На выставке воспроизведена настоящая расстрельная камера из подвала ГПУ. За железной дверью этой камеры смерти, по показаниям одного попавшего в плен комиссара, были расстреляны ГПУ за шесть лет почти 5000 человек.
Камера полностью облицована кафелем. Приговоренных к смерти заводят внутрь и убивают выстрелом в затылок. Труп оттаскивают в сторону, шлангом смывают кровь с кафеля, вентилятор обеспечивает свежий воздух, чтобы следующий приговоренный не потерял сознание от запаха крови; он должен до последней минуты ужасного страха оставаться в сознании.
Другая, особенно тесная камера нужна для того чтобы выбивать признания; в ней заключенные вынуждены часами стоять на коленях. Если они выпрямляются, то стукаются о потолок, звучит сирена и включается прожектор, который светит им прямо в глаза. Если они садятся на узкое сиденье, то получают удар электрическим током, который заставляет их снова вскочить. Деревянный шип у двери постоянно давит заключенному в живот.
Однако самый жестокий инструмент террора ГПУ — это лагеря принудительных рабочих, где год за годом гибнут миллионы невинных людей, которым только редко удается узнать, почему они были оторваны от своих семей и от рабочего места для того, чтобы попасть в ледяную глушь Воркуты или в один из других бесчисленных лагерей. Часто нет никакой другой причины для принудительной депортации, как только то, что где-нибудь далеко требуется рабочая сила, которая ничего не стоит и судьбой которой никто ни в малейшей степени не интересуется, согласно принципу: «Люди? Этой грязи у нас много».
Несчастные жертвы, с обоснованием или без такового приговоренные к заключению в лагеря, идут путем страданий, который делает для них смерть желанным избавлением.
Это начинается с доноса, часто внутри собственной семьи; однажды ночью ГПУ стучит в дверь и забирает жертву. У человека, измученного в тесных камерах, изнуренного бесчисленными допросами, будет в конечном счете с помощью одного из обычных методов пыток выдавлено признание, которое, неважно, был ли вообще вынесен приговор или нет, ведет в лагерь.
Транспортировка в лагерные районы, с недостаточным питанием, часто в лютые холода, избавляет от страданий большую часть несчастных.
В лагере заключенных набивают в тесные бараки. Скудное питание, которое к тому же зависит от результатов работы, что заставляет всех напрягать все силы, чтобы оказаться в лучшей категории, — это питание в любом случае недостаточно и ведет при исключительно высоких рабочих нормах к скорой потере сил. За малейшее нарушение накладываются ужасные наказания, например заключение в темную ледяную камеру. Постоянное перенапряжение сил, недостаток еды и отсутствие каких бы то ни было медицинских учреждений быстро приводят к тяжелым заболеваниям. Больной заключенный переводится на голодную норму, чтобы ускорить смерть; неполноценная рабочая сила ГПУ не интересует, она подлежит по возможности быстрому устранению.
Только очень немногим из приговоренных к принудительным работам удалось до сих пор выбраться обратно на свободу. Один из них — Каэтан Клюг. Он был одним из руководителей марксистского «шутцбунда» в Линце и после неудачного февральского восстания должен был осенью 1934 г. бежать от мести режима Дольфуса. Его путь вел через Чехословакию в страну его мечты, в «рай крестьян и рабочих». В Москве он принял пост главы группы австрийских эмигрантов и стал членом партии. Но слишком быстро увидел он ужасную нищету рабочих и крестьян. Когда он начал открыто критиковать это, то был обвинен в шпионаже. Арест, мучительное следствие, оправдание, затем осуждение безо всяких оснований к пяти годам принудительных работ в Центральной Азии и ледяной глуши Воркуты, наконец, открыли ему глаза на настоящую суть «рая крестьян и рабочих». После выхода из лагеря, за несколько дней до начала войны с Советским Союзом, ему удалось прорваться в немецкое посольство. Вместе с персоналом посольства он прибыл в Германию.[373]
Нищета колхозных крестьян
Лозунгом «Земля крестьянам» большевизм привлек к себе крестьянство в дни революции. После того как окончилась Гражданская война и большевизм крепко взял власть в свои руки, быстро выяснилось, что этот лозунг был в прямом смысле слова ловушкой для крестьян. Вместо того чтобы дать крестьянину землю, у него забрали его скромное имущество и принудили вступить в колхоз. Теперь вся земля принадлежала государству, а крестьянин был не более чем дешевой рабочей скотиной, которая обрабатывала для Советов принадлежавшую ему раньше землю, должна была отдавать весь урожай и сама голодать. Результаты этой аграрной политики неминуемо вели к запустению сельского хозяйства и сельскохозяйственного производства. Колхозы в их убожестве, в их грязи и в их нищете — яркое тому свидетельство. Если считать идею колхозов еврейской, то их организация совершенно правильна. Чтобы сделать невозможной для прежнего крестьянства возврат к самостоятельному хозяйствованию, работа внутри колхоза была так распределена и специализирована, что отдельный человек больше не был в курсе производственно-экономических предпосылок, без знания которых невозможно руководить собственным предприятием. Так, одни работают только на полях, другие заняты только в хлеву или на складе, и даже там работа специализирована. В хлеву, например, один отвечает за корм, другой за уход, третий за упряжь, в то время как четвертый, и только он один, работает кучером. Никто не берется за работу другого, потому что он ее не знает или потому что ему удобнее ее не знать.
