Ознакомительная версия.
Петр оставался митрополитом Киевским и всея Руси, кафедра была во Владимире, но дольше всего он пребывал именно в Москве. Неудивительно: владимирский князь делает гадости, старается изжить, а московский князь принимает гостеприимно и радушно.
У Петра возникла идея перенести митрополичью кафедру в Москву.
Для начала он построил Высоко-Петровский монастырь — сегодня это самый центр Москвы, возле Бульварного кольца, Музея современного искусства, на Петровке. В те же времена быстрая речка Неглинная пробивала дорогу среди соснового бора.
Иван I Данилович стал правящим князем и предложил Петру официально перевести митрополичью кафедру в Москву.
Митрополия по-прежнему оставалась Киевской и всея Руси. Кафедральным же был Успенский собор в Киеве. После перевода кафедры во Владимир — кафедральным стал Успенский собор во Владимире. В Москве же Успенского собора не было. Тогда митрополит Петр просил Ивана Калиту о построении храма в честь иконы Успения Божией Матери. Если верить легенде, он сказал молодому тогда Ивану:
— Если послушаешь меня, сын мой, то и сам прославишься с родом твоим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плещи врагов его и прославится Бог в нем.
К тому времени митрополиту Петру было уже около 70 лет. Возраст и по нашим понятиям не короткий. Успенский собор строился ударными темпами. 4 августа 1326 г. митрополиту Петру было видение, что он скоро умрет. После этого он собственными руками еще в строящемся соборе, в алтаре, выложил себе каменный гроб. Если верить сказанию (а какие причины ему не верить?) митрополит незадолго до смерти сказал московскому тысяцкому Протасию Вельяминову об Иване Калите (Калиты в этот день не было в Москве).
— За то, что сын мой упокоил меня в старости, воздаст ему Господь сторицею в мире сем и дарует ему живот вечный, и не оскудеют от семени его обладающие местом его, и память его прославится.
Пророчество митрополита сбылось: Рюриковичей в мире живет несколько десятков тысяч, не оскудевают они семенем. Слава же Ивана I Даниловича превзошла славу всех его современников.
21 декабря 1326 года митрополит умер и был похоронен в приготовленном им самим месте. У места его захоронения происходили чудеса исцеления. Многочисленные свидетельства и ходатайство Калиты стали основанием для того, чтобы в 1327 году митрополит Петр был причислен к лику святых через несколько месяцев после своей кончины. В Церкви нет ни одного святого, который бы был канонизирован так быстро.
Так друг и учитель Ивана Калиты митрополит Петр оказался первым московским митрополитом и первым московским святым. Это сразу вывело Москву на совершенно другой уровень… Другие князья могли завидовать, сердиться… но поделать не могли ничего. Другой уровень, кстати, и развития культуры: Церковь на Руси оставалась самым «передовым» институтом. Московская школа иконописи развивается с конца XIV века. И когда в Ростове в 1380-е годы некий Маркиан приносит ересь, отрицавшую абсолютное равенство всех лиц Троицы, Москва этой ересью остается не затронута. В иконах Феофана Грека и Андрея Рублева мотивы Троицы очень важны. Известно, что Троица пользовалась особым почитанием у Сергия Радонежского, как символ мира и согласия. Заложенные его учениками и последователями монастыри и церкви чаще всего назывались Троицкими.
«Своя» школа иконописи, «своя» идеология укрепляли Москву не меньше, чем крепости или законы.
Одним словом, именно при Иване I были заложены основы позднейшего могущества Москвы. И заложены не войной, не захватами, а типично «застойным» способом: в первую очередь стабилизацией внутренней политической системы. Затем стабилизацией и международных отношений. А при стабильности (как тогда говорили, «тишине») быстро росли экономика, внутреннее разнообразие и культура Московского княжества.
Иван 1 умер, приняв схиму под именем Анания. Похоронен в Москве в кремлевском Архангельском соборе.
Но и его сыновья, Симеон Гордый (1341–1353), Иван II Иванович Милостивый (Кроткий, Красивый) (1353–1359) наследовали ту же политику.
