В пятом даже нас — обладателей «могучих» кулаков и весьма слабого интеллекта — Саша поразил «Русланом и Людмилой» — огромным отрывком из поэмы. Он читал его наизусть, задрав голову и закрыв глаза… Это было на школьном вечере. А мы давали ему «в пятак»!
Срам вспоминать об этом. Невыносимый срам. Но мы не хотим сказать, что полностью отвергаем известный тезис: добро должно быть с кулаками. Помнится, вовремя войны с белофиннами, когда половина ленинградских школ была отдана под госпитали, и мы учились в две и даже в три смены, и город был затемнен, случилось так, что вечером на наших одноклассниц, возвращавшихся домой, напали какие-то мерзавцы. И тогда мы, ребята самые сильные, самые крепкие, взялись провожать девчонок домой. И вскоре на одной из улиц, прилегающих к нашей школе, произошла жесточайшая драка между нами и хулиганами, где с обеих сторон участвовало не меньше трех десятков человек.
И какое же это было удовольствие — видеть, когда толпа противников наших завыла, захлюпала и бросилась наутек!
Мы продолжали провожать девчонок на всякий случай, но больше к ним никто не лез.
ИЗ: АНС. ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ
— Если бы Вам снова было шестнадцать, чем бы Вы не стали заниматься вновь, на что бы Вы не стали тратить время?
— Я, честное слово, не помню, какой день тогда, в том возрасте, я прожил зря. Возможно, это заявление прозвучит несколько самоуверенно, но, в общем-то, все пригодилось. Все, чем я занимался в шестнадцать лет.
— Аркадий Натанович, а чему Вы недоучились в детстве?
— Пониманию музыки. Живописи. Поэзии. Пониманию доброты и милосердия.
— Ну а чему Вас учили зря?
— Ненависти и недоверию к людям.
— А в детстве кем Вы хотели стать, когда вырастете?
— Как ни странно, химиком. Или астрономом. Иногда даже военным.
Борис о брате:
ИЗ: БНС. БЕЗ НАПАРНИКА
Школьником, до войны, он записался в Ленинградский Дом Занимательной Науки, сам наблюдал солнечные пятна, обрабатывал многолетние ряды наблюдений (считал числа Вольфа), заставлял меня наблюдать Луну, делать зарисовки, лепил мне подзатыльники за непонятливость…
Прошел по экранам фильм «Гибель сенсации» — по мотивам пьесы Чапека «R.U.R.» — Аркадий немедленно принялся делать робота. На целого робота материала не хватило, но зато голова и руки были и двигались, управлялись по радио!
Прочел книжку «Как сделать телескоп» — стал делать телескопы, сделал их штук десять, самый большой был два с половиной метра, самый маленький — сантиметров тридцать — был мне обещан, если я сумею правильно срисовать Луну, как она выглядит в эту самую подзорную трубку.
— Все эти телескопы — за счет денег на завтраки?
Б. С — Вы и представить себе не можете, какие в те времена были в Ленинграде богатые «блошиные рынки»! Там можно было за сущие гроши купить и объектив, и окуляр, а тубус Аркадий делал сам — клеил из старых газет с удивительным искусством и терпением!
— Вы сказали, что на формирование его мировоззрения оказали влияние отец и друзья. Кто были эти друзья?
Б. С — Это были замечательные ребята! Они пускали меня иногда — присутствовать. У Аркаши была своя собственная комната — шесть квадратных метров, круглая печка, кровать и стол. Окно — в серую стену. Мне разрешалось сидеть на кровати, смотреть и слушать. Они философствовали, делали литературный журнал, рисовали иллюстрации к разным книжкам, ставили химические опыты… Был удивительно славный и добрый мальчик, лучший Аркашин друг, Саша Пашковский — он умер от голода в блокаду. Был Игорь Ашмарин — он жил на одной лестничной площадке с нами, именно до его мамы дошло единственное отчаянное письмо Аркадия из Ташлы — он стал впоследствии крупным ученым, военным, ужасно засекреченным… Какие это были замечательные ребятишки, сколько таланта, энтузиазма, чистоты! Проклятая война.
ИЗ: БНС: «ЭТО БЫЛА ПОТЕРЯ ПОЛОВИНЫ МИРА»
Аркадий Натанович превосходно разбирался в астрономии и прочитывал все, что выходило в этой области. Он вообще любил астрономию с детства — ведь именно он приучил меня к ней, он, школьником, делал самодельные телескопы, наблюдал солнечные пятна и учил меня этим наблюдениям. Так что 90 процентов астрономических сведений в наших книгах (за исключением самых специальных) — именно от него… Между прочим, нежную любовь к хорошей оптике он сохранил до конца дней своих. Вы не могли сделать ему лучшего подарка, нежели мощный бинокль или какая-нибудь особенная подзорная труба.
