Ознакомительная версия.
— Для нас имя Шпрингера всегда ассоциировалось с реваншизмом, желтой печатью, с реакцией. «Чисто по-человечески» его никто себе не представлял.
— Да, он делец. Но вместе с тем очень интеллигентный человек, а к тому же глубоко верующий. И он мне сразу же при первой встрече предложил издавать «Континент». И я тут же начал работать. Наша встреча состоялась в мае 1974 года, а уже в сентябре к книжной ярмарке во Франкфурте вышел первый номер «Континента». И я продержал этот журнал 18 лет.
— А оплачивал все расходы Шпрингер?
— Да, и по тем временам это были довольно приличные деньги. Мы платили приличные гонорары.
Этот журнал, и социальный, и политический, держал меня на плаву. На Западе в то время был самый разгар левой волны. И уже за одно то, что журнал финансировался издательством Шпрингера, на меня всех собак вешали. Никогда такого не было, чтобы маленьким эмигрантским журналом занимались едва ли не все крупные печатные органы мира. И «Тайм» писал, и «Вашингтон пост», и «Коррьера делла сера». И все спрашивали: «Почему «Континент» финансирует Шпрингер?» Гюнтер Грасс и Генрих Белль, к которым я отношусь с большим уважением, выступили с открытым письмом по этому поводу. А у них было влияние не только в Германии. В общем, я на этом многое потерял. Передо мной начали захлопываться двери издательств и университетских аудиторий. Зато стали приглашать организации ярко выраженного антикоммунистического толка, что в общем-то считалось неприличным. Это теперь товарищ А. Н. Яковлев в антикоммунистах ходит и гордится этим. Когда за это платят. Я же за все это заплатил очень дорого. «Как это, — говорили про меня, — он смог выступить против самого Белля, против Грасса, против французских левых?»
Во Франции многие двери для меня закрылись после этого. И, конечно, не без помощи соответствующих наших организаций, которые были здесь очень влиятельными и могли повлиять через своих подставных лиц на многое.
Легко не было. В литературном смысле проиграл я много. То меня печатали самые престижные издательства в Европе, такие, как «Грассе», «Риссони» или «Шерц», а то начали меня отодвигать на издательскую периферию, в издательства с антикоммунистической репутацией. Это закрывало мне выход на рынок, ибо книгопродажа здесь в руках у «левых».
И тем не менее много я приобрел. Я встретился со многими из тех, с кем я мог только мечтать встретиться. Я близко познакомился и подружился с Александрой Толстой, с Набоковым, с целым рядом крупнейших политических деятелей — с Гельмутом Колем, с Менахемом Бегином, с Андреотти. Это дало мне выходы в большую политику. Я понял, как все это работает, и получал информацию из первых рук. И получал политическую поддержку.
«Континент» так или иначе, по крайней мере в первые три года, вышел на одиннадцати языках. А затем — на немецком и русском выходил почти до конца.
Все это стало возможным благодаря политической поддержке людей, с которыми я встречался. Я застал еще многих весьма крупных деятелей русской эмиграции. Я застал и Вишняка, и Слонима. Вишняк — это последний оставшийся в живых член Учредительного собрания. Я встречался с Александрой Львовной Толстой. Она была необыкновенным человеком, огромной личностью. Несмотря на свою физическую немощь — ей было около 90 лет, — она не теряла до конца ясной головы. Да и само по себе событие — сидеть рядом с человеком, который лично, до конца дней великого писателя, общался со Львом Толстым. Для нас это уже прошлый век. А она вот сидит рядом, любимая дочь Толстого…
Так что одни потери, по большей части материальные, связанные с бойкотом со стороны «левых», компенсировались приобретениями духовного плана.
«Континент» объединял вокруг себя людей выдающихся. Посмотрите списки членов редколлегии — от Ионеску до Джиласа. Журнал давал мне возможность ездить. Меня приглашали в разные страны. Очень много я увидел, узнал, пощупал своими руками. Это принесло многое.
— Мне приходилось еще до августа 1991 года привозить к вам сюда, на улицу Лористон, некоторых своих приятелей, в том числе известных поэтов и прозаиков. Неужели кто-то рисковал (по тем временам) писать специально для «Континента»? Или это были визиты вежливости?