Итого, в самом начале Руси лежит «застой», продолжавшийся, по крайней мере, 28 лет. Да и после Дмитрия Донского тенденция такого же «застоя» казалась московским князьям очень привлекательной. Внутреннюю стабильность Московского княжества взорвала только затянувшаяся междоусобица 1425–1453 годов, при внуке Дмитрия I Ивановича Донского, Василии II Васильевиче Темном. А при правнуке Дмитрия Ивановича и сыне Василия Темного Иване III (1440–1505) наступил новый «застой» — на все время его правления, с 1462 по 1505 год.
В старой России Ивана Калиту неумеренно возвеличивали. Люди «прогрессивные» также неумеренно сталкивали его с пьедестала. В духе стихов Наума Коржавина:
Был ты видом довольно противен,
Сердцем подл, но не в этом суть.
Исторически прогрессивен
Оказался твой жизненный путь.
Стихи хорошие, но в них неправда: и видом Иван I ничуть не «противнее» прочих, и ничуть не подлее своих врагов.
Как «боролись» с Иваном Калитой, хорошо видно уже из многозначного прочтения прозвища князя… Чему помогает многозначность слова «Калита». Это кошелек, сума для денег. Одновременно это и «казна», и богатство. Иван I Данилович повсюду носил с собой эту самую калиту. Отсюда и прозвище?
Но точно так же можно предположить: прозвище идет от манеры решать все политические проблемы деньгами, а не физическим насилием. А почему не от покупки Иваном I монгольских ханов? Калита — то есть купивший вожделенную простым человеком «тишину» на Руси.
Вообще-то, скорее всего, свое прозвище Иван получил от привычки носить с собой постоянно кошелек («калиту») с деньгами для раздачи милостыни. Про то, как он ее раздавал, ходило множество разных историй…
Вот как-то подходит к великому князю нищий, получает от него милостыню. Подходит он и в другой раз, князь снова дает ему милостыню. Нищий не унимается и подходит в третий раз….
Князь подал и в третий, но не сдержался:
— На, возьми, несытые зенки!
А нищий и возразил:
— Сам ты несытые зенки! Ты и здесь царствуешь, и на том свете царствовать хочешь.
Что это? Грубость? Нет… по понятиям XIV века это похвала, которая была бы просто безобразной лестью, не облекись в тогу грубости. Нищий ведь что сказал? Что князь своим нищелюбием, подачей милостыни «зарабатывает» себе место в Царстве Небесном.
В летописях же сказано, что был это не простой нищий, а посланец от Бога. И должен был этот посланец возвестить Ивану I Даниловичу, что дело его Богу угодно, что его одобряют высшие силы.
Такое вот неоднозначное «Калита»…
Но вот историки уже с середины—конца XIX века относятся к Ивану I Калите в лучшем случае иронически. У Ключевского это звучит совершенно восхитительно: мол, Россия вышла вовсе не из «скопидомного сундука Ивана Калиты»! Она родилась на Куликовском поле!
Это уже целая программа. Ну очень не хочет великий историк, чтобы Россия так вот негероически, так грубо экономически «вылезала бы из сундука»… Вот Куликово поле — это да! Дикие крики, рев труб, смачное чвяканье топоров, врезающихся в живых людей, вытье проколотых копьями, визг умирающих лошадей, затихающие стоны тех, по ком катится вал дерущихся, багрово-черные лужи крови, мозги и отрубленные руки-ноги на земле, кровавые пузыри вместо лиц. Да и потом — смрад десятков тысяч трупов, инвалиды как стихийное бедствие — и по Руси, и по Орде, вой десятков тысяч вдов и сотен тысяч сирот. Да! И еще раз скажу — это да! Хорошо! Героично до ужаса! Романтика свершения великих дел, шаги самой истории.
…А тут, понимаете, какой-то противный сундук… Купеческий такой, прозаический сундук… совсем не княжеский.
Как и почему «не повезло» Калите
Впрочем, не одного Калиту очень не жалует Ключевский. Ему не нравится вся династия Даниловичей — потомков Калиты, по крайней мере, на шесть поколений вперед. Этому есть очень веские, хорошо аргументированные причины. Причем Владимир Осипович пишет так ярко, изящно, что хочется процитировать большие куски из главки, которая так и называется: «Характер московских князей».
«Московские великие князья являются в этих (исторических. — А.Б.) памятниках довольно бледными фигурами, преемственно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами проходят не своеобразные личности, а однообразные повторения одного и того же фамильного типа. Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий.
Ознакомительная версия.