И еще Борис о брате:
ИЗ: БНС. ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
БН: Он очень любил мне рассказывать истории разные. Он и его друг Игорь Ашмарин, сейчас очень крупный медик, военный медик, генерал Чума, как его Аркаша называл. Эти два дружка, они собирались вместе, брали меня, вернее, разрешали мне присутствовать во время своих бесед, фантазий, разговоров, выдумок. Они тогда сочиняли всевозможные истории, некоторые из них потом Аркадий Натанович переносил на бумагу.
Михаил Шавшин: А генерал Чума — это не прототип одного из героев в «Поиске предназначения»?
БН: Ашмарин?
М. Ш.: Да.
БН: Ну, в известном смысле — да. В каком-то смысле. Дело в том, что Виконт — это фигура сборная. И главный прототип там — мой друг Боря Громов… Главный прототип. Нет, даже так — главный прототип — Володька Луконин по прозвищу Виконт. В общем Виконт — это смесь Бори Громова, биолога, Володи Луконина, археолога, и, в какой-то степени, Игоря Ашмарина. В какой-то степени… Эта его секретность, скрытность…
К перечисленным прототипам мы еще вернемся. Они придут позже — в жизнь АБС и, соответственно, в наше описание. Но пока запомним это отношение между братьями — старшим и младшим, — с тем чтобы потом проследить, как оно менялось.
ИЗ: БНС. НАМ ВСЕГДА ХВАТАЛО СЛАВЫ
Был царь, бог, командир, полководец, орел, великий и могучий утес — Аркадий. И был маленький, преданный, готовый и согласный на все ради старшего, покорный, никогда не бунтующий младший брат Борис. Младший брат звал, старшего «Аркашенька», старший брат звал младшего «Барбос». У Аркадия были прекрасные друзья. Часто они собирались в маленькой Аркашиной комнате, вели там таинственные разговоры. А младший в это время скребся тихонько одним пальцем в дверь и говорил тоненьким голоском: «Аркашенька, можно?» Иногда его туда допускали.
Война не проходит по человеческой жизни бесследно. Она перепахивает ее, оставляя глубокий рубец, а то и ломает — и мы видим, сколь велика разница: таким вот человек был ДО, и совершенно другим стал ПОСЛЕ. У АБС война пришлась на период взросления: Аркадия — с 16 до 20 лет, Бориса — с 8 до 12. Аркадия война зацепила больше (смерть отца, одиночество, скитания по стране), Бориса меньше (все-таки он был постоянно вместе с мамой, да и как он сам признавался, та же блокада не воспринималась им во всей серьезности — слишком был мал). Какими бы они были, не случись войны? История не любит сослагательного наклонения. История отдельной личности, вероятно, — тоже.
Но вот что примечательно. Как во время периода становления писателей, так и в период расцвета их творчества, они избегали воспоминаний о войне — не о войне вообще, а своих, личных воспоминаний. Такие памятные зарисовки можно перечесть по пальцам. К примеру:
ХС: «В одну зимнюю ночь сорок первого года, когда я во время воздушной тревоги возвращался домой из гранатных мастерских, бомба попала в деревянный дом у меня за спиной. Меня подняло в воздух, плавно перенесло через железные пики садовой ограды и аккуратно положило на обе лопатки в глубокий сугроб, и я лицом к черному небу лежал и с тупым изумлением глядел, как медленно и важно, подобно кораблям, проплывают надо мной горящие бревна».
ПИП: «Вот эту последнюю мысль я машинально додумал, уже лежа на спине, а в сером небе надо мной, как странные птицы, летели какие-то горящие клочья. Ни выстрела, ни взрыва я не услышал, а сейчас и вообще ничего не слышал. Оглох».
УНС: «Так меня в окно вынесло, плавно так, будто на волне. Моргнуть не успел, сижу в сугробе, а надо мной балки горящие проплывают…»
Этой конкретной зарисовке БН дал пояснение: «„Проплывающие бревна“ и многое другое — из пересказа реального события с АНом осенью 1941 года, когда неподалеку от него разорвалась бомба. Все, конечно, в разных текстах перерабатывалось по-разному».
Но более обширные и конкретные воспоминания появляются у АБС только в позднем периоде творчества, причем — в произведениях, написанных раздельно. У Ярославцева в ДСП (детдомовское детство Кима) и у Витицкого в ПП («Счастливый Мальчик»). Почему отдельно — можно понять, ибо в том возрасте, в котором находились АБС, и восприятие было различным, и случившееся — тоже. Но вот почему столь долго (сорок с лишним лет) они об этом молчали? И почему почти одновременно вдруг решили вставить воспоминания о своей военной жизни в свои произведения? Загадка творчества…
