Однажды на каком-то совещании Сергей заговорил о перестройке с известным офтальмологом Федоровым.
— Вы говорите верное решение… — Федоров задумался. — На нашем медицинском языке это означает точный диагноз и правильный курс лечения. Но не забывайте, что Россия — больной с тяжелой наследственностью. Лечение будет долгим, со многими рецидивами.
В Вызу, как и всюду, веяли новые ветры. Газеты были нарасхват. По вечерам молодежь смотрела в баре финское телевидение и шумела. И Сергей жалел, что за многие годы не выучил эстонский. Теперь и ресторан и бар принадлежали Леону Грабе, старому знакомому Сергея. Он был его соседом и жил на улице Комсомольской, теперь Морской, «Мере ела». Грабе купил в Вызу пекарню, а в Таллине — знаменитую на весь город бильярдную. Сильно располнел. Днем сидел на террасе своего ресторана в одних шортах без майки, но весь в золоте: тяжелая золотая цепь на шее, золотой браслет на правой руке, «ролекс» — на левой. Пил чай с медом. С Сергеем он и раньше любил поговорить о жизни. Теперь его интересовали философские вопросы.
— И все-таки, Сергей Исаакович, в чем смысл жизни? Вы как ученый…
— Смысл жизни конкретно? Угостить нас с Катей в своем баре.
— Вы все шутите… Да приходите хоть завтра, часам к пяти.
Вода в море была уже холодной. Зато грибов было полно. За утро Сергей собирал полную корзину белых и ведерко черники. Приглашение Грабе пришлось на вторник, девятнадцатое августа. В это утро Сергей, как обычно, пошел за мельницу. Там отправился по знакомой им с Катей сосновой просеке. По обе стороны от просеки — поля черники. Сергей не успевал разгибаться. Майка на спине промокла. Остро пахло смолой от нагретой красной коры сосен. Жужжали мухи. Парило. Сергей собирал ягоды и не слышал голоса Кати. Она вышла из-за поворота просеки, где лежала поваленная сосна, подошла к Сергею. Глаза испуганные, губы чуть шевелятся.
— Говори громче, я не слышу.
— Переворот. В Москве на улицах танки. Говорят, Горбачев арестован.
Оба молча вышли на шоссе и пошли в деревню. Сергей прибежал в переполненный бар. Из Хельсинки по телевизору передавали о событиях в Москве. Говорили по-фински. Сергей умолял Леона и других соседей перевести. Но они молча с ужасом смотрели на экран. Экран, без сомнения, показывал Москву. Манежная площадь, Садовое кольцо, туннель у Нового Арбата. И всюду танки. Потом, ни к селу ни к городу, — отрывки из «Лебединого озера», танец маленьких лебедей. После танца — длинный стол президиума с Янаевым в центре. И опять балет: принц танцует с черным лебедем. И все время о чем-то громко говорит финский диктор. Наконец Сергей увидел Ельцина. Он стоял на танке и по бумаге читал какое-то заявление. Его не слышно, перебивал финский диктор. Сергей обхватил за плечи Леона и что есть мочи закричал:
— Я все тебе скажу про смысл жизни! Умоляю — переведи! Что он говорит?
— Он говорит, что коммунистический путч не пройдет и Россия будет свободной.
— А где Горбачев?
— Этого он не сказал…
Сергей бросился на почту звонить в Москву. Там была толпа. Он махнул рукой и ушел на дачу.
Ночью они не спали. «Свобода» передавала о событиях в Москве. Вокруг Белого дома — живое кольцо. С минуты на минуту ждут штурма. Какое-то танковое подразделение перешло на строну защитников Белого дома…
Утром напротив их дачи уже стояли два пограничных «виллиса». В «виллисах» сидели четыре пограничника, а рядом прохаживался лейтенант. Лейтенанта окружала толпа дачников.
— Что же это вы делаете? Кто дал право? — кричали из толпы.
— Хватит, поиграли в демократию, — хмуро огрызался лейтенант. — А эстонцев давно пора к порядку призвать.
Эстонцы, две продавщицы из магазина и несколько отдыхающих из дома отдыха, молча стояли в стороне.
Сергей подошел к лейтенанту.
— Вы же нарушаете присягу… Вы арестовали президента страны, верховного главнокомандующего.
Лейтенант не ответил и повернулся к Сергею спиной. Сергей и этот день просидел в баре у телевизора. Леон рассказал ему, что девятнадцатого августа под утро, как обычно, рыбаки вышли в море вытянуть сети с рыбой. Пограничники вернули их на берег.
— Значит, уже знали, — сказал Сергей. — Погранзаставы заранее получили приказ.
И эту ночь Сергей и Катя провели у приемника. Под утро поняли, что штурма Белого дома не будет. Путч захлебнулся.
