Николай Буссе - Русские и японцы на Сахалине

„Мы пошли къ судамъ; ихъ было три. Зажегши фонарь, я осмотрѣлъ ихъ и увидѣлъ, что въ нихъ, кромѣ кулей съ рисомъ и съ табакомъ, ничего нѣтъ. Когда мы хотѣли уже вернуться изъ-за послѣдняго судна аинъ увидѣлъ шедшаго къ судамъ японца. Тогда онъ тотчасъ погасилъ фонарь и сказалъ мнѣ, чтобы я убѣжалъ. Я соскочилъ съ судна и побѣжалъ по берега къ юртѣ. Японецъ же подошелъ къ аину и спросилъ, кто пріходилъ къ судну; тотъ отвѣчалъ, что аинъ; но японецъ велѣлъ ему идти съ нимъ. Они вошли въ юрту, гдѣ я уже успѣлъ усѣсться у огня и закурить трубку; японецъ посидѣлъ немного и потомъ ушелъ“ Аинъ передъ утромъ опять пришелъ и сказалъ, что четвертое судно пришло, что теперь собралось всѣхъ 15 джанчиновъ. Въ то время, когда онъ мнѣ разсказывалъ объ этомъ, другой аинъ прибѣжалъ сказать, что японцы идутъ въ юрту. Аинъ спрятался подъ кипу рогожъ. Японцы вошли, спросили, не видѣли ли мы его, но мы отвѣчали, что нѣтъ; они начали звать его около юрты. Когда они отошли далеко отъ нашей юрты, мы выпустили его, и онъ убѣжалъ. Скоро опять поднялся шумъ — пришло еще два судна, и аины намъ сказали, что самый старшій джанчинъ пріѣхалъ. Солнце уже взошло. Послѣ того прошло около часу времени, когда къ намъ пришелъ младшій офицеръ и сказалъ по-аински, что старшій начальникъ зоветъ насъ, чтобы мы съ нимъ пошли, оставивъ ружья въ юртѣ. Я отвѣчалъ, что къ джанчину я готовъ пойти, но что ружья не оставлю; онъ сталъ просить, я отказалъ, и мы пошли съ ружьями на нимъ. У входа въ домъ было поставлено много значковъ и флаговъ и постланы были соломенные маты. Мы вошли въ длинную валу. Вдоль ея сидѣли въ два ряда, одинъ противъ другого около 40-ка японцевъ съ саблями, на ними стояло множество другихъ безъ сабель. На концѣ ряда сидѣвшихъ японцевъ стояло три кресла, а противъ нихъ два ставчика, выкрашенные подъ черный лакъ. Мы остановились, поднявшись на ступеньку пола, на которомъ сидѣли японцы. Офицеръ, приведшій насъ, прошелъ въ комнату въ концѣ залы. Оттуда скоро вышло съ нимъ двое стариковъ въ богатыхъ одеждахъ, имѣя по двѣ сабли на поясомъ. Посреди шедшій старикъ и былъ старшій начальникъ; по правую его руку, старичокъ офицеръ, по лѣвую младшій, говорящій по-аински; за нимъ шелъ еще одинъ офицеръ и нѣсколько солдатъ съ пиками и саблями. Они подошли къ кресламъ — всѣ бывшіе въ залѣ японцы наклонили головы и положили руки на колѣни, а начальникъ осмотрѣлъ насъ и приложилъ руку къ головѣ, какъ наши офицеры берутъ подъ козырекъ. Мы стоимъ и смотримъ, что будетъ, и не знаемъ, что намъ дѣлать; японецъ не перестаетъ руку держать у головы. Наконецъ, Яма-Мадо подбѣгаетъ къ намъ и говрттъ, чтобы мы подошли въ ставчикамъ, мы и подошли; — Яма-Мадо говоритъ намъ по-русски: „Говорить садись, здравствуй“. Я понялъ, что японецъ ждетъ, чтобы я поздоровался съ нимъ; я и сказалъ ему: здравствуй, садись; онъ сѣлъ, а съ нимъ сѣли и другіе. Мы тоже помѣстились на ставчикахъ, опершись на ружья. Тогда японецъ началъ по-своему говорить долго, другіе еще болѣе наклонили головы и слушаютъ. Потомъ всѣ выпрямились, значило, что онъ пересталъ и все сказалъ что было