Ознакомительная версия.
Я все же предпочитаю наделять термин «маргинальность» иным оттенком смысла: пребывание "на краю" всегда предшествует выходу за пределы устоявшихся традиций. Русское актуальное искусство само в каком-то смысле находится "на краю": перестав быть нелегальным, оно оказалось в зоне почти абсолютной никомуненужности.
Романтический склад ума и хорошая память на цитаты из старых культовых фильмов вынуждают меня определить маргинальность как один из способов "бежать по лезвию бритвы".
55. Медицинская герменевтика
Павел Пепперштейн, один из трех основателей Инспекции "Медицинская герменевтика", однажды заметил:
Я должен сказать, что медгерменевты воспринимаются как угодно. Это очень интересная особенность нашей группы. Мне даже приходило в голову составить сборник различных отзывов и печатных высказываний о нашей группе. Впечатление обещает быть очень странным — никакого хоть сколько-нибудь цельного образа не может сложиться вообще, потому что высказываются диаметрально противоположные мнения. Не то что оценки даются противоречивые, а описания никак не совпадают между собой. Для нашей группы эффект такого сборника был бы очень желательным. Поскольку в этой сумятице образов и отражений происходит полное исчезновение того, что же мы собственно такое. Мне кажется, такая неуточненность образа — это правильно. Пускай живет своею жизнью!
Странное это (и неблагодарное) занятие — писать о группе художников, для которых отсутствие цельного образа действительно является одним из важнейших, фундаментальных признаков.
Ну все же следует сказать, что Инспекция "Медицинская герменевтика" была основана в 1987 году, в состав ее вошли одесситы Сергей Ануфриев и Юрий Лейдерман и москвич Павел Пепперштейн; что в 1991 году Юрий Лейдерман "вышел в отставку" с инспекторской должности и занялся сольной карьерой, а с 1993 года "старших инспекторов" снова стало трое: в состав группы вошел харьковчанин одесского происхождения Владимир Федоров; что группа существует по сей день, а Ануфриев с Пепперштейном еще и роман издали. "Мифогенная любовь каст" называется. Я бы оную "Мифогенную любовь", к слову сказать, непременно включил в десятку самых значительных литературных проектов девяностых, если бы мне вдруг зачем-то понадобилось составлять эту самую «десятку».
Описать вкратце, чем же, собственно, занимается "Медицинская герменевтика" я не способен, а "не вкратце" — это уже форменное издевательство над читателем. Лучше просто приведу цитату из Бориса Гройса:
Художественная практика "Медицинской герменевтики" не может быть описана в рамках обычной классификации по жанрам: она включает в себя изготовление художественных объектов, перформансы, писание текстов и просто ведение дружеской беседы, но, в сущности, не является ни тем, ни другим, ни третьим и не суммой всех этих занятий. <…> Уже название группы указывает, что она занята в основном определением и истолкованием неких симптомов с целью, возможно, лечения болезни, о которой они свидетельствуют.
Следует, наверное, упомянуть о принадлежности «медгерменевтов» к кругу московского концептуализма: они не просто продолжают эту традицию, но живут внутри традиции и ее же описывают. Это важно.
А еще есть такая любопытная точка зрения, что «Медгерменевты» разбудили Осмоловского, Бренера и Кулика своей декларированной апелляцией к архиву «правильных» знаний о современном искусстве, т. е. быстро и эффектно создали убедительный миф о существовании некой «консервативной» традиции, "образ врага", так сказать. И это, наверное, тоже правда.
Кстати, на фоне скандальных художественных практик девяностых сами «медгерменевты» кажутся чуть ли не аутистами. Однажды, отвечая на вопрос журналистов, почему в тексте романа "Мифогенная любовь каст" много матерных слов (а их там действительно немало) — уж не эпатажу ли ради, — Павел Пеперштейн сделал одно очень важное, с моей точки зрения, признание: Использование мата совершенно непровокативно, мат используется нами как народный язык. Цели разрушения табу мы не ставили: мат введен в роман так, как если бы был уже абсолютно легален, как если бы в языке в целом уже произошла глубинная трансформация, которая бы сделала мат абсолютной его частью. "Важным признанием" я эту его реплику считаю вот почему: даже работая с заведомо табуированными областями культуры, такими, как матерная лексика или наркотики, «медгерменевты» действительно максимально далеки от желания кого бы то ни было эпатировать; им откровенно нет никакого дела до реакции социума на их действия. Они просто играют в те игры, которые им интересны, ставят перед собой вполне умозрительную задачу: интересно, а как будет выглядеть русский язык, если табуированная лексика перестанет быть табуированной? — или: какие качественные изменения могут произойти в культуре, когда психоделический опыт станет равноправной ее составляющей? И решают эти задачи ради собственного исследовательского удовольствия. Я же говорю — аутисты. Мне, кстати, эта позиция чрезвычайно близка и мила, хотя как стратегия она, конечно, никуда не годится. Ну и ладно.
