Нашим, вашим – всей ораве!).
Топит нас на переправе
Точное, как рупь в оправе,
«Знанье»: кто болван, кто – гений.
Гордость. Ярость предпочтений.
И хоть, ловкие в подставе,
Нужный сон мы видим въяве,
Всё ж… генетика лукавей! –
Остроумней, сокровенней.
Ничего она не знает
Из предписанного нами;
Не даётся на капризы
И – опять-таки – сюрпризы
Нам подносит временами;
Вычернит – кого ты хвалишь,
Выбелит – кого ругаешь.
Выбор сделав самый странный,
Выведет на подвиг бранный –
От кого не ожидаешь…
Голубк[?] заставит драться!
Вряд ли станет разбираться –
Кто тут бык, а кто Юпитер;
На Коричневой Корриде
Всех застигнет в «лучшем виде»,
Кто о совесть ноги вытер.
Зря естествоиспытатель
(Или попросту – пытатель)
Бдел над колбою бессменно:
Этот случай не случился
Чтобы Моцарт получился
Из искусственного гена!
Тщетно – Воланд пущен в дело,
Тщетно – скачет Азазелло,
И (под крики сербов пленных)
От восторга жмёт вприсядку;
Тщетно – мчат в тележках генных –
Ребятишек убиенных
Органы на пересадку…
Тщетно – снова изверг моден
(В царствах принят, ассам сроден!);
В генетической цифири
Ни к какому делу в мире
Ген злодейства непригоден!
По Судьбе-Определенью
(Да по щучьему веленью)
Ген злодейства не пригоден
Ни к какому делу в мире.
Сентябрь, 2014
Новому Дадону
Да как же, – если мы для вас «ни род, ни племя», –
Мы создали язык великий в то же время?
Но русофоб молчит, – бедняге нечем крыть.
И жареный петух, должно быть, клюнул в темя.
Июнь, 2014
Несговорчивые вишни
…Конечно, здесь не сад Тантала,
Но и не роща бога Вишну:
Я здесь ни разу не достала
С ветвей рубиновую вишню!
Одни деревья одичали,
Другим – наверно, жалко ягод?
И (хоть на свете есть печали
Потяжелее этих «тягот»)
Пробиться к вишням невозможно!
Обычный способ не годится.
Хотя… одна неосторожна
И прямо в форточку глядится!
Но так как есть у ней причуда –
Не потакать хозяйским целям, –
Её не выудить оттуда,
Не обломавши ветку в целом!
Кругом какой-то мелкий фатум…
Зайти в обход? Подкрасться с тыла?
Но проведёшь фортификатум
И смотришь – рвение остыло.
Здесь под стеною ряд колдобин
Не просто – взора не ласкает:
Он для незваных неудобен,
Но и своих не пропускает!
Конечно, здесь не сад Тантала.
И вообще бывает хуже.
Но я никак не ожидала,
Что вишни вынырнут… снаружи
Забора! Выйдут на дорогу!
(Да здравствует дыра в заборе!)
Вот уж теперь-то, слава Богу,
«И запируем на просторе»!
Но, улыбаясь мне знакомо
(Добрососедство – высший довод!),
Сосед – (через четыре дома) –
Идёт сюда насчёт плодов -от.
Общителен и дружелюбен, –
О, как мои он хвалит вирши!
Он рад греметь о них, как бубен!
– Стишки… А тут ещё и вишни…
Нет, правда: по всему посёлку
Он опусы мои прославил.
Но… (кто б ему намылил холку?) –
Ни ягодки мне не оставил!
…Конечно, здесь не сад Тантала,
И лишь пародия на «муки».
Да я-то к вишням перестала
Тянуть бессмысленные руки.
Долой танталовы «мученья»!
Тут Заросли! Тут Приключенья!
Быт бит? Но то-то и чудесно,
Что всё здесь как-то… неизвестно!
Дом обойти – нужна отвага.
Съесть ягоду – и то проблема…
Но не почесть ли нам за благо,
Что боги хлеб дают – без джема?
Не с грусти здесь тропа заглохла,
А из презрения к потугам…
Так, может быть, как раз неплохо,
Что здесь не всё – к моим услугам?
Что (весь в простых, но в сильной мере
Недосягаемых, соблазнах)
Сад выполнен в одной манере,
А не в пятидесяти разных?
Сам воздух здесь из тайны соткан
(Не знаешь – где топор, где вилы!)
Здесь на шести смиренных сотках –
Спят Путешественные Силы!
Как в сказках, тут круг[?]м препоны
Да сторожа – кусты-грифоны;
Цветочек Аленький не трогай!
Златого Яблочка – не пробуй!
(Да мы-то – в жизни сей затейной –
За виноградом и не лезем
И не ворчим – «хорош да зелен»;
Тем лучше, если он – ничейный).
Как в сказках, тут на всём Запреты.
Но до чего же здесь не лишни
Недостижимые ранеты
И несговорчивые вишни!
