Хотите быть воском в руках Чубайса? Или нет? Да или нет?
Если нет, значит, никакая эклектика, никакая архаика, никакой анархосталинизм не может быть основой того, что мы должны создать. Мы должны создать что-то совершенно другое — и очень известное из прошлого.
Чтобы создать это, необходима идеология, в которой не будет ничего лишнего и в которой будет всё, что необходимо. И я берусь доказать, что создана именно такая идеология, а не «взгляд и нечто».
На войну мы идём? На войну? А учить воевать людей надо? Учебка должна быть? Если люди хоть какой-то учёбы не проходят, элементарно автомат собрать и разобрать не могут и не понимают, чем военные действия отличаются от пешеходной прогулки, а их кидают в бой, — это хорошо? Это правильно? Это сулит победу? Их так много, этих людей, да?
Значит, им учебка нужна? — Нужна.
Оружие нужно?
Это интеллектуальные бои 21-го века.
Люди а) должны иметь оружие; б) уметь им пользоваться. Причём, не каждый сам по себе, а все вместе. В противном случае, мы вооружаем их палками и кидаем на пулемёты… И это называется воевать?
20 так лет воюют, хотят так до последнего человека воевать, ещё готового за что-то сражаться?
Полноценный командный состав нужен? Дисциплина нужна? Тактика, стратегия, карты нужны? Жертвенный дух воина нужен?
Если в душах правит бал эгоцентризм, если каждый сам себе царь, можно победить в подобной беспощадной войне?
Невозможно!
Значит, каким-то способом люди должны вырвать это из душ. А как вырвать, если вокруг всё проникнуто этим смрадом?
Значит, нужны места, где смрада не будет и где можно жить и работать. Причём, так жить и работать, чтобы это вполне соответствовало классической религиозной формуле «спасения».
Я не к религии призываю, говоря об этой формуле. Я призываю учиться определённому опыту — опыту того, что если вокруг тлен, смрад и всё прочее, то не выстоять в одиночку. Нужно создавать площадки, места, дома, где этого тлена и смрада не будет вообще. Духовные скафандры, в которых это можно вынести — вынести и переломить.
В противном случае, никакой войны не будет. Люди не доберутся до горла противника. Они падут, вдохнув ядовитых газов, или поражённые рентгеновскими невидимыми им лучами. И это уже происходит. Я вижу, как это происходит.
Повторяю ещё и ещё раз: без выработки идеологии с абсолютно чёткими константами, в которой не будет ничего, кроме необходимого, мы никогда не победим и ничего эффективного не создадим.
Значит, мы действуем сразу же, как только собрались, действуем, потому что если мы не будем действовать, так и ничего не будет. И идеологии тоже. И самоуважения не будет.
И одновременно строим идеологию.
И «Суть времени», эти 40 передач, нужны для того, чтобы построить идеологию — работающую, минимальную.
К глубокому сожалению могу сказать, что я, возможно, даже наоборот слишком рационален в этом вопросе, что для меня это слишком близко к построению какой-нибудь конструкции… Два бревна должны сойтись в этой точке, там должны быть такие-то и такие-то шурупы, такие-то и такие-то гвозди и так далее, и тому подобное.
Никакой лишней сложности в идеологию я не ввожу и никогда не стал бы вводить. И если бы была возможность построить идеологию более простую и эффективную, я бы всегда выбрал более простую, как можно более простую, как можно более привычную. А, главное, такую, которая могла бы сплотить максимальное количество людей.
Но ничего, кроме того, что предложено в этом курсе, быть не может. По крайней мере, я ничего другого за 20 лет не увидел. Я 20 лет работаю в патриотическом движении. Я вижу всё, что происходит на поверхности, что имеет в качестве продуктов разного рода публикации, книги. Я знаю, что происходит на глубине.
И я потому и взялся за эту работу, что я понимаю, — никто всерьёз дома не строит. Никто. Начиная с первого же вопроса. Любая идеология предполагает ответ на тупой простой вопрос: «Кто враг?»
Мы собираемся воевать (неважно, с учебкой, вооружениями, штабами, командным составом) — с кем мы собираемся воевать?
С кем? — С Чубайсом? Не смешите меня. Чубайс — страшное зло, но это глубоко периферийное зло.
С кем? — С либералами? А нет уже либералов. Есть неолибералы, которые не имеют к либерализму никакого отношения. Либерализм — это Гюго. А неолибералы — это социал-дарвинизм. Но они маленькая группа…
Кто враг?
