Ознакомительная версия.
Например, в апреле 1998 года глава «Газпрома» Рэм Вяхирев и премьер Белоруссии Сергей Линг подписали программу реструктуризации белорусских долгов за российский газ на сумму $230 млн. 74% платежей должны были осуществляться белорусской продукцией, 26% – «живыми» деньгами. «Газпром» в придачу списал с «Белтрансгаза» $26 млн пени. Это была очередная уступка Минску.
Однако идти на бесконечные уступки Москва не хотела. Кремль требовал вернуть под контроль «Газпрома» магистральные газопроводы Белоруссии. К весне 2002 года все аргументы в пользу того, что этого делать не надо, иссякли, и в апреле Александр Лукашенко подписал–таки вместе с Владимиром Путиным меж–правсоглашение о развитии отношений в газовой сфере России и Белоруссии. Этот документ должен был стать историческим, поскольку предполагал сохранение низких цен на газ для Белоруссии ($32) взамен на создание на базе «Белтрансгаза» совместного предприятия с «Газпромом» к 1 июля 2003 года. Через полгода белорусский лидер понял, что просчитался, и намекнул, что Минск «мог бы иметь дополнительно от $800 млн до $1 млрд за транзит газа по мировым ставкам».
В Кремле сделали вид, что не понимают таких намеков. Как следствие, 1 июля 2003 года «Белтрансгаз» все еще не подлежал приватизации. Формально дело было в оценке активов: «Газпром» хотел забрать половину предприятия за $600 млн в счет погашения долга, а Александр Лукашенко стоял на своем – $5 млрд и баста. Конфликт обострялся. Белорусские власти хотели увязать сделку с сохранением цен на газ на уровне внутреннего рынка России – $40 за тыс. кубометров. В ответ «Газпром» объявил о намерении повысить цены на газ для Белоруссии на 2004 год до $50. Для придания своим угрозам веса Россия частично сократила поставки газа для белорусов 1 января и 24 января 2004 года. Переговоры продолжались.
Через пару недель после моего переезда в Москву в январе 2004 года начальник департамента по информационной политике «Газпрома» Александр Беспалов пригласил меня в свой кабинет – выпить чаю и поговорить о российско–белорусских отношениях в газовой сфере. «Зачем же Лукашенко заявляет, что все проблемы урегулированы, а договор на поставки газа подписан? – удивлялся он, закуривая сигару. – Ведь ничего нет. Ничего не решено. Совершенно ничего не подписано». Я отвечала, что существует информация для внешнего потребления и внутреннего пользования. «Надо успокоить народ, поэтому власти и говорят, что все решено», – сказала я. «Нет, ну как же это в принципе возможно?» – недоумевал главный информационный стратег «Газпрома».
Российская монополия начнет использовать всевозможные приемы для выставления условного противника в невыгодном свете лишь спустя два года – в первой войне против Украины. Поэтому белорусского президента можно считать крестным отцом информационных атак в газовых войнах в СНГ. А на тот момент менеджмент «Газпрома» еще изучал дозволенные и недозволенные приемы ведения информационного боя на уровне «кадетского корпуса». Не перекрыть ли газ Белоруссии, рассуждали тогда в 35–этажной башне на улице Наметкина,16 в Москве, хотя бы на том основании, что одному российскому гражданину, проживающему в деревне Могилевской области, местные власти не подводят к дому газовую трубу? Когда у меня об этом спросили, я искренне рассмеялась и сказала, что над «Газпромом» будет смеяться вся Европа, если он по такому глупому поводу отключит целую страну.
Я была убеждена тогда и считаю теперь, что каждый из участников энергетического диалога должен отстаивать свои позиции любыми доступными ему способами, не разрушающими жизнь других людей. Однако отключение газа в сильные морозы может привести к разгерметизации газовой системы и, как следствие, – к коллапсу энергосистемы. Мне могут возразить, что у энергетиков должно быть запасное топливо – мазут. Но как тогда объяснить падение температуры в больницах Словакии в январе 2009 года до минусовых значений и закрытия средних школ в Болгарии из–за дефицита тепла и света? Ведь это прямой шаг к гуманитарной катастрофе. Стоит ли одна, пусть и победоносная, газовая блокада лишения людей тепла?
