Она жива единым тем мгновеньем,
когда ложится стих наискосок
порывисто трепещущих под ветром,
просоленных штормами и слезой
страничек в переплёте книги ветхой,
расписанной придирчивой судьбой.
Ажурною изящной позолотой
изрезан цвета крови переплёт.
Моей судьбе неймётся нынче что-то,
и новый завиток она кладёт
на переплёт и блеклые страницы.
Волнующее таинство стиха
прядёт искусно муза-кружевница:
"Штормит. Судьба и...
новая строка".
* * *
Шелест старых мхов под лёгким шагом
прошлогодней ветошью пахнёт -
мне сегодня многого не надо, -
мха и трав душистых переплёт
стелется ажурною мережкой
в пёструю неровную гряду
и ползёт прерывистою стёжкой
к ряскою покрытому пруду.
Томная вечерняя прохлада,
и распев лягушечий густой -
мне сегодня многого не надо -
слышен у запруды под мостом,
переливом лунная дорожка
по воде усталого пруда
тянется печально и сторожко,
дышит грустью тёмная вода.
* * *
В удушье сутолоки шумной,
в толпе подвижной и живой,
почувствовав себя безумной,
ненужной, сброшенной листвой
каштанов старых вдоль аллеи,
когда-то пройденной не раз,
теперь бесхитростно алею
осенней охрою.
И глаз
знакомых не ищу,
как прежде,
не жду, сердечком замерев
в тревожно-трепетной
надежде,
что вдалеке из-за дерев
послышится знакомый голос,
взмахнёт красивая рука[?]
Посев отцвёл, и срезан колос
для поминального венка.
Проклятие простых вопросов
Проклятие простых вопросов
ПРОЗА КАНАДЫ
Михаил БЛЕХМАН
Родился в 1951 году в Харькове. Лингвист, переводчик, литератор. Окончил Харьковский государственный университет. Защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском государственном университете. В 1998-м переехал в Канаду. Член МАПП, руководитель Канадского отделения МАПП. Автор четырёх книг и более 100 научных публикаций на русском, украинском, английском языках. Печатается в журналах России и за её пределами.
Тень отбросила бесплотную мысль отделить нас друг от друга и, махнув на нас бесчувственной, а значит, бессильной рукой-рукавом, заторопилась восвояси вслед за сделавшими своё дело, уходящими на покой недалёкими звёздами.
Мы пришли загодя. Сначала она, конечно, потом я.
- Раньше всегда лучше, да? - спросил я, довольный тем, что, кажется, не опоздал.
Она ответила - как всегда, не различишь, прямо или уклончиво. Но исчерпывающе, тоже как всегда, и поэтому хотелось всё спрашивать и спрашивать, и было так много - о чём спросить.
Рассмеялась:
- Это был сложный вопрос. Настолько сложный, что на него совсем несложно ответить.
Водитель не проверял билетов, просто впускал всех подряд, следя, чтобы всем хватило места. И места, как ни удивительно, хватало. Он не произносил строгих банальностей вроде: "Автобус не резиновый" или "Предъявите билеты для проверки". Мест на удивление хватало, а единственным нужным билетом было желание отправиться в путь.
Я не заметил - да этого сразу и не заметишь - как возле меня оказалось автобусное окно.
- Здесь удобно, правда? - спросила она, укрывая мне ноги пледом.
Сначала ответить было нелегко, слишком интересно было смотреть в окно. Она улыбалась, глядя туда же, куда смотрел я. Или на меня - я как-то и не заметил. Был декабрь. Мороз не мешал теплу. И год готов был начаться, новый и тёплый, как наш автобус.
- Помоги мне, пожалуйста. Ответь на простой вопрос.
Вопрос - не только мой, конечно, но и мой тоже - лился в автобусное окно вечной прохладной газированной струйкой утреннего света.
Наш просторный, тёплый автобус пытался казаться загруженным - пассажирами, обязанностями. Но я начинал понимать, что он одинок, и на станциях, и между ними, когда производил впечатление погружённого в свои мысли. Может быть, ему не давал покоя тот же вопрос, что и мне?
Что и нам.
Должно быть, особенно одиноко ему было без нас, когда не выпадал дневной рейс.
Да и с нами тоже, мы ведь были заняты собой, почти не обращая на него внимания.
Усатые автовокзальные часы устали забегать вперёд. Остановились, переводя дух. А наши, наручные, никак не приручаются. Одна из стрелок суетливо тарахтит, стараясь услужить непонятно кому, две другие мудро молчат, но дело своё делают исправно. Исправные часы-наручники снизошли наконец-то, разрешили отправление. Мне удалось войти сюда дважды, в этот автобус, пахнущий окончанием декабря и, несмотря на дату, приоткрывший мне окошко.
Я достал блокнот, перелистал страницы. Каждая была испещрена, забрызгана главным моим вопросом. Моим и нашим.
Что проку в блокноте, если в нём нет ответа? Блокнот нужен для того, чтобы записать и сохранить ответ. Как и зачем мне пришло в голову сохранять вопросы? Зачем или от кого я их сохраняю?
Она укуталась в шаль. Так, наверно, уставшая дорога могла бы укутаться в ночь, свернуться калачиком, задремать ненадолго.
Она была, как всегда, рядом: моё сиденье - у окна, её - в проходе.
Улыбнулась мне и сказала - отвечая или спрашивая:
- Вряд ли мне удастся ответить на такой простой вопрос. Точнее говоря - самый простой. У простых вопросов, тем более у простейшего из них, нет достойного ответа. Такого же простого, как вопрос.
Путешествовать в автобусе лучше утром, когда всё худшее - позади. Это же не поезд, это - автобус. В поезде, как мне стало понятно, уютнее всего ночью: тогда не заметишь ничего такого, от чего потом хочется отдохнуть в утреннем, дневном, далёком от вечерних забот автобусе.
Вот и солнце явилось, с пылу с жару, с пышущей здоровьем пронзительно синей сковородки. Не успели усесться, как декабрь растаял в начале лета. Этого никто не мог предсказать, мы могли себе позволить только надеяться. Сбывшийся прогноз - не более чем наивная ошибка предсказателя. Это она мне объяснила.
- Пусть всё будет так, как хочется нам, - улыбнулась она. - Случайно и по-своему. И значит - по-нашему.
Водитель, кажется, услышал её, потому что улыбнулся нам в зеркальце и снова сосредоточился на дороге.
Автобусное окно мелькнуло мимо яблоневой рощи.
На остановках люди толпились у автовокзальных касс, потом бежали к автобусу, торопясь, толкаясь, поднимая билеты, как военные штандарты. А в автобусе, хотя и не резиновом, мест было предостаточно.
- Единственное, чего стоит бояться, - сказала она, - впрочем, не бояться даже, а разумно опасаться, - это толпа. Ликующая, негодующая, строго молчащая, бодро выкрикивающая или строго покрикивающая - между ними нет существенных отличий. Ликующая ничуть не менее опасна, чем негодующая. Одна восторженно подбрасывает, другая назидательно роняет - в результате всё равно окажешься на земле.
- Может, всё-таки поймают, - улыбнулся я.
- Подбрасывая, толпа мечтает только об одном: выронить. А если и захочет поймать - то лишь для того, чтобы напомнить, что без неё - ты бы упал. Но не нужно винить толпу, виноват только примкнувший к ней.
Укрывая мне колени пледом, она добавила:
- Толпа обезболивающе и облегчительно притягательна. Но глупостью в ней никто не страдает. Во всяком случае, там никто не страдает из-за её наличия. Толпа - вечна. По крайней мере, старше составляющих её.