нужно. Офицеръ, говорившій по-аински, объяснилъ намъ, что его начальникъ объясняетъ намъ, что насъ встрѣтилъ на дорогѣ японецъ Яма-Мадо и сказалъ намъ, что японцевъ съ Мацмая пришло много, и чтобы мы воротились; но мы не покорились и вдвоемъ пошли навстрѣчу къ нимъ; что мы въ этомъ слушались своего начальника, и что видно, что я не простой человѣкъ. Я на это сказалъ, что я и Алексѣевъ оба солдаты простые. Японецъ отвѣчалъ, что нѣтъ, потому что меня постоянно видѣли ѣздившимъ при джанчинѣ, а Алексѣевъ работаетъ прочую работу. Потомъ онъ сказалъ, что начальникъ еще объявилъ, что потомъ онъ послалъ къ намъ на встрѣчу сына офицера просить насъ воротиться, но что мы и его не хотѣли послушаться, а только тогда воротились, какъ намъ сказали, что ихъ суда придутъ въ Тіатомари. Потомъ онъ послалъ офицера сказать намъ, чтобы пришли безъ ружей, но мы не хотѣли этого сдѣлать; значитъ, нашъ начальникъ приказалъ вамъ такъ поступить, а своего начальника надо слушать, слѣд., мы хорошо поступали. Но теперь онъ насъ проситъ ѣхать въ Томари вмѣстѣ съ японцами на судахъ. Онъ слышалъ, что у русскихъ стоятъ сердитыя пушки, которыя, когда изъ нихъ выстрѣлятъ отбрасываются назадъ, а ихъ суда маленькія и потому, если начальникъ прикажетъ стрѣлять, то съ разу можетъ перевернуть ихъ судно, а когда русскій начальникъ узнаетъ, что мы оба вмѣстѣ съ японцами ѣдемъ, то не будетъ стрѣлять. Выслушавъ это, я отвѣчалъ, что мы согласны ѣхать съ ними. Японцы очень обрадовались, и тотчасъ поднесли намъ въ подарокъ табаку, чаю, японскую трубку; джанчинъ просилъ насъ принять это, говоря, что онъ будетъ просить насъ не сердиться за это на насъ, потому, сказавъ, что русскіе добро обращались съ японцами зимою, и что онъ надѣется, что и теперь они ласково ихъ примутъ. Мы на это сказали, что нашъ начальникъ любитъ японцевъ, и что русскіе хотятъ быть съ ними друзьями. Японскій начальникъ поклонился и ушелъ въ свою комнату, мы пошли къ себѣ въ юрту. Вѣтеръ въ тотъ день былъ противный, и потому остались ожидать попутнаго. На другой день задулъ западный. Четыре конкася пошли на Мацмай съ большимъ числомъ японцевъ. Я спросилъ, куда они идутъ — джанчинъ мнѣ отвѣтилъ, что много людей для настоящихъ работъ не надо, и потому онъ возвращаетъ лишнихъ обратно. Мы тоже стали усаживаться. Старшій начальникъ поѣхалъ съ нами, сказавъ, что онъ послѣ пріѣдетъ. Когда и конкаси начали подходить къ крѣпости, то японцы опять стали бояться, чтобы русскій джанчинъ не приказалъ стрѣлять. Я имъ сказалъ, что джанчинъ русскій смотритъ въ трубу, которая далеко видитъ, и теперь видитъ насъ, а потому онъ навѣрно уже не станетъ стрѣлять. Скоро услышали мы, какъ наши пѣли пѣсни на башнѣ. Между пѣсенниками стоялъ часовой съ ружьемъ. Японцы спрашивали меня, что это значитъ, что русскіе кричатъ и что они съ ружьями. Я объяснилъ имъ, что русскіе встрѣчаютъ ихъ пѣснями, значитъ, рады приходу ихъ, а съ ружьемъ стоитъ только одинъ солдатъ — часовой. Японцы очень обрадовались, что русскіе поютъ и сами стали пѣть и хлопать въ ладоши. Выйдя на берегъ, мы увидѣли, что младшій офицеръ ждетъ насъ съ ящиками. Мы и повели ихъ къ вашему высокоблагородію».