В марте 1995 года мы с коллегой из «Комсомолки» были в командировке в Севастополе. Город расположен на полуострове, и газ до него доходил по остаточному принципу, с перебоями. Пейзаж города–порта приписки российских моряков напоминал картины разрухи военного времени. Вечером новые микрорайоны пугали случайных прохожих черными провалами окон, в которых то там, то тут мерцали свечи. Веерные отключения электричества по районам не позволяли пользоваться электроприборами круглые сутки. Давление в газовых трубах было таким низким, что чайник на плите закипал за 50 минут. В гостинице при +5 °С мы спали в верхней одежде с головой под одеялом. Двух дней оказалось достаточно, чтобы я пообещала себе никогда не возвращаться в тот замороженный полумертвый город. Хотя, конечно, Севастополь был ни в чем не виноват.
18 февраля 2004 года, спустя неделю после моей встречи в «Газпроме» с Александром Беспаловым, поставки в Белоруссию были прекращены. Так я по воле судьбы, не желая больше раздражать белорусского президента критическими публикациями о тактике и стратегии развития топливно–энергетического комплекса, попала в самое пекло газовой войны России с Белоруссией.
19 февраля 2004 года Александр Лукашенко отдал приказ «закрыть задвижки» на границе Белоруссии с Литвой и Польшей. При этом на заседании белорусского правительства он обвинил Кремль в «терроризме на самом высоком уровне» и демонстративно пообещал «подписать договор на поставки газа на условиях Путина». Тем самым он перевел спор хозяйствующих субъектов из экономической плоскости в политическую и обвинил руководство России в давлении на суверенное государство.
20 февраля стороны помирились, и поставки в Европу были восстановлены. В той первой, развернутой Кремлем газовой войне с точки зрения политических последствий победил Александр Лукашенко. Белоруссия начала получать газ по средней цене – $46,68 и сохранила за собой магистральные газопроводы, а потребители не ощутили дефицита тепла.
Первая газовая атака «Газпрома» захлебнулась в белорусских болотах. Калининградская область – западный анклав России – пострадала больше всего: она оставалась без газа и фактически без тепла при минусовой температуре более суток. Польша сразу же заявила претензию по поводу сокращения поставок газа из России и потребовала выплатить компенсацию за нарушения контрактных обязательств на сумму $300400 млн. Несколько месяцев менеджеры и юристы «Газпрома» улаживали претензии поляков. Очевидно, Владимир Путин сделал выводы и ко второй газовой войне – с Украиной – подготовился очень тщательно. В «Газпром» на чашку чая к господину Бесполову меня больше не приглашали.
В этот момент Брюссель впервые с момента развала СССР заговорил о новом русском оружии и угрозе. То, что Россия ударила по своему ближайшему союзнику и, возможно, будущему сателлиту, напугало европейских чиновников и политиков еще больше. Евросоюз воспринял молниеносную войну с белорусскими «партизанами» как демонстрацию силы, тренировку мышц перед предстоящей битвой титанов. И запустил пропагандистскую машину, которая убеждала, что «любой поставщик газа в обход России способен обеспечить энергетическую безопасность ЕС».
Польша на протяжении двух лет регулярно объявляла о строительстве терминала по регазификации сжиженного природного газа, закупке норвежского газа. Но пока российский газ обходился Варшаве дешевле другого топлива, Польша лишь увеличивала его закупку.
Именно цена определяет спрос на тот или иной вид природных ресурсов. Так и подъем газового хозяйства пришелся на 70–е годы XX века, когда этот вид топлива был самым дешевым – особенно в сравнении с мазутом – и все новые электростанции строили на этом, как принято считать, самом экологически чистом топливе с более высокой теплотворностью, чем мазут. Например, к 2008 году правительство Белоруссии отчиталось о стопроцентной газификации страны. Не осталось ни одного из 118 районов, куда не был бы проведен природный газ. Но зимой 2008–2009 годов мазут оказался дешевле русского газа. Этого было достаточно, чтобы вопрос диверсификации для многих потребителей приобрел конкретные формы и параметры.
Борьба на равных
Кремль на время оставил идею возвращения «Бел–трансгаза» под контроль «Газпрома». Тем более что в Москве ожидали если не полного аншлюса Белоруссии, то сращения банковской и налогово–финансовых систем, в частности, введения российского рубля на территории соседней страны. Именно этим объясняются противоречивые заявления «Газпрома» и президента России весной 2005 года. В марте Алексей Миллер заявил о намерении повысить цены на газ для Белоруссии, а в апреле Владимир Путин пообещал сохранить их на прежнем уровне. Год пролетел в переговорах, и 19 декабря на встрече премьеров России и Белоруссии была достигнута договоренность о том, что в 2006 году «Газпром» поставит в республику 21 млрд кубометров газа по прежней цене – $46,68 за тыс. кубометров.
Ознакомительная версия.
