Ознакомительная версия.
Впрочем, рассматривая кошмарные факты гибели Сергея Александровича, можно обратить внимание на одно обстоятельство, которому обычно не придают внимания. Именно на то, что отъезду в Ленинград предшествовало пребывание в больнице. Дело в том, что на Западе в 1920-х гг. был разработан и широко рекламировался новый способ лечения алкоголизма. Переняли его и в «лучших» советских лечебных учреждениях. А состоял он в лечении… морфием. Да-да, утверждалось, будто это безвредно и дает стопроцентные результаты. Клин клином вышибается. Сколько пациентов при таком «лечении» вместо пьянства посадили на иглу, история умалчивает. Лечили и гипнозом. Что тоже чревато непредсказуемыми последствиями, потому что суть гипнотической методики состоит во внушении отвращения к алкоголю, к собственной пьяной жизни. А значит — и к самому себе. Отсюда не исключены кошмары наподобие есенинского «черного человека», который в конце стихотворения оказывается самим поэтом. Результатом стала бы неизбежная депрессия. А в первом случае и «ломка». В общем, подобные факторы вполне могли стать дополнительным толчком к кровавой истории в «Англетере» и объяснить ее особенности.
Блюмкин пережил Есенина на четыре года. Из советских источников его имя, по понятным причинам, было стерто. Но ни один из видных «невозвращенцев» в своих мемуарах не обошел вниманием столь яркую личность. Только оценки, данные Блюмкину разными авторами, диаметрально противоположны. Секретарь Сталина Бажанов и дипломат Беседовский считали его недалеким тупицей, легкомысленным прожигателем жизни. Но, скорее, их характеристики относятся к его высокому артистизму и умению пустить пыль в глаза. Те «невозвращенцы», кто сам работал в разведке, — Агабеков, Орлов, Бармин — представляли его профессионалом высочайшего класса, очень умным, эрудированным, хитрым, жестоким и отчаянно храбрым, одним из лучших специалистов советских спецслужб. Те и другие оценки сходятся лишь в одном — Блюмкин был «романтиком», натурой увлекающейся и склонной к авантюрам.
До поры до времени эти качества оказывались ценными в его службе. Он участвовал в операции по захвату Савинкова. В 1926–1927 гг. был направлен в Монголию главным инструктором по организации там Государственной внутренней охраны — аналога ЧК. А в 1928 г. получил назначение резидентом ОГПУ на Ближнем Востоке. Действуя под именем купца Султан-заде, объехал весь этот регион и был первым, кто создавал сеть советской агентуры в Сирии, Палестине, Египте, Ливане, Трансиордании. Но в Стамбуле, где базировалась его резидентура (при советском посольстве), он вдруг споткнулся… Дело в том, что в это же время из Советского Союза выслали Троцкого. Точнее, говорить о насильственной высылке было бы некорректно! Зарубежные хозяева все-таки не оставили его. Высылку ему организовали.
В Алма-Ате он жил совсем неплохо. Даже гораздо лучше, чем жили революционеры в мягких условиях царских ссылок. Поселился с семьей в лучшей городской гостинице, еду ему доставляли из ресторана, хотя Лев Давидович постоянно жаловался на бытовые условия и качество кухни. Ну да понятно, теперь при нем не было штата личных поваров, прислуги. Опальный вождь свободно вел переписку, в том числе с заграничными корреспондентами. Ему по заказам присылали книги, статьи и журналы, нужные для работы. Основным минусом в положении Троцкого стало лишение возможности вести активную политическую деятельность! Да и бежать из советской ссылки было потруднее, чем из царской. Правда, все-таки возможно. Разве нельзя было в Алма-Ате разыскать и подкупить проводника, чтобы махануть в Китай? Но Троцкому рисковать явно не хотелось.
Его подручные развернули кампанию за освобождение опального вождя. Распространяли слухи о его страданиях, писали, что он поставлен «в заведомо тяжелые, непереносимые условия». Была придумана версия, будто он заболел малярией (чего и в помине не было), его требовали перевести в места «с более здоровым климатом» (т. е. поближе к центру государства). Троцкист Л. Сосновский пугал: «Всякая оттяжка перевода будет означать, что люди сознательно идут на создание нового дела “Сакко и Ванцетти” (американские анархисты, казненные на электрическом стуле). Только уже на советской земле». Однако сам Лев Давидович уже понял, что развернуться в СССР ему больше не позволят. А каяться и получить второсортную должность, как Каменев и Зиновьев, его не устраивало. Поэтому он стал подумывать о других местах с «более здоровым климатом».
