Живой Журнал. Публикации 2011 - Владимир Сергеевич Березин

отсвечивает медь трубок, дрожат стрелки в круглых окошках приборной доски. Ударит мороз, охладится временная жидкость — и пойдет все вспять. Сгустятся из теней по углам люди в кухлянках, человек в кожаном пальто, офицеры и академики.

Извините, если кого обидел.

01 января 2011

Под Новый год по телевизору показывали "Греческую смоковницу", фильм под который не дрочил в своё время только бесчувственный комсомолец.

Ну, может, Ходорковский не дрочил — и с тех пор пошёл по кривой дорожке.

Я сейчас удивляюсь — какое непритязательное говно, ан всех тогда перепахала. Мой товарищ чуть не выкинул видак с кассетой в окно, когда у него свет погас — было известно, что менты сначала вырубают свет на щитке, что на лестничной клетке, чтобы никто не смог вынуть кассету. Впрочем, всяк рассказывает эту историю про своего приятеля.

Добрый мой товарищ, писатель Пронин, аж зашёлся от зависти, когда узнал. что нашей компании первое порно выдал драматург Шатров. Драматург так ещё подмигнул, что мы сразу всё поняли, мы за этот миг-под-мигивания прожили целую жизнь, мы повзрослели и начали бриться прямо, прежде чем в руки взяли этот свёрток, этот пакетик с кассетой.

Кстати, там Amber Lynn была внутри.

Писатель Пронин стал, правда, стесняться, и вспоминая имена погасших звёзд, причитал: "А вдруг люди подумают, что я это всё смотрю?!"

Я решил его успокоить и сказал:

— Брат, я научу тебя, как надо говорить. Действительно, люди злы и не терпимы, но их легко обмануть.

К примеру, вслушайся в слова: "Я люблю порнуху" и "Я люблю винтажное порно".

Это вроде как "Потёртая куртка" и "Потёртая кожаная куртка". Достаточно использовать слово "винтаж" (это слово короче, чем "винтажное", и произносить его легче). Его удобно произнести даже если ты привёл в дом женщину и вдруг понял, что на прошлой неделе кто-то наблевал на кухне, а ты не вытер.

Писатель Пронин тут же понимающе закивал, и я, ободряя его, сказал, что теперь всё у нас пойдёт на лад, мы все начнём с завтрашнего дня жизнь набело и увидим ещё многое, пока почувствуем холод и лёд в руке, опустившейся нам на плечо. Ничего не бойся: за серыми всегда приходят чёрные, за чёрными приходят красные, за красными приходят голубые, и переходит ветер с востока к северу, а потом переходит на круги своя.

Нужно знать немногое: если ты признаешься в том, что посмотрел "Горячие попки — 6", тебя смешают с грязью. А вот если ты признаешься в любви к Брижитт Лайе, и выкажешь знание того, что сейчас она бодро работает на радио, если ты намекнёшь на то, что предпочитаешь фильмы "Альфа Франс" новому немецкому стилю — ты уберёшь всех на раз.

Люди презирают порок чистый и искренний, но склоняются перед пороком утончённым.

Мир жесток, и люди — козлы, да.

Извините, если кого обидел.

03 января 2011

Надо сказать, что я несколько поторопился с похвалами Огневу, потому что обнаружил, что он вставил в мемуары какие-то свои статьи. "Если в первых произведениях Айтматова мы воспринимали мифологичность его творчества как явление национальной стихии, то со временем не могли не понять и процесса как бы обратного — от современного состояния мира идет его художественная мысль. И встречается на этом пути с традициями глубокой древности. Я думаю, мы вообще пишем летопись не только своего времени. Наша летопись бесконечна и связана с прошлым и будущим" — не надо так писать, и мне это всё угрюмо тяжело, и не только потому, что я не люблю Айтматова.

Это такой унылый стиль проходной статьи в советской "Литературной газете", анализ известно чего Горенфельда.

У Огнева, между тем, есть место, касающееся Шкловского и Якобсона — об их отношениях написано много и даже снят неплохой фильм, не снимающий, впрочем, многих психологических загадок.

Вот это место: "Шкловский подарил мне на день рождения книгу Юрия Тынянова «Архаисты и Пушкин» с его автографом: «Борису Эйхенбауму (горе и даже два — уму!)». Автограф полностью такой:

Это окончательный текст. Правка рукой Тынянова. Чернила бледнеют. Правка сделана более четким пером.

Я берегу эту книгу, как и другую, тоже подаренную мне В.Б. по другому случаю. «Пушкин и Тютчев» «Общество изучения поэтического языка» — русская школа литературоведения 1910-1920-х годов (В. Шкловскии, Ю. Тынянов, Р. Якобсон, Б. Эйхенбаум и др.) с автографом того нее Юрия Тынянова: «Б. Эйхенбауму в память боя при местечке Жирмунский».

Работа написана в 1923-м. Издана в следующем. Сноска такая: «Доклад, читанный в Секции Художественной словесности, 13.IV. 1924 г.».

Судя по сноске в книге «Пушкин и Тютчев» на с. 126, первая из приведенных мною работа, «Архаисты и Пушкин», напечатана была в «Сборнике Иссл. Инстр. науч. лит. и яз. Зап. и Вост. при Ленингрдск. Унив.».

Когда я познакомился с Романом Якобсоном (было это в один из его московских приездов — дату не сохранила память — на квартире Овадия Герцевича Савича), Якобсон жадно переписывал автографы в свою записную книжку. Следовательно, автографы Ю. Тынянова не были широко известны.

А насчет даты приезда Якобсона исследователям может помочь такая деталь: Якобсон уже резко дистанцировался от Шкловского, к которому я напрасно его звал.

Еще его обидело то, что на книге «О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским», подаренной им Шкловскому в 1923 году — не просто подаренной — посвященной ему, он увидел (по моей оплошности) автограф Ираклия Андроникова: «Дорогой Виктор Борисович! Поздравляю тебя и дарю книгу, уже посвященную тебе. Благодарю тебя за все и желаю долгой жизни книге о Маяковском и ее автору. Твой Ираклий Андроников. 25 янв. 1940 г.». Оплошность моя заключалась в том, что книгу Якобсона Шкловский передарил мне, как бы показав, по мнению Якобсона, что его сочинение «ничего для Виктора не значило». «Но он в принципе стихами не интересовался», — я пытался отвести