За философом академической газеты не замедлили откликнуться и другие нигилистические специалисты по женской части, и все они снова готовы докучать людям своею болтовнею, начинающеюся вопросом: женщины люди ли? и кончающеюся советом брать уроки детского воспитания у животных. Теперь для того, чтобы шутовской вопрос этот опять расплылся в такой же бездне празднословия, в какой он плавал назад тому несколько месяцев, недостает только маленького случая, чтобы какая-нибудь газетка, трактующая об этом предмете с нигилистической точки зрения, попалась на глаза Н. И. Соловьеву — специалисту по женской части с эстетической точки зрения. Тогда беда! Г. Соловьев теперь ходит холосто: он недавно только что благополучно разрешился разом тремя статьями, проливающими новый свет на русский эпос, и ныне слушает, как их хвалят. Очень хвалят! Чуткое и вдобавок давно избалованное похвалами ухо этого писателя слышит их везде — в воздухе, в невидимых мирах и в безднах, из которых он исторгает женщин, неосторожно ступивших с супружеского ложа. Теперь, когда все видимые и от творения мира помышляемые заняты тем, что «хвалят, очень хвалят и превозносят» писания г. Соловьева, он, взманенный жаждою славы и похвал, всеконечно, ищет новых подвигов, достойных всеобщего восторга. Увидя малейшее нестроение в вопросе, столь близком и столь специально знакомом г. Соловьеву, как вопрос о женщинах, — он не промолчит, и редактор Хан тогда пропал, как швед под Полтавой. Но дело может не кончиться и г. Ханом: оно может иметь и другие смутные последствия. Тем же самым ударом, который доктор Соловьев даст доктору Хану, будет нанесен им еще один новый и, всеконечно, самый тяжкий удар женскому вопросу, который уже и без того лежит весь в синяках и в гноящихся ранах и, всеми презрительно обегаемый, не чает более никакой помощи, а только ждет своего сострадательного самарянина, который бы убрал его с проезжей дороги.
Опять начнутся плодотворные препирательства о том, какая женщина лучше: скромная или нигилистничающая, неряха или опрятная, стриженая или длинноволосая? Опять эстетик Соловьев скинется боной и будет стоять за скромных, опрятных и длинноволосых, а нигилисты — за стриженых и беспардонных нерях. Опять нигилисты пойдут опираться на физиологию, в которой большинство их всего только и знает, что одно имя профессора Сеченова, а г. Соловьев — на индийскую грушу; опять нигилисты зарядят, что женщина круглым счетом всегда свободна располагать как угодно своим телом и пренебрегать репутацией; а г. Соловьев будет соплетать из своих статей «пояс целомудрия». Опять нигилисты скажут, что мужчина есть сам по себе и должен трудиться, а женщина есть сама по себе и тоже должна трудиться; а Н. И. Соловьев возразит, что этот вздор, что мужчине нет особенной части быть самому по себе, а что хорошего мужчину не унижает даже то, если он подаст на своих руках жене ребенка… Опять… но уж перечислять ли далее, что будет говориться опять этими враждующими друг с другом специалистами по женской части! Все это утомительное idem per idem,[5] все это пошлейшая, докучная басня: жили-были Кутыль да Журавль, накосили они себе стожок сенца, поставили посередь польца: не сказать ли вам опять с конца?
Тупеет ум и меркнет соображение, когда пожелаешь добиться: для кого и для чего все это пишется? Стоит ли с этими людьми говорить, как говорят с дельными людьми, ищущими истины? Стоит ли, например, одним из них доказывать, что в женском типе, который может выработаться по идеалу нигилистических специалистов по женской части, не будет ничего отличительного от типа грубой крестьянской бабы, которой стоит только надеть мужнин тулуп, чтобы ее совсем не по чем стало отличить от безбородого мужика, но которая также не сможет конкурировать в заработке с своим столь же, как она, развитым братом или мужем? Стоит ли доказывать другим, что по идеалу Соловьева не может быть создано совсем никакого типа или, с великими натяжками и предугадываниями великих мыслей этого автора, может быть создан тип резонирующих дур, для которых может быть вопросом и то: унизит или не унизит себя муж, если он подаст свое дитя на своих руках своей жене?
И эти-то ничтожнейшие писания у нас, о россияне, считаются в некотором смысле монографиями женского вопроса! И они-то составляют его литературу!
