На совещании у Гальдера присутствовали представители всех служб Генерального штаба, имевших отношение к стратегической обстановке: руководители оперативных отделов, отдела «Иностранные армии Востока», организаций железнодорожных ведомств; квартирмейстеры, ведающие снабжением; руководитель службы связи и в отдельных случаях представители других служб. Обычно открывал совещание руководитель оперативного отдела, затем слово передавали мне, как шефу отдела «Иностранные армии Востока», а потом, после остальных докладов, Гальдер издавал соответствующие приказы и директивы. Около девяти часов следующего утра снова созывалось совещание в моем кабинете, на котором анализировались материалы, поступившие ночью. Сразу же после него, в 10 часов, Гальдер собирал совещание, которое было похоже на вечернее, только чуть короче, которое работало с позиционными картами, напечатанными за ночь. Потом он с этими данными в полдень отправлялся на главное совещание, к Гитлеру в «волчье логово».
Необходимо было действовать оперативно, если наши разведсводки имели особую важность для полевых командиров. (Если дело касалось наступательных операций и, даже в большей степени, если противник перехватывал инициативу.) Я думаю, новая система, которую я внедрил, как раз отвечала насущным потребностям. Из ежедневных сводок мы также делали перспективный доклад — о состоянии противника, как я упомянул, на срок один-два месяца. Эти долгосрочные обзоры, в свою очередь, составляли основу для сверки с текущей информацией: любое расхождение с предположением, указанным в долгосрочной сводке, было сигналом того, что противник что-то замышляет. Эту сигнальную систему было крайне трудно ввести в заблуждение. Любое ощутимое нарастание партизанской активности и увеличение числа саботажей или внезапная концентрация шпионских операций в определенном районе были сигналом тревоги для нашего отдела. В ответ мы издавали соответствующие указания по активизации разведывательной деятельности в определенных секторах восточного фронта. Вооруженные разведотряды переходили линию фронта и брали военнопленных; служба радиоперехвата прослушивала передачи противника около линии фронта (прослушивание официальных каналов подразделений советской военной полиции всегда приносило результаты).
В работе ни я, ни мои коллеги не прибегали к услугам экстрасенсов. Своим успехом мы обязаны прежде всего трудолюбию, внимательности, профессионализму и сжатым срокам получения информации. Это не означало, что наши отчеты всегда отвечали желаниям Адольфа Гитлера. Я лично докладывал ему всего четыре раза; обычно это было обязанностью начальника штаба (сначала Гальдера, потом его преемников Цейтцлера и Гудериана). Я могу только подтвердить, что мое начальство самоотверженно боролось с этим человеком, пытаясь убедить его не принимать решения, которые могли оказаться гибельными. Но, имея дело с таким упрямцем, каким был Гитлер, часто приходилось лишь уповать на провидение. Снова и снова Гитлер игнорировал предостережения, содержавшиеся в наших докладах, называя их «пораженческими настроениями», и намекал на то, что мы пытаемся саботировать его планы. Начальник штаба прилагал все усилия, чтобы оградить меня от его вспышек гнева, которые могли обернуться моей отставкой. Мои несколько встреч с Гитлером прошли относительно спокойно, но Гудериан часто срывался. Вспоминаю один случай, когда Гудериан пришел в штаб Гитлера после провала наступления в Арденнах в январе 1945 года, за несколько дней до того, как началось вторжение советских войск в Германию. По возвращении он живо описал, как фюрер швырнул мои карты и доклад на землю и сказал, что я помешался.
РАССТРЕЛЯННЫЕ ГЕНЕРАЛЫ Правда и ложь о приказе № 270
(Рассказывает Александр Лискин, полковник юстиции в отставке)
60 лет назад появился грозный приказ Ставки Верховного Главнокомандования Красной армии № 270. Его подписали председатель Государственного комитета обороны СССР И. Сталин, заместитель председателя В. Молотов, Маршалы Советского Союза С. Буденный, К. Ворошилов, С. Тимошенко, Б. Шапошников и генерал армии Г. Жуков.
И адресован он был всем членам и кандидатам ЦК ВКП(б), секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик, председателям областных крайисполкомов, СНК республик, всем секретарям райкомов, горкомов и председателям райисполкомов и горисполкомов. Он не подлежал опубликованию, но его предписывалось прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах.
В приказе завуалированно говорилось об обстоятельствах разгрома 6-й, 12-й и других армий, а также о неудачах на Западном фронте. По стилю и содержанию можно предположить, что в гневе и впопыхах его писал лично Верховный. Почему-то командующего 12-й армией генерал-майора Понеделина Павла Григорьевича назвали генерал-лейтенантом. А все военные чины, подписавшие приказ, несомненно лично знали Понеделина, и ошибка в его воинском звании была бы исправлена, если бы ее допустил не сам Верховный. Видимо, не случайно и то, что все военачальники не указали занимаемых ими в то время высоких должностей, иначе можно было бы судить о личных провалах каждого из них в отражении немецко-фашистской агрессии на вверенных им участках театра военных действий.
Приказ начинается с тирады о том, что «не только друзья признают, но и враги наши вынуждены признать, что в нашей освободительной войне с немецко-фашистскими захватчиками части Красной армии, их громадное большинство, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, а порой прямо героически».
После нескольких положительных примеров выхода из окружения противника остатков некоторых частей обрушивается лавина проклятий в адрес командармов 28-й и 12-й армий и командира 13-го стрелкового корпуса: «Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам.
Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам. Штаб группы Качалова (штаб группы был у Понеделина П.Г. — А.Л.) из окружения вышел, пробились из окружения части группы (?) Качалова, а генерал-лейтенант Качалов предпочел сдаться в плен, — предпочел дезертировать к врагу.
Генерал-лейтенант Понеделин, командовавший 12-й армией (а где же группы армий? Куда делась 6-я армия, которой командовал Понеделин с 27 июля, так как командарм 6-й был тяжело ранен? — А.Л.), попав в окружение противника, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной как нарушитель военной присяги.
Командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов, оказавшийся в окружении немецко-фашистских войск, вместо того чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен.
Следует отметить, что при всех указанных выше фактах сдачи в плен врагу члены военных советов армий, командиры, политработники, особоотдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качаловым, Понеделиным, Кирилловым и другим сдаться в плен врагу».
И далее: «Некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а наоборот, прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят поля боя, а при серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя». Позволю себе процитировать тут же воспоминания известного поэта Евгения Долматовского, очевидца сражений 6-й и 12-й армий в окружении возле города Умани: «К северу и востоку от Новоархангельска наши войска отражали натиск 16-й,11-й и 9-й танковых дивизий, а также двух механизированных (одна из которых тоже значилась под номером 16, а другая называлась «Адольф Гитлер»). С запада надвигались 297-я, 24-я, 125-я и 97-я пехотные дивизии. На юге и юго-западе (а мы рассчитывали пробиться на юг) против нас были выставлены 1-я и 4-я немецкие горнострелковые,257-я и 96-я пехотные,110-я и 101-я легко-пехотные дивизии, да еще венгерский и румынский корпуса. Здесь же находилась итальянская дивизия, впоследствии оккупировавшая Первомайск. <…>
По немецким данным, наши 6-я и 12-я армии сковали двадцать две… полнокровные дивизии противника с приданными им всевозможными средствами усиления (отдельные артиллерийские дивизионы, отдельные понтонные батальоны, «пионерские», то есть саперные, части, наконец, батальоны фельджандармерии и зондеркоманды). А в воздухе против нас действовали наиболее отличившиеся на европейском театре эскадрильи бомбардировщиков и истребителей общей численностью более 700 самолетов…
