Перед отъездом его честно предупредили: семьи скорее всего нет в живых, а сам он скорее всего будет арестован после первого же шага по родной земле. Разведчиков, долгое время проведших в заключении на вражеской территории, не щадят. В любом случае он всегда будет на подозрении – если ему повезет и он, проживший сорок лет в южнокорейской тюрьме, не окончит свои дни в северокорейской.
Он вежливо согласился, что все это возможно. И настоял на своем.
В прошлом году он вернулся.
С тех пор о нем нет никаких сведений. Я очень надеюсь, что они появятся. Но посольство Северной Кореи, месяц назад пообещав перезвонить через три дня и сообщить, какова его судьба, до сих пор, вероятно, ищет информацию.
– А выехать к вам и встретиться с ним на месте никак нельзя?- спросил я.
– Тарудна, тарудна,- пояснил сотрудник посольства.
Есть разные объяснения тому, что случилось с Россией в последние десять лет. Например, замечательный философ и историк Александр Панарин, только что удостоенный премии Александра Солженицына, выпустил недавно книгу «Искушение глобализмом»: там много с чем можно спорить, но в одном автор совершенно прав. В последние десять лет мы увидели месть человека естественного, природного – человеку культурному; увидели, к чему приводит человека полный отказ от насилия над своей природой. Мы увидели человека, который все себе разрешил.
У всего на свете есть страшная изнанка: тоталитарный мир, порождающий героев,- порождает и нечеловеческие мучения, и бессмысленные жертвы, и безысходные страдания. Ставка велика – новый человек. Велик и проигрыш. И по всем параметрам, By Йонг Гак – проигравший.
Но по высшему, Божественному, счету, который, я уверен, существует,- это главный герой XX века, и главным его подвигом было бессмысленное, запоздалое возвращение. Мы готовы плакать от умиления, видя, как Штирлиц на верную гибель возвращается в Берлин. Но вряд ли кого тронет судьба реального разведчика-диверсанта, вернувшегося в свой Пхеньян после сорока трех лет отсутствия.
От чего ему было отрекаться? От давно рухнувшего коммунизма? Кому нужен был его сорокалетний подвиг? Кому нужно его возвращение – возвращение в страну, где этот подвиг некому будет оценить, в страну, которая не хочет никаких упоминаний о нем?
Все это вопросы бессмысленные. Если бы Жанна д'Арк отреклась, ее бы тоже не сожгли. И чего там было упорствовать, в конце концов. Ну, сказала бы, что никаких голосов не было. Вполне могла выкрутиться. Ведь свои ее предали, а Орлеан так и так был уже взят. Перед кем было упорствовать, кого удивлять? Епископа Кошона [7]? Он точно соответствовал своей фамилии и вряд ли был способен оценить чье-либо мужество…
Мы разучились ценить бессмысленное, совершенное, чистое геройство. И может быть, это к лучшему – жить в мире стало удобнее. А что тошнее – так можно и притерпеться.
И все-таки есть в человеке, помимо всех его странностей, такая странность, как надежда.
Я отлично понимаю, что надеяться на это смешно. И все-таки надеюсь, что он жив и благополучен, и не сидит в тюрьме, и встретился с женой, и увидел сына. И северокорейские пионеры – как они там называются?- приходят к нему домой слушать его рассказы.
Я совершенно не верю в эту идиллию, ибо представляю себе, во что должен был выродиться сегодня тоталитарный режим. Я вообще терпеть не могу тоталитарные режимы. Я до сих пор отчаянно пытаюсь самому себе доказать, что хороший человек запросто может сформироваться и вне такого режима, что подвиг возможен и в наше время, и вовсе необязательно быть фанатиком, чтобы стать героем… И что это за жизнь, если в ней всегда есть место подвигу? Не я ли издевался над подвижниками, самомучениками, сектантами, не я ли презирал их горящие взгляды? И уж точно никакого умиления не вызывает у меня серый город Пхеньян с портретами вождя и учителя на каждом доме.
Но почему-то мысль о том, что в XX веке, помимо всех его героев, был By Йонг Гак, наполняет меня не только ужасом, но и безмерной, абсурдной, бессмысленной гордостью за человечество.
И если он жив, пусть примет мой низкий поклон – если уж у меня нет возможности поклониться ему лично.
2002 год
[1] Deus ex machina (лат.) – Бог из машины; театр. искусственная развязка.
[2] Noli tangere circulos meos (лат.) – Не прикасайся к моим кругам, не трогай моих кругов.
[3] Volens nolens (лат.) – Волей-неволей, хочешь не хочешь.
[4] Sapienti sat (лат.) – для понимающего достаточно.
[5] Ах! Какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Владимира! Жители разорены, больницы переполнены, повсюду голод… И всем этим он был обязан моей дружбе!- фр., «Война и мир», т.3
[6] Bien public (фр.) – общественное благо.
[7] Cochon (фр.) – свинья.
