем Новгороде, много их осело в Астрахани, где им разрешили построить «Индийский двор» с домами и храмом Вишну. И в Россию потекли индийские драгоценности, благовония, пряности.
Торговля обогащала казну. Например, в Архангельске были случаи, когда годовая прибыль от пошлин достигала 300 тыс. руб. (что составляло 6 тонн золота). А потоки товаров со всех стран создавали картину чуть ли не сказочного изобилия. Иностранцев поражало, что женщины из простонародья позволяли себе наряжаться в шелк и бархат. Очень дорогие в Европе пряности были доступны простолюдинам, их добавляли в выпечку, делая пряники. Чех Таннер ахал – дескать, в Москве «мелкие граненые рубины до того дешевы, что продаются на вес – 20 московских или немецких флоринов за фунт». Австриец Гейс насчет русского богатства замечал: «А в Германии, пожалуй, что и не поверили бы». А француз Маржерет делал вывод: «Подобного богатства нет в Европе».
Конечно же, Россия не только ввозила товары, но и сама немало производила. Экспортировала воск – 2050 тыс. пудов в год, смолу, деготь, поташ, меха, зерно. Вывозилось также сало – 40-100 тыс. пудов, мед, пенька, лен, конопля, соль, аир, ревень, моржовая кость, ворвань (тюлений жир), рыбий клей, слюда, речной жемчуг. Икра тогда экспортировалась «преимущественно в Италию, где она считается деликатесом» (Бурх). За рубеж продавались до 100 тыс. кож в год, выделанная юфть, войлок, мешки, ювелирные украшения, оружие, конские сбруи, изделия резчиков по дереву.
Российская экономика XVII в. во многом отличалась от западных моделей. Ее ключевыми звеньями являлись сельские и ремесленные общины, артели, самоуправляемые городские концы, слободы, улицы, сотни. Даже западник Герцен вынужден был признать, что экономическая организация русских общин являлась полной противоположностью принципу Мальтуса – «выживает сильнейший». В общине для каждого находилось место. А уж какое место – более или менее почетное, более или менее сытное, зависело от личных качеств человека. Это было не отставание, а самобытная модель, национальный стереотип взаимоотношений.
Ремесленные общины имели некоторое сходство с европейскими цехами. В них существовало свое выборное самоуправление. Так, в Москве Тверская-Константиновская хамовная (ткацкая) слобода избирала на год 2 старост, 4 целовальников и 16 десятских. Действовали свои внутренние правила, были свои праздники, патрональные церкви, осуществлялся контроль за качеством продукции. Но между русскими общинами и западными цехами существовали и заметные различия. Французский промышленник Фребе писал: «Цехи в России не подавляют талантов и не делают помех в труде». Не было мелочной регламентации количества изготовленных товаров, цен, применяемых технологий и инструментов. Перевод подмастерьев и учеников в мастера или прием новых мастеров в организацию осуществлялся намного легче, чем на Западе. Если имеешь достаточные навыки и средства – пожалуйста. Но многие ремесленные сотни и слободы более правомерно было бы сравнивать не с цехами – они представляли собой мануфактуры «рассеянного типа». Сбывали продукцию для перепродажи крупным торговцам, централизованно поставляли ее для государственных нужд или на экспорт.
Ознакомительная версия.
