Джин Сэссон - Дочери принцессы

Я закричала:

– Нет!

Карим зашевелился, и я почесала ему затылок, шепча ласковые слова, навевая мужу сладкий сон.

В этот момент я поняла, что не сумею сдержать обещания, что силой было вырвано у меня. Пусть мировая общественность решает, когда мне снова замолчать. До тех пор, пока люди предпочитают оставаться безучастными к положению несчастных женщин, я буду продолжать говорить о том, что в действительности происходит под черной чадрой. Пусть это станет моей судьбой.

Я приняла решение. Несмотря на обещания, данные под угрозой ареста, я, как только окажусь за границей, свяжусь со своей приятельницей Джин Сэссон. У нас еще есть дела, которые ждут своего завершения.

Когда, засыпая, я закрыла глаза, то была уже не той Султаной, что проснулась сегодня утром. Я стала более сосредоточенной и решительной женщиной, потому что знала, что снова вступила на опасный путь. Несмотря на то, что ожидающее меня наказание – или даже возможная смерть – будет жестоким, провал окажется куда горше, к тому же долговечней.

Те, кого мы с Каримом любили больше всего на свете, не оправдали наших надежд. Абдулла, наш сын, первенец, очень беспокоил нас; Маха, наша старшая дочь, пугала нас; Амани, наша младшая дочь, озадачивала нас.

Когда наш единственный сын Абдулла, улыбаясь и источая мальчишеское счастье, рассказывал нам, смакуя подробности, о своем удивительном успехе на футбольном поле, у меня не было никаких дурных предчувствий. Карим и я с обожанием, свойственным большинству родителей, внимали байкам о подвигах любимого дитяти. С малых лет в спортивных играх Абдулле практически не было равных, что было источником особой радости его спортивного отца. С гордостью слушая его, мы почти не замечали его младших сестёр, Маху и Амани, развлекавшихся видеоигрой.

Вдруг Амани, наша младшая дочь, пронзительно закричала, и тут же мы в ужасе увидели, что одежда Абдуллы охвачена пламенем.

Наш сын горел!

Действуя инстинктивно, Карим повалил сына на пол и, завернув его в персидский ковер, потушил огонь.

После того, как мы убедились, что все позади, Карим попытался найти источник необъяснимого огня.

Я стала причитать, полагая, что пожар был вызван сглазом, потому что мы слишком хвастались нашим красивым сыном!

Смахнув слезы, я повернулась к дочерям, чтобы успокоить и их. Бедняжка Амани! Ее маленькое тельце сотрясали рыдания. Прижав к себе крошку, свободной рукой я подала знак старшей дочери, Махе, чтобы и та подошла ко мне. Но взглянув на нее, я в ужасе отпрянула, потому что лицо Махи было искажено злобой и ненавистью.

Расследуя странный инцидент, мы узнали ужасную правду: тобу брата подожгла Маха.

Имя Маха означает «газель», но наша дочь совершенно не оправдывала это нежное имя. С тех пор, как ей исполнилось десять лет, стало ясно, что она обладает демонической энергией своей матери. Часто я думала о том, что в ней, должно быть, постоянно шла борьба между добром и злом, и победу чаще одерживал злой дух. Ни жизнь среди царственного великолепия, ни безусловная любовь преданной семьи, ничто не могло усмирить бешеный нрав Махи! На протяжении всей жизни она безосновательно мучала брата Абдуллу и младшую сестренку Амани. Немного найдется еще детей, которые бы доставляли своей семье столько хлопот, сколько доставляла нам Маха.

Внешне Маха была поразительно привлекательной девочкой, обладающей удивительным личным обаянием. Она была похожа на испанскую танцовщицу – огромные глаза и роскошные волосы. Ее замечательной красоте сопутствовал также недюжинный ум. Со дня ее появления на свет я думала, что моей старшей дочери досталось от природы слишком много счастливых даров. Но, обладая многочисленными способностями, Маха совершенно не в состоянии сосредоточиться на какой-то одной цели. Не имея конкретного стремления, она не сумела придать своим талантам хоть какую-нибудь направленность. На протяжении многих лет я наблюдала за тем, как рождались и умирали бесчисленные планы, так и не получив логического завершения.

Карим однажды высказал опасение относительно того, что наша дочь при всех своих талантах не станет цельной натурой и вряд ли за свою жизнь сумеет достичь хотя бы одной-единственной цели. Я же боюсь, что Маха – это революционер, которому нужен только повод.

Поскольку я и сама такая, то хорошо знаю о той неразберихе, что вызывает такой мятежный характер.