И последнее. Когда я писал об Инспекции "Медицинская герменевтика", мой компьютер, всего неделю назад подвергшийся профилактическому осмотру, вдруг вышел из строя и начал проделывать удивительные кунштюки: клавиатура взбесилась, вместо одной буквы (каждой) начала выдавать по четыре, произвольно меняя кириллицу на латиницу; иконки на "рабочем столе" замигали, как праздничная иллюминация, и начали меняться местами: вместо текстового редактора «Word» открывается "Netscape messenger"; вместо «корзины» — "панель управления". То есть галлюцинировала несчастная машина самым натуральным образом. Так вот.
Надеюсь, образ Инспекции "Медицинская герменевтика" в результате моей работы с ним не только остался неуточненным, но и вовсе расползся по швам.
Я, по крайней мере, старался.
Будучи сам в некотором роде порождением мистификации, я, разумеется, не могу обойти эту тему вниманием.
Если в русской литературе мистификация — обычное дело, то художники, увы, разрабатывают эту золотую жилу не столь активно, как можно было бы.
Блестящими мистификаторами были, конечно, Комар и Меламид, а лучшей из их мистификаций — сфальсифицированный "специальный выпуск" "Геральд трибюн" от 21 сентября 1978 года, где Комар & Меламид поведали миру о том, что раскопали на острове Крит скелет Минотавра. (Скелет был собран художниками из настоящих человеческих костей и бычьего черепа.)
На моем рабочем столе лежит каталог выставки "Культура Кеме", состоявшейся в Петербурге еще в 1994 году. Авторы проекта Дмитрий Шубин, Роберт Овакимян, Наталья Першина, Сергей Свешников, Владимир Фильев, Максим Эмк. Если не обращать внимания на обложку, каталог, на первый взгляд, не слишком отличается от обычного буклета, подготовленного для археологической выставки, интересной лишь узким специалистам. Читая рассуждения о том, что после гибели независимого египетского государства возрождение и логическое продолжение культуры Древнего Египта состоялось вдали от собственно египетской территории, рассматривая черно-белые иллюстрации, изображающие предметы материальной культуры Кеме разной степени сохранности, я, находясь в здравом уме и твердой памяти, которая подсказывает, что каталог сей был подарен мне самим автором проекта Шубиным и снабжен соответствующими пояснениями, начинаю с сомнением думать, что никакая это не мистификация, а обычный итог многолетнего кропотливого труда группы историков и археологов. Конечно, когда речь наконец заходит о проблеме реконструкции воздушных змеев — "летающих храмов" Кеме, — все становится на свои места. Конечно же, мистификация. Лучшая из тех, благодарным свидетелем которых мне доводилось становиться.
Я нарочно так подробно описываю проект "Культура Кеме": мне кажется, что он был незаслуженно быстро забыт.
Имя Дмитрия Шубина я, кстати, встретил в списке лауреатов «Dadanet», фестиваля художественных Web-ресурсов, организованном Соросовским центром современного искусства. Ничего удивительного: интернет — идеальная среда для разного рода мистификаций, как в силу специфических технических возможностей, так и по причине соответствующих ожиданий аудитории, всегда готовой включиться в авторскую игру.
Тельняшка митьков — это не маска, не желтая кофта Маяковского, это предмет, наделенный магической силой, который обозначает принадлежность к племени. Это не я придумал, так о митьках в «Итогах» несколько лет назад писали. Цитирую однако с удовольствием.
Добрые питерские братушки, художники, объединившиеся под групповым именем «митьки» — возможно, самые известные за пределами узкого круга художественных тусовок двух столиц и единственные искренне любимые не только коллегами и художественной критикой, но даже отчасти «народом». О митьках рассказывают анекдоты — не о конкретных Шагине или Шинкареве, а именно о неких абстрактных «митьках» ("митек" вообще со временем стал определением нарицательным, вызывающим в сознании устойчивый образ чего-то большого, бородатого, светлого, нетрезвого и добродушного). Митьков пародируют (чего стоит одно только скандально известное "Евангелие от митьков"), приглашают на телешоу и вообще только что на руках не носят. Митьков уже давно называли бы «культовыми», если бы понятие «культовости» не противоречило самому духу (да и букве) митьковского мифа.
Ознакомительная версия.