Слушая разсказъ этотъ, я невольно вспоминалъ описанія у Головнина его плѣна у японцевъ. Безъ всякаго сомнѣнія, мы должны теперь болѣе всего совѣтоваться съ этими описаніями, для успѣшной завязки дружескихъ сношеній съ японцами.

На другой день, 15-го апрѣля, Яма-Мадо прибѣжалъ ко мнѣ въ 9-мъ часу, въ праздничной одеждѣ, спросить, могу ли я принять старшаго начальника. Я отвѣчалъ, что съ охотою приму его. Попросивъ меня, чтобы я призвалъ Рудановскаго присутствовать при свиданіи, онъ убѣжалъ. Я надѣлъ сюртукъ и пошелъ за Рудановскимъ. Отворились ворота крѣпости, и мы увидѣли черезъ окошко шествіе джанчина. Впереди шелъ младшій офицеръ, за нимъ двое и наконецъ старшій. Сзади шли солдаты съ пиками и саблями, всего человѣкъ 12-ть съ двумя аинами, Испонку и Пенкуфнари, одѣтыми въ пестрые халаты. Я вышелъ на крыльцо принять гостей, и помогъ рукой взойти на лѣстницу сѣдому старику, который и былъ старшій офицеръ. Войдя въ комнату, я посадилъ его на диванъ и хотѣлъ-было сѣсть подлѣ него у другого угла, но второй офицеръ, впрочемъ также пожилой человѣкъ, очень торопливо сѣлъ тоже на диванъ, — я взялъ табуретъ и сѣлъ подлѣ дивана. Солдаты размѣстились, кто гдѣ могъ въ моей тѣсной избѣ. Аины сѣли на полъ. Старикъ подозвалъ Яма-Мадо, долженствовавшаго служить переводчикомъ. Тотъ всталъ на колѣни, преклонилъ голову и положилъ руки на колѣни. Старикъ сказалъ ему нѣсколько словъ; тотъ всталъ, отошелъ шага два назадъ, опустился на колени и обратившись въ казаку Дьячкову, моему переводчику, сказалъ ему, что японскій начальникъ благодаритъ русскаго начальника на то, что онъ дружески принялъ ихъ. Я велѣлъ Дьячкову отвѣтить, что я съ своей стороны благодарю его, что онъ довѣрился моей дружбѣ и пріѣхалъ съ рабочими промышлять рыбу, и я надѣюсь, что когда мы поживемъ немного вмѣстѣ, то полюбимъ другъ друга. Выслушавъ мой отвѣтъ, онъ поклонился. Потомъ сказалъ нѣсколько словъ, и мнѣ поднесли въ двухъ чисто отдѣланныхъ ящикахъ гостинцы. Яма-Мадо раскрылъ ихъ — въ одномъ были конфекты, въ другомъ — пастила. И то и другое довольно хорошо приготовлено, только въ конфекты было положено много муки. Я приказалъ подать экстрактъ пуншу, кофе, черносливъ и изюмъ. Экстрактъ пунша очень имъ понравился. Рюмки ходили по рукамъ всѣхъ офицеровъ и солдатъ. Не могу довольно надивиться вѣжливости и благородному обращенію солдатъ японскихъ — конечно, всякаго изъ нихъ можно ввести въ любую гостинную. Видно, съ какимъ любопытствомъ японцы разсматривали различныя вещи, находившіяся у меня; я началъ съ Рудановскимъ имъ показывать часы, зрительныя трубки и разныя картинки изъ книгъ. Осторожность и ловкость, съ какою они осматривали вещи, замѣчательны въ людяхъ, носящихъ званіе солдатъ. Большая часть изъ нихъ ли молодые и многіе очень красивые и статные, но роста вообще ниже средняго. Разсматривая часы и другія вещи, они, обращаясь ко мнѣ, часто повторяли — «пороторика» (очень хорошо), болѣе изъ вѣжливости, чѣмъ изъ удивленія, потому что вещи наши были простой работы и не должны были удивлять японцевъ.