Утром Сергей дозвонился в Москву. Говорил с сыном и Пашей. Через два дня Паша встречал их на Ленинградском вокзале. В такси они ехали по Садовому кольцу. У туннеля, где погибли трое ребят, лежали привядшие цветы…
А еще через месяц он и Катя вместе уехали в Париж. И никаких «решений» для этого уже не требовалось».
Павел Петрович посмотрел в темное окно и пролистал еще несколько страниц. Подумал: «А ведь сколько надежд было!.. Федоров был прав… «Обнинское», наверно, проехали». Стал читать дальше.
«Прошел год после смерти Кати, а жизнь Сергея не налаживалась. И хоть смертная тоска улеглась, Сергей старался меньше бывать дома, засиживаясь в лаборатории до полуночи. Паша звонил каждый день по нескольку раз.
— Ну, что ты звонишь без толку? — спрашивал Сергей.
— Проверка, — коротко объяснял Паша. — Теперь в «Прагу» не пригласишь. Где бы встретиться? Может, ко мне приедешь?
— Приходи-ка лучше ко мне.
— Когда, ночью? Ты же ночами теперь работаешь.
— Ладно, приду сегодня рано. Давай к шести…
— Будем на кухне, по-простому, — сказал Сергей, отворив Паше дверь.
Он расстелил на кухонном столе «Московские новости» и выложил из холодильника на газету закуски, купленные в соседнем дорогом супермаркете «Джамбо». Вывалил икру из баночки на чайное блюдце. Нарезал на Катиной кузнецовской тарелке семгу и прямо на газете — толстыми ломтями, сервелат. Из морозильника вынул початую литровую бутылку «Абсолюта».
Паша внимательно следил за этими приготовлениями. Тихо спросил:
— Ты что же водочку один попиваешь?
— А с кем же прикажешь? Вот сейчас с тобой…
— А почему без скатерти? Лень?
Сергей долго молчал. Потом сказал:
— Скатерти в стенном шкафу в гостиной. Знаешь, я как-то порылся там, отыскивая джемпер и шарф. Наткнулся на Катину сумочку. Зачем-то полез в нее. Там было ее зеркальце, какие-то высохшие флаконы и календарик за тот самый… девяносто шестой год. Так и просидел, сам не знаю, сколько времени у шкафа с сумочкой в руках. Отключился. А джемпер и шарф нашлись в другом месте… Не лезу я туда с тех пор.
— И что же, постельное белье не меняешь?
— Нет, белье — в спальне. Отношу в прачечную.
Вернувшись домой на Берсеневскую, Паша обо всем рассказал Вере.
— Что с ним делать — прямо не знаю, — вздохнула Вера. — Жениться ему надо.
Паша промолчал. Молчал несколько дней и как-то утром сказал Вере:
— Есть у меня одна дама для него. Но не уверен, не уверен…
— Почему?
— То, что она моложе его лет на пятнадцать, — это хорошо. И внешность приятная. Но, понимаешь, не та среда… не из того теста. Я это хорошо чувствую. Знаю ее, хоть и не близко, но давно.
И Паша стал рассказывать.
— Зовут Алла Петровна. Жизнь у ней сложилась непросто. Отец занимал высокий пост в КГБ, и его расстреляли вскоре после смерти Сталина. Кажется, он вел дело врачей. Мать умерла еще раньше. Ее воспитала тетка. Она поздно вышла замуж за секретаря Союза писателей и родила сына. Мужу дали просторную квартиру на Новом Арбате и, казалось, для нее началась спокойная номенклатурная жизнь. Муж книг не писал, а время проводил на заседаниях и в поездках за границу. Иногда брал с собой Аллу Петровну. Они часто ездили с сыном на море в Болгарию в международный дом журналистов. Там, в Золотых Песках, муж неожиданно утонул у самого берега. Вскрытие показало инфаркт. И жизнь Аллы Петровны снова круто повернулась. Сын учился плохо, его перетягивали из класса в класс. Но тут случилась перестройка, потом пришел капитализм, и сын проявил недюжинные способности к бизнесу. Откуда у него завелись деньги, мать толком не знала. Сын приватизировал несколько клубов, стал хозяином банка и открыл офис у Красных Ворот. В деревне Подушкино под Одинцово построил дачу, двухэтажный дом с колоннами. Ездил в «мерседесе» с охранником. А потом опять случилось несчастье. Когда сын и охранник садились в машину, раздался взрыв. Это случилось у мраморных ступенек банка. Убийц не нашли. А Алла Петровна опять осталась одна, завела трех собак… Я знал ее мужа, был у них пару раз дома. О несчастье с сыном сказали знакомые. На днях она мне звонила, приглашала на встречу Нового года. Я уклонился, сказал, что мы за город уезжаем. А теперь вот думаю, может напрасно. Поедем с Сергеем, пусть познакомятся… Как ты думаешь?
Вера согласилась, и все трое поехали на Новый Арбат на встречу двухтысячного года.