Последствия лишения крестьян права собственности и специализации их работы очевидны. Малое желание работать, шатание без дела, потери времени, низкие урожаи и большие производственные потери. Против этого бессильны самые драконовские меры наказаний и даже отправка в лагеря, поскольку изрядная часть как раз самых лучших крестьян, противившихся коллективизации, уже давно «ликвидирована».
Таким образом, нищета и убогость определяют лицо колхоза. Выставка демонстрирует этому выразительный пример: колхозный дом со всем внутренним убранством. Его жители, семья с двумя детьми, 15 лет были членами колхоза. Всем их богатством было то, что находилось в доме и соседнем полуразрушенном хлеву: тощая корова, 12 связок соломы, четыре центнера картофеля и 24 рубля, стоимость одного килограмма масла. Колхозник уверял, что с 1931 г. голод был, с редкими перерывами, ежедневным гостем в их семье, хотя все члены семьи день за днем тяжело работали.
В соответствии со специализацией сельского хозяйства все пахотные и уборочные работы проводились моторно-тракторными станциями, так называемыми МТС, которые должны были в среднем обслуживать по 25 колхозов. Персонал моторно-тракторных станций тоже был вплоть до самых мелочей специализирован, что, однако, не мешало станциям, как правило, являть собой картину полного запустения. На выставке экспонируется трактор с моторно-тракторной станции. Из семи тракторов он был единственным в рабочем состоянии. Картофелеуборочная машина, тоже выставленная здесь, четыре года стояла неиспользованной вместе с другими такими же машинами, потому что из-за неудачной конструкции она не могла убирать картофель. Здесь тоже отсутствовали предпосылки для получения урожаев, соответствующих плодородию почвы.
Относительно небольшой колхозный урожай делился на много частей. Государство и моторно-тракторные станции претендовали почти на 2/3. Колхоз требовал себе свою часть. Нужно было создать запас семян. Остаток делился между членами колхоза в соответствии с трудовым вкладом. О том, что приходилось на каждую семью, крестьяне рассказывают постоянно: со времен экспроприации они часто могли держать только одну корову и одну свинью, даже если имели право на поросят и овцу. Поскольку они владели только небольшим садовым участком, у них никогда не было достаточно корма для содержания большего количества скота. Но независимо от того, сколько у них было скота, они должны были платить налоги на максимально разрешенное его количество натуральными продуктами. Налоги составляли на одного человека 32 кг мяса, 110 литров молока и 75 яиц. Того, что оставалось семье, не хватало для жизни. Так, например, семья колхозника получила в 1939 г., то есть в мирное время, только 368 кг зерна и 480 кг сена, никакого картофеля и никакой соломы. Зарплата деньгами, которую они, кроме того, получали, была весьма скромной, ее не хватало ни для обеспечения дополнительно необходимыми продуктами питания, ни для покупки каких-нибудь других вещей.
Так выглядит «рай для крестьян».
Так живет рабочий в Советском раю
Куда ни посмотри, нужда, нищета, запустение и голод. Это касается деревни точно так же, как и города. Потому что и в большевистских городах висит затхлая давящая атмосфера, затрудняющая дыхание. Выставке удалось — и в этом едины все знатоки ситуации — как раз в этом достичь жизненной правды…