Вот беру Дугина… Да, фашизм мне отвратителен, но я никогда не считал, что Дугин — человек глупый, это первое. И второе, он сейчас как-то смотрит в другую сторону, поэтому у меня вовсе нет никакого желания с ним полемизировать. Работает себе человек и работает. Человек, повторяю, крайне неглупый. Что он пишет? Он-то вроде как что-то понимает…
«Завтра» спрашивает его (это статья «Евразийство и постмодерн», интервью его в «Завтра»).
Завтра: Современная цивилизация компьютеров, коммуникаций, смятой геополитики
(ну, согласитесь, что для того, чтобы описать современную цивилизацию, недостаточно вот так вот чрез запятую сказать, но я читаю то, что есть — С.К.) имеет внешние признаки, но скрытые тренды мира обладают большой энергией. («Скрытые тренды мира». А какие же это тренды? Это и есть: что назови «скрытые тренды мира», что «враг». С чем воюем? Что на переднем плане, и что на следующем плане? Хотя бы на следующем… — С.К.) И, возможно, только философский инструментарий позволяет что-то зафиксировать. Мы слышим гул, мы чувствуем, что происходит нечто очень серьёзное, но что это? Как бы вы могли сформулировать, что происходит?
А.Д.: Есть очень чёткий ответ: изменяется матрица цивилизации — мы переходим от модерна к постмодерну. А переворот, который несёт в себе переход от модерна к постмодерну, он не менее значим, чем переворот от традиционного общества к обществу модерна на предыдущей фазе. Это вещь, которая потрясает основы мироздания. Основы общества меняются. Меняются представления обо всех базовых характеристиках: реальность, субъект, объект, движение, покой, мир, общество, человек. Всё обретает знак «пост»: постистория, постчеловек — трансгуманизм, постреальность — виртуальная реальность и.т.д. Мы вступаем в абсолютно иную матрицу, иной алгоритм бытия, где изменяется всё. То, что нам казалось надёжным: материальный мир, природа, — оказывается, что это иллюзия, конструкт, социологическая гипотеза. Происходит переход от реальности к виртуальности, от человеческого к постчеловеческому, от мира к конструкту, от связного рационального дискурса к пострациональным фрагментам и всполохам. Переход к высоким скоростям, о чём пишет Поль Вирилио, которые изменяют траекторию, геометрию даже предметного мира — всё это происходит на наших глазах, и всё это очень серьёзно. Кто-то говорит о переходе от геополитики к пост-геополитике. На всех уровнях в любых сферах, во всех науках, искусствах, в политике, экономике мы являемся свидетелями этого перехода. Это фазовый важнейший переход. И как любой подобный переход, он с трудом осмысляется. Есть люди, которые понимают, как действует предшествующая матрица, и хотя бы приблизительно, как будет действовать новая. Но никто не знает наверняка. И мы живём в рамках этого перехода, который с трудом осознаётся.
Кстати, наблюдая, как безразлично щиплет травку мировое быдло, рассматривая в интернете филейные части девиц или уже мужиков — сейчас и ориентации все сбиты, я подозреваю, что так же и проморгали, пропустили переход от традиционного общества к современному люди, которые жили триста-четыреста лет назад. Тогда «умирал Бог», и только трагический Ницше или кто-то аналогичный ему отдали этому должное значение. Бог умер. Ну и что, — сказали европейцы, зато у нас теперь прогресс, развитие.
Сегодня точно так же меняется модерн, модель очевидностей, эвиденций, которые существовали последние двести-триста лет: закон всемирного тяготения, объективный мир, однонаправленное время, субъект-объектная топика Декарта или Ньютона — всё это подлежит эрозии, как когда-то рушилась религиозная картина мира.
У меня есть книга «Пост-философия» и одноимённый спецкурс на философском факультете МГУ. Это некое приближение, очень поверхностное и первоначальное знакомство с тем, как осуществляется этот матричный переход. Это меню, самое обобщённое введение в проблематику постмодерна. Поэтому в одном интервью рассказать всё непросто.
На что меняется модерн? На что? Постмодерн — это разрушение модерна. Это жизнь на обломках модерна. А меняется-то что на что? Что теперь предлагается? Предлагалось вместо традиционного общества общество, в котором — как говорит Дугин: «Ну, и что? Зато у нас есть прогресс и развитие». А теперь что есть? Развития нет. А что есть? Есть неразвитие. А когда-нибудь человеческое общество жило в условиях, когда оно отменяет идею развития, отменяет идею того, что человек будет восходить? Когда оно так жило? Оно так никогда не жило: ни в Средние века, ни в античности, ни в египетском обществе, ни в Шумере, — никогда.