Когда она была еще мала, проблема казалась достаточно простой. Маха до безумия любила своего отца. С возрастом сила этого чувства возросла еще больше.

Поскольку Карим обожал обеих дочерей ничуть не меньше, чем единственного сына, он стремился к тому, чтобы они не испытали тех страданий, что пришлось вынести мне когда я была ребенком. Однако вне дома в соответствии с требованиями нашего общества Абдулла был ближе к Кариму. Основное положение наших мусульманских принципов нанесло Махе тяжелый удар уже в раннем возрасте.

Ревнивое отношение Махи к отцу напомнило мне мое собственное несчастливое детство – маленькая девочка, отказывающаяся воспринимать суровую действительность общества, в котором родилась. Но, в отличие от меня, Маха знала отцовскую любовь, и по этой причине я не сумела серьезно отнестись к неудовлетворенности моего ребенка.

После того, как она подожгла тобу Абдуллы, мы поняли, что ее чувство собственничества по отношению к Кариму выходило за рамки нормальной дочерней любви. Махе было десять лет, а Абдулле двенадцать. Амани было всего семь, по она видела, как сестра оставила игру и, схватив золотую зажигалку отца, подожгла край тобы Абдуллы. Если бы Амани не закричала в тревоге, Абдулла мог бы получить серьезные ожоги.

Второй страшный удар был нанесен, когда Махе было одиннадцать. Стоял жаркий месяц август. Наша семья покинула изнемогавший от зноя, опустевший Эр-Рияд и собралась в летнем дворце моей сестры Нуры в горном городе Эт-Таифе. Впервые за много лет наш отец решил навестить собравшихся вместе детей первой жены. Все свое внимание он посвятил внукам. Восхищаясь ростом и фигурой Абдуллы, мой отец совершенно игнорировал Маху, которая буквально цеплялась за его рукава, чтобы показать ему муравьиную ферму, которую дети соорудили сами и теперь с гордостью демонстрировали взрослым. Я видела, как отец оттолкнул ее в сторону, продолжая щупать бицепсы Абдуллы.

Предпочтение, оказываемое дедом ее брату, и полное безразличие к ней больно уязвили Маху. Мое сердце сжалось от боли, которую, как я знала, испытывала и она.

Зная способность Махи устраивать сцены, я подошла к дочери, чтобы успокоить ее, но в этот момент она по-мужски приосанилась и начала поносить моего отца оскорбительными словами, полными ярости и самого непристойного значения, приправляя их гнусными обвинениями. С этого момента семейный сбор быстро пошел на спад. У меня, несмотря на чувство стыда, промелькнула мысль, что Маха высказала моему отцу то, что он действительно заслужил.

Отец, никогда не имевший высокого мнения о женщинах, не стал притворяться и сейчас. Презрительно он приказал:

– Сейчас же убери это ужасное создание долой с моих глаз!

Я ясно видела, что моя дочь пробудила у моего отца былое отвращение ко мне. Брезгливо скривив губы, он смерил пронизывающим взглядом сначала свою дочь, а потом внучку. Я уловила слова, которые он пробормотал, не адресуя их никому конкретно:

– Яблочко от яблони недалеко падает. Карим схватил дочь и в мгновение ока унес ее прочь от деда. Маха продолжала ругаться, извиваясь в руках отца, в то время как он нес ее на виллу, где вымыл ей с мылом рот. Ее приглушенные крики еще долго были слышны в саду.

Вскоре отец уехал, но перед этим он объявил всей семье, что моя дурная кровь испортила моих дочерей.

Маленькая Амани, слишком чувствительная к подобным обвинениям, забилась в истерике.

С этого дня отец больше не признавал существования ни одной из моих дочек.

***

Воинственность Махи и ее враждебность тем не менее не мешали ей иногда проявлять доброту и чувствительность. После случая в Эт-Таифе ее норов немного поостыл. Злость дочери пошла на убыль. Вдобавок мы с Каримом удвоили наши усилия по заверению обеих дочерей в том, что они были для нас так же дороги и любимы, как и сын. Дома наши труды не пропадали даром, но что касается внешнего мира, то тут Маха не могла не видеть, что за стенами дома она считалась менее достойной, чем ее брат. Таков печальный обычай всех арабов Саудовской Аравии, включая мою семью и семью Керима, – все внимание и любовь расточать мальчикам, совершенно игнорируя девочек.

Маха была достаточно умной девочкой, обмануть которую было не так-то просто. Неумолимые факты арабской жизни глубоко въелись в ее сознание. И меня не оставляло предчувствие, что Маха была вулканом, которому в один прекрасный день суждено будет взорваться.