Зачем Фортуны челядинцы
На сласти мы бываем падки?
Нам не достанутся гостинцы?
Но мы не дети. Всё в порядке.
Хочу надеяться, что грозный
Нахрап – не всё преодолеет;
Что – хоть уж где-нибудь – бесхозный
Отрезок рощи – уцелеет!!!
А пресловутый «плод запретный»,
А виноград зелёный, лисий –
Да отнесём к алчбе всесветной,
К завистливости чьих-то мыслей
И к незатейливости миссий.
Сентябрь, 2006
Соль земли в шерстяной тряпочке
Откуда взяли-то
Фарлаф и Ловкий Плут,
Что именно они от Зевса род ведут?
Заслышат разговор насчёт «сверхчеловеков» –
И. вспыхнув до ушей, оглянутся;
– Мы тут!
Март, 2014
Теги: Новелла Матвеева
В этом материале наш давний автор и друг Сергей Есин защищается от критических стрел своих недоброжелателей. Конечно, жанр литературной самозащиты, наверное, не самый востребованный и объективный, но, на наш взгляд, в этой статье Есин поднимает несколько очень важных общелитературных вопросов, и мы сочли возможным дать нашим читателям ознакомиться с ними.
Библейское присловье - любите своих врагов, абсолютно справедливо уже потому, что иногда недоброжелатель может принести такую пользу и внутреннее успокоение, которым не наградит и любимый, и ближайший друг. В любом писателе живёт испуганная рефлексия: как там твоё отзывается слово? Да ещё в наше время, когда молчание – это символ литературного процесса. Если коротко – Евгения Щеглова, мой давний критик-недоброжелатель, написала в далёком журнале "Урал" большую статью «Сам себе имитатор. Сергей Есин и его герои». Я почти счастлив. Дальше я объясню, почему я называю Щеглову, которая написала кандидатскую диссертацию, большую часть которой заняла моей персоной, «недоброжелателем», но пока небольшая цитата. Кто же знал, разве мог я раньше подумать, что так внимательно меня, оказывается, читали, разгадывали смыслы, сопоставляли и анализировали. Да разве мог я ожидать такой поразительной рекламы своему недавно выпущенному «Собранию сочинений» в пяти томах! Итак: автор статьи от имени интеллигенции пишет:
«Мы-то с самых 90-х, времени бурной, но недолгой популярности «Соглядатая», «Имитатора» и «Временителя»[?] успели подзабыть, как вчитывались некогда в эти романы, как тщательно выискивали в них потаённый смысл, как докапывались – до глубинного смысла этих витиеватых творений, как удивлялись отваге писателя, дерзнувшего посягать на интеллигенцию и разоблачить её гниловатую и подловатую сущность».
Это всё обо мне! Радостно, как неофит, впервые встретившийся с признанием мэтра, кричу: это меня разгадывала страна! Это в моих романах, напечатанных в лучших тогда либеральных журналах «Знамя» и «Новый мир», все искали потаённый смысл! Да может ли писатель желать для себя лучшей и счастливейшей доли?! Сама История прикоснулась к моему бесшабашному лбу!
Но этим скрытым и радостным для меня панегириком вдумчивый критик не ограничилась. Евгения Щеглова разобрала не только три, так понравившихся ей в лихие 90-е, а ныне разочаровавших, романа, но и сравнительно недавний – «Маркиз», в котором я устроил увлекательную для себя игру: не только отправил старинного недоброжелателя России маркиза Кюстина в наше время для ревизии в Россию, но и поселил в собственной квартире. Не забыла Щеглова и давний мой роман – «Смерть Титана» – о В.И. Ленине. Возможно, Лениным критик заинтересовалась именно потому, что темпераментный и некорректный Владимир Ильич как-то очень прямо, не страшась парфюмерного глянца, высказался об интеллигенции. В основном Щеглова обижается за интеллигенцию И всё-таки Ленин здесь попутно, он стерпел всё и уж, конечно, стерпит наскоки боевого критика. Классовые и другие симпатии всецело на стороне Троцкого. Что там Ленин, «фигура не самая гуманная в истории человечества»! Ну а теперь первые выводы.
Я вспомнил, как в начале перестройки, когда в «Нашем современнике» – я-то ещё думал, что литература делится не на патриотическую и либеральную, а на литературу и не литературу – вышла моя повесть «Стоящая в дверях» – так сказать первое сочинение о двойственной, особой роли интеллигенции в событиях 91-го года. Через два или три года, очухавшись, тогдашняя «Литературная газета» поместила статью готовой на многое Евгении Щегловой. Статья, конечно, была, мягко говоря, занятная, как и сегодня в «Урале», почти, как в 30-е годы. Но и время тогда было своеобразное и почти безальтернативное. Новый редактор «Литературки» Юрий Поляков рассказывал: провели исследование, за предыдущие чуть ли не десять лет в газете ни разу не был упомянут Валентин Распутин. Шла восторгуха исключительно по поводу литературы либеральной. Я бы сказал «время Щегловых».