В 1928 г. ему пришло письмо из Нью-Йорка, подписанное «Абрам». Оно было перлюстрировано ОГПУ, фотокопия письма сохранилась в архивах ФСБ. В тексте шла речь о безобидных бытовых деталях и сообщалось, что материалы, заказанные Троцким из Нью-Йоркской библиотеки, будут ему высланы, не найдены только номера из списка — и следовал длинный перечень цифр. ОГПУ смогло расшифровать эту тайнопись. И в ней речь шла уже не о бытовых вещах. Сообщалось: «Правительство названной вами страны гарантирует вам визу и неприкосновенность… Материальная сторона проекта обеспечена. Переписка признана недопустимой. Указанный вами проект вашего возглавления активной борьбы с Кинто будет, конечно, принят, хотя пока встречает сомнения, не переоцениваете ли вы своей популярности и его бездарности». Кинто — разносчик на тифлисском рынке, Троцкий этой кличкой презрительно именовал Сталина.
Уже одно это письмо вызывает целый ряд вопросов — и приводит к очень важным выводам. Во-первых, оно свидетельствует, что Троцкий поддерживал с Америкой не только личные связи. Во-вторых, желание вырваться из СССР было именно его, а не навязано ему властями. В-третьих, удалось установить, кто скрывался под подписью «Абрам» — член коммунистической лиги Америки Мартин Аберн (Марк Абрамович). Из текста видно, что он связан с некими очень могущественными силами, которые вправе выдвигать требования Троцкому, давать ему указания — и способны устроить его дела в советском руководстве, в правительствах других государств. В-четвертых, уж такое письмо ОГПУ обязано было доложить Сталину. Но не доложило! Иначе разве состоялась бы заказанная Троцким высылка? Да и вообще, зарубежный корреспондент Льва Давидовича наверняка знал, что его почта просматривается. Но недопустимой признали лишь дальнейшую переписку. А эту шифровку все же отправили — были уверены, кто-то прикроет. Почему бы и нет, если в самой верхушке ОГПУ находился еще один эмиссар «закулисы» — Генрих Ягода…
В целом же сценарий разыгрался именно таким образом, как пообещал «Абрам». Кто-то в нужном свете доложил Сталину, посоветовал. Последовало решение — выслать за пределы страны. Решение уникальное. Ни до, ни после оно не применялось ни к одному видному коммунистическому оппозиционеру. Только к Троцкому, что преподносилось как особый позор. А он подыгрывал: сопротивлялся, протестовал. Требовал, что если уж высылают, то пусть отправят в Германию. Но «пружинки» действовали и на международном уровне. Германия его принять отказалась, согласилась только Турция. А в итоге оказалось, что как раз туда Льву Давидовичу требовалось попасть, там его ждали!
Его не просто изгнали, доставив в порт под конвоем и посадив на пароход. Ему обеспечили выезд со всеми удобствами. Мало того, ему удалось вывезти с собой значительные ценности и огромнейший архив. Не отдельные дневники и письма, а пару вагонов, сотни тысяч единиц хранения, среди которых были письма Ленина и других советских и зарубежных деятелей, государственные, партийные, международные документы! Этот архив путешествовал с ним из Москвы в Алма-Ату — но никто не отобрал столь ценных бумаг, никто не поинтересовался ими. Деятель, обеспечивший вывоз архива за границу, известен. Николай Иванович Бухарин. А таможенники и пограничники почему-то закрыли глаза на тюки вывозимых документов. Значит, получили указания от своего начальства — от Ягоды или его помощников.
Ну а Блюмкин, на свою беду, встретился с Троцким в Стамбуле. Со вчерашним вождем, которого он очень глубоко почитал! Разведчик воспылал рвением хоть как-то помочь поверженному кумиру и заявил, что передает себя в его распоряжение. Помогал доставать в посольстве некие материалы и документы, нужные Троцкому, самолично взялся организовывать его охрану. А когда Блюмкину пришло время возвращаться в СССР, он вызвался передать письмо Льва Давидовича для других партийных лидеров. То есть для тех, кого тоже считали оппозиционерами, кого Троцкий надеялся привлечь к созданию «антисталинского» подполья.
Приезд Блюмкина в Москву стал его звездным часом. После ближневосточных успехов его встречали как триумфатора. Общался он с чинами не ниже начальников отделов ОГПУ. Сам руководитель ОГПУ Менжинский, заслушав доклад, пригласил его к себе на обед. А другой доклад Блюмкина был устроен для членов ЦК и правительства. Полномочия талантливого резидента было решено расширить, в его ведение дополнительно передавали Ирак, Иран, Индию…
Ознакомительная версия.