— Нет, не писали. Не хватало мужества. Когда они приезжали сюда, то я чувствовал по их поведению, что это для них подвиг. Будто они на Голгофу взошли. Дело в том, что у многих писателей психология артиста. Хочется нравиться всем. Я это без осуждения говорю. У меня позиция, у меня журнал. Я могу слово там сказать, слово тут сказать. Поэтому отношения в основном поддерживались для того, чтобы и здесь, с моей стороны, не было никаких неприятных неожиданностей. В основном для этого. Ну, и потом с теми, кто бывал у меня, я по России был близко знаком, а с такими, как Окуджава, просто дружил. И он сам признает это в своих воспоминаниях.
— Разрыв между вами произошел после расстрела Белого дома в октябре 93-го?
— Да, к сожалению, теперь между мной и большинством из этих людей пролегла кровь. Русская кровь, российская кровь. Им на нее наплевать, а мне — нет. Вот и все. Визитов стало меньше. Но люди, которые разделяют мою позицию, разумеется, до сих пор здесь бывают. Ну а те, что не разделяют, то ни им со мной, ни мне с ними не о чем разговаривать.
Если ты, как Окуджава, «наслаждаешься» (я точно называю слово) тем, как избивают и убивают людей (русские они или не русские — не важно), тогда о чем нам говорить? Можешь сколько угодно говорить: «Это во имя, ради…» Это мы все слышали. Это мы все проходили. И в 1917 году, и в 1937-м. Меня на эту демагогию не купишь. Потому и разговаривать мне с этими людьми не о чем. Ничего, кроме презрения, они у меня не вызывают. И никакого отношения к интеллигенции они не имеют, хотя и называют себя «интеллигентами». Никакого. Это — обычные карьеристы, выбравшиеся в литературу и в другие области культуры и искусства.
У нас в те времена применить свои способности позволяла только одна область — культура. Она была более или менее свободной. Люди писали довольно сносные стихи, делали приличные фильмы, ставили довольно-таки приличные спектакли. Но когда оказалось, что можно делать и другое…
— Точнее, на чем зарабатывать…
— Ну да. Смотрю, один — коммерсант, другой какую-то фирму имеет. Оказывается, все это творчество для них было вовсе не обязательным. Получается обратный процесс. Станиславский вышел из очень богатой и интеллигентной купеческой семьи. Его дядя был городским головой в Москве. И он рвался из этой среды в искусство. И другой профессии, другого поля деятельности он для себя не мыслил. А сейчас наоборот. Они из искусства — все в купечество и считают это для себя еще большой честью. Мог ли Станиславский подумать об этом! Во МХАТе все сдано, что только можно сдать! Все театры — так же. «Мосфильм» тоже сдал все, что только можно сдать. Какое все это имеет отношение к искусству?
Ах, им трудно, они зарабатывать хотят. Ну, говорю я им, так и скажите. Но искусство-то здесь при чем? Если вы действительно занимаетесь искусством, то вы можете и на искусстве заработать. Не идет в России — сделайте такой фильм, который пойдет на Западе. А вы же ни того, ни другого не делаете, господа. Просто прожираете то, что было до вас сделано. Очевидно, что искусство для них было просто одной из доступных форм самоутверждения.
— Все эти нынешние «революционеры» от культуры, как я понимаю, не спешили использовать те возможности, которые им готов был предоставить «Континент» для самовыражения, а предпочитали все же официальную советскую культуру.
— В частных письмах они мне писали: давай, старик, действуй, все потрясающе! Печатались в «Континенте» люди, которых не выпускали. А те, кого выпускали… Да что вы! Напечататься — значит закрыть себе поездки. Однажды, правда, напечатался у меня Фазиль Искандер — один из наиболее порядочных людей, которых я знал. Печатался еще Владимир Корнилов. Ну еще два-три, быть может. А со стороны этих «революционеров» поддержки никакой. Наоборот.
— Как вы считаете сами, «Континент» был больше политическим журналом либо литературным?
— Поровну. Но даже та литература, которую мы печатали, была пронизана политикой. Вспомните, «Колокол» вообще не печатал никаких художественных произведений.
— Как относились к вам советские власти?
— Ну это вы лучше меня знаете. Писали о нас, как всегда: «Этот пресловутый «Континент». С каким-нибудь пасквилем выступал «Крокодил». Все, в общем, на уровне такой пропаганды. Такие статьи просто присылали с нарочным. Их засылали в набор, а секретариат даже не вмешивался, потому что «прислали оттуда» готовый материал. Поставить, и все! Это делали профессионалы. Вот, например, покойный Иванов, заместитель Сафронова (в свое время главного редактора «Огонька». — В. Б.). Мы были с ним в хороших отношениях. Но, видимо, приказ есть приказ, и он писал.
Ознакомительная версия.