Смех и бесчестие трудам этих людей и нелепому времени, породившему возможность опубликования таких трудов в литературе: это вся награда, которой вправе ожидать себе от общества многоречивые специалисты по женской части. Им, этим празднословам, приходится теперь очень круто. Мы говорим в эту минуту об одних нигилистических специалистах по женской части и не касаемся г. Соловьева. С г. Соловьева нечего спрашивать, он, как говорится, «пришел Емеля, помолол, да и прочь пошел», но тем… Тем нет более никакого спасения ни в каких статьях, ни в каких фразах. Их положение столь плачевно, что они даже лишены возможности объясняться, и если у них есть малейшая способность понимать положения, то они непременно должны это видеть. С одной стороны, так называемый женский вопрос стал bête noire для всякого журнала, и читатель бежит от страниц, трактующих об этом вопросе, как от чумы. Этот удар специалисты нанесли себе сами, своим многоречием по женскому вопросу. Другой же, еще более сильный удар по рукам, которые захотят баловаться женским вопросом, дан нынче со всею строгостью г-жою Сусловою, которая, добившись специализирования себя в медицине, доказала, что женщины, желающие себя специализировать, нуждаются ныне уже не в словах, а в деловой помощи осуществлению их стремлений.
Кто же прежде всех должен оказать им эту помощь?
Очевидно, специалисты по женской части, так много сочувствующие этому на словах. Они должны начинать это дело.
Но могут ли они своими собственными силами класть почин специализированью женщин в науках, без поддержки на первых порах со стороны общества или со стороны правительства?
Ни на минуту нельзя затрудниться отвечать, что могут.
Во второй статье нашей, которою мы окончим разбор деятельности наших специалистов по женской части, мы назовем одного человека; мы назовем даже двух человек, живущих здесь же, в этом же самом Петербурге, при том самом обществе и при том самом правительстве, которые якобы стоят на каждом шагу впоперек дороги присяжным специалистам по женской части, и деятельностию этих двух человек в пользу женщин докажем, что все эти препятствия и затруднения ничтожны для того, кто хочет делать свое дело. Мы назовем двух человек, которые никогда не добивались случая подрапироваться специализмом по женской части, которые не трубили перед собою в трубы, а сделали для желающих трудиться женщин, может быть, более всех известных русских специалистов по женской части (исключая читавшего каком-то женщинам какие-то заманчивые специальные лекции литератора Слепцова. Этот человек подготовил слушавших его нигилистических женщин к пониманию, что есть мужчины, стоящие по степени своей рассудительности неизмеримо ниже самой простой бабы).
Мы в немногих словах расскажем все, что, с отличающею честные дела скромностию, сделано теми двумя людьми, о которых мы вспоминаем; а теперь заключим нынешнюю свою статью тем, что все труды наших специалистов по женской части не принесли русской женщине никакой пользы. Но вред — принесли! Они заездили этот вопрос так, что теперь надо Бог знает какой ловкости, чтобы склонить читателя развернуть страницу, на которой он ожидает встретиться с разговором о женском деле.
Окончим этим и еще раз подивимся всей тупости и всей наглости этих борцов за женщину, не ограничивавших своих хлопот одним специализированьем женщин, но хлопочущих об их умах, об их правах и нравах.
У нас в России, где женщины и по обычаям страны, и по складу нашей жизни свободнее всех женщин западной Европы, у нас, где женщина и перед очами закона равноправна с мужчиною более, чем женщина любого другого европейского государства, — никогда не было осязаемо совершенного недостатка в женщинах, отличавшихся и умом, и истинными добродетелями, составляющими украшение человека. Наша верующая и хранящая предания страна не оскудевала никогда серьезными женщинами и, благодаря здравому смыслу русского народа, оберегающего святыню семьи, не оскудела от них и ныне. Женщины, вдохновлявшие наших лучших поэтов, внушали им не романтических Лолот и не придурковатых героинь позднейших писателей, вроде гг. Авенариуса или Слепцова, женщины которых все жмутся к естеству да к червивому философствованию. Нет! — напротив! Одному из наших поэтов внушен его вдохновением тип женщины, «с которой никто не придет зубоскалить: которая в беде не сробеет, спасет, коня на скаку остановит, — в горящую избу войдет»; другой, бессмертный, доколе звучит русское слово, написал Татьяну — этот светлый облик женщины, которую человек, полный огня и страстей, не склонял к разговорам о совместном ложе, до чего так легко и так просто доходят с нынешними философствующими резонерками, а видел блаженство в одном постижении ее совершенств:
