Дабы не сомневаться в изложенном, укажем хотя бы на то, что произошло на судебном следствии — при ходатайстве защиты о вызове второй, главнейшей серии ее свидетелей.
После долгого совещания — с участием нарочито приглашенных корифеев иудейской адвокатуры в Киеве, представители гражданских истцов заявили ходатайство о вызове свидетелей и с их стороны; во-первых, — «всех, которых они указывают теперь же, и, во-вторых, тех, кого они назовут по окончании допроса свидетелей защиты. Что же касается, в частности, первой категории, то, по указанию названных представителей, она имеет целью: а) от посягательств защиты оградить «честь еврейства»; б) установить организацию погрома (конечно, — представителями власти), равно как попустительство и соучастие органов власти, полиции и войск, и, — наконец, в) стать на сторону подсудимых, вовлеченных в погром единственно своим невежеством и нищетою».
Возражая от имени защиты, присяжный поверенный А. С. Шмаков представил, в существе, такие соображения:
а) Как объяснил сам присяжный поверенный Кальманович и как это еще раньше стало вполне очевидным на судебном следствии, — гражданские истцы, стесняясь формальными требованиями закона, указывали, — в своих, предшествовавших Суду, прошениях о вызове свидетелей, не на те обстоятельства, по которым действительно имели в виду допрашивать. Стало быть, обратив затем свое намерение к исполнению, поверенные истцов настигали подсудимых уликами неожиданно. Справедливость требует уравновесить средства обвинения и защиты. Посему её нынешнее ходатайство не обусловливает, а исключает встречные требования истцов, которыми их доказательства уже использованы заранее, да ещё таким способом, какого и закон не знает.
б) «Честь еврейства» отнюдь никому из поверенных истцов поручаема, de jure, не была. Сверх того, если бы такая «честь» и могла стать предметом гражданского иска, чего, однако, закон не допускает, то для неё нет места в настоящем деле, так как не доказано, чтобы названная «честь» кем-либо из подсудимых была похищена, да и никто из них в этом не обвиняется.
в) Обращаясь к «организации», «попустительству» и «соучастию», необходимо, прежде всего, иметь в виду изречение талмуда: «Не только решать, а и слушать одну сторону, в отсутствие другой, судья права не имеет». Принимая засим к сведению: что, — вопреки усилиям евреев, представители власти, чины полиции и войска на скамье подсудимых не находятся, что указанные обвинения к нынешним подсудимым не относятся и что, наконец, самое стремление еврейских поверенных предъявлять новые обвинения внезапно, да еще — к лицам отсутствующим, а потому беззащитным, не может быть терпимо далее, — следует признать, что и означенные домогательства поверенных не могли бы подлежать удовлетворению, разумеется, не только в Киевском, а и в Иерусалимском Окружном Суде, и
г) Сколь засим ни похвально желание обвинителей превратиться в защитников, но у поверенных гражданских истцов не имеется на это полномочия, а у представителей защиты — нет ни права передоверия, ни намерения передавать его представителям сынов Иуды.
Помимо этого, защита отвергает предлагаемый ей союз и за его негодностью. Не могут не понимать сыны «избранного» народа, что бедность подсудимых — лучшее свидетельство их презрения к звонким аргументам кагала. Пытаясь же «невежеством» заменить доблесть и любовь к родине, — perfidia Judaeorum сама себя выдает головою.
— Ловит волк, — ну да ведь и волка поймают!..
Переходя ко второй категории свидетелей, присяжный поверенный А. С. Шмаков объяснил, что такая постановка проблемы: во-первых, устраняется законом и, во-вторых, могла бы повлечь за собою лишь один результат: процесс не закончился бы никогда. Действительно, если допустить сейчас упомянутую, вторую категорию свидетелей обвинения, то, — вслед за их допросом, уже нельзя было бы отказать в дополнительных контрсвидетелях и защите. А так как последнее слово принадлежит не обвинителю, а подсудимому, — домогательство же истцов, раз одобренное, уже не могло бы опорочиваться впоследствии, то и «турнир» свидетелей никогда не завершился бы, а настоящее дело не могло бы прийти к какому-либо концу. Имея засим в виду, что уже предыдущими требованиями поверенных истцов, — на судебном следствии, достаточно обнаружено их стремление парализировать средства защиты обратными, хотя и столь же неопределенными, ссылками на новых свидетелей, необходимо положить таковым предел и по сему основанию.
V. Получив отказ Суда, поверенные гражданских истцов удалились из заседания. Что же касается действительного мотива этой демонстрации, то, в существе, он был ими формулирован и несколько раньше, — ещё когда председатель запретил касаться деятельности властей и войск.
Уже тогда, от имени всех поверенных, г. Кальманович не затруднился объявил:
— Вы хорошо понимаете, г. председатель, что, — при этих условиях, нам здесь делать нечего!..
Таков был решительный ответ еврейства на запрещение ему дальнейшего глумления именно там, где самим же «старейшинам многострадальной синагоги» надлежало бы занимать скамью подсудимых за государственную измену.
Вдумчивая оценка «исхода» еврейских поверенных из зала Суда должна быть построена на глубоком соображении данного факта — как со всем по делу известным, так и с духом талмуда. В этом же последнем направлении, следовало бы, конечно, привести и некоторые узаконения «избранного» народа.
Но, для оценки иудейских свидетелей, теория, в данном случае, может быть заменена иудейскою практикою.
Замечено, что, жаждая мести и безнаказанности, евреи во время погромов убивают подчас и беззащитных нищих. Так, например, в местечке Смела Киевской губернии, будучи, по обыкновению, само же виновато, и, между прочим, унижая крестьян кличками: «мазепа», «свинья», «гадюка», — местное еврейство, 22 августа 1904 г., сподобилось, наконец, погрома. Среди подвигов кагала, действовавшего и чрез «самооборону», — револьверными залпами, обнаружилось, что два «благочестивых» иудея, — Фроим Пластик и Зусь Дубинский, — ломом, зверски замучили старика-солдата Козлова, побиравшегося милостыней. Затем, разумеется, они же явились и «свидетелями-очевидцами» к обвинению в погроме неповинных русских людей.
Когда же оба названные подвижника за Израиля были, увы, сами изобличены в убийстве Козлова, то начался подкуп свидетелей, а у следователя и — его письмоводителя, К полицейскому же чиновнику Любину, предлагая крупную сумму денег, несколько раз являлись «старейшины»: раввин Айзик Мен, банкир Мордух Пейсик и мишурис (фактор) Хаим Прилуцкий — с назойливыми требованиями «выручить» Пластика и Дубинского. Дело не выгорело, и Пластик бежал из Смелы, а Дубинский почему-то не успел. Тогда, в отмену всех своих прежних показаний, он заявил следующее.
Наравне с единоплеменниками своими, скрываясь во время погрома, где мог, он думал только о спасении своей жизни, а потому из громил опознать никого не имеет возможности, значит, все, о чем он говорил раньше, — ложь. По воззрению же кагала, гои должны отвечать друг за друга, — и чем больше их погибнет от еврейских рук или же при невольном содействии русского Суда, тем лучше. Таково, в частности, было и решение еврейской общины на синагогальном собрании, в м. Смеле. Кроме того, еврейству хотелось показать, что в погроме участвовали не одни простые люди, а и образованные, имеющее хорошее положение… Сообразно с изложенным, все евреи действовали и давали показания. Он же, Зусь Дубинский, равным образом, не смел ослушаться «святого» кагала.
Дубинский, однако, не признал себя виновным в убийстве Козлова (погибшего, вдобавок, от нападения сзади). Тем не менее, виновность его не подлежит сомнению, — как по смыслу упомянутого кагального решения, так и ввиду явной беспомощности такой жертвы, как нищий, за которого и заступиться было некому. Дело же раскрылось случайно.
А что касается нового «исхода евреев», в Киеве, то это уже третий, а не первый, случай. Как только, — ввиду явного и сознательного непослушания, председатель Суда принимал решительные меры против посягательств на правительство и войска, тотчас, — жалуясь на «угнетение» и на «погибель правды», представители сынов Иуды спешили уйти.
Так было в Кишиневе и Гомеле, так произошло и в Киеве…
VI. Такова же, в общих чертах, была и вся вообще «тактика» еврейской «свободы», призванной дать ответ за ужасы, разврат и отчаяние, которыми она запятнала не один кагал, а и его «шаббесгоев» — на всем пространстве России.
Тем не менее, как и в двух прежних «исходах», правосудие в Киеве не пострадало.
Свой долг оно совершило не за страх, а за совесть.
Недосягаемым же образцом для уразумения кагальной деятельности может послужить и её заключительная картина.
