Теперь уж придраться нельзя. Теперь уж все есть.
И вдруг…
Провал. Самый отчаянный провал.
Нам говорят:
А польза-то какая? Вывод какой? Ведь о факте-то мы могли прочесть заметку из двух строк, что в таком-то селе по такой-то причине повесился такой-то и такой-то.
Ведь не в факте дело. Не в его сногсшибательности. Ведь если мы о чем-нибудь кому-нибудь рассказываем, то мы имеем какую-нибудь цель. Ну, например, нам хочется повеселить человека - мы ему расскажем что-нибудь попотешнее. Хотим на пьяницу повлиять, чтобы он не пил. Мы доказываем ему преимущества трезвой жизни. Хотим разуверить темного человека в его предрассудках, доказываем ему невозможность существования домовых и всякой прочей ерунды в этом роде. Хотим мы, наконец, ударить по какой-либо язве общественной жизни или бытовой язве - мы вскрываем эту язву перед слушателем и вызываем в нем отвращение к ней и возмущение против тех, кто эти язвы разводит.
Выходит, что мы рассказываем другим и пишем не только ради того, чтобы описать или рассказать. В ряде случаем мы просто хотим как-то воздействовать на нашего собеседника.
А бывают случаи, что у нас вот нечем заинтересовать нашего собеседника, тогда мы просто начинаем толковать с ним о разном.
А погодка, знаете, сегодня не того!
Да.
А скажите, вы любите мух?
Мух?
Да.
Нет, знаете, не особенно.
Вот и наше описание трудового дня крестьянина в том виде, в каком мы его давали в начале этой статьи, очень похоже на разговор о погоде и мухах.
Как так? - возмутимся мы. - Это описание жизни трудовика-крестьянина, который сеет хлеб и выращивает картошку, и вдруг - похоже на пустые разговоры о мухах. Это никуда не годится. Ведь крестьянин трудится, бьется за плугом, не доедает, не досыпает…
Вот тут и давайте остановимся. Пылить не стоит. В этом и будет загвоздка.
Суть как раз и заключается в том, как мы показали крестьянина.
Когда мы описали трудовой его день, то есть рассказывали о том, что крестьянин вставал и ложился, нам было не интересно. Мы приклеивали к описанию для пущей красочности трели жаворонка и крумканье журавлей в синеве неба, но мы забывали, что перед нами не машина и не заведенный механизм музыкального ящика. Перед нами был человек. Перед нами был пахарь; но этот пахарь, надо полагать, не только пашет, он живет. Он что-то думает о своей жизни, что-то думает о своей лошади. У этого человека есть знакомые, есть сватовья, кумовья. Этот человек слыхал хоть одно-два слова о какой-то другой жизни. Не такой, какой он жил десятки лет. У этого пахаря есть какая-то думка, как он будет жить завтра и какими семенами засеять свое поле. У него, наверное, когда-нибудь был с кем-нибудь разговор о его жизни и жизни других. И почему бы нам, начинающим писателям, не провести, вернее, почему бы нам вместе с ним не пройти через весь мир этого пахаря, через его дела и мысли и встречи за день. Может быть, Иван как раз за пахотой и думал о том, что ему пахать тяжело, что пахоту эту надо бы как-то облегчить.
Но надо ли описывать все?
Зачем и к чему? Все описать, во-первых, труднее, а во-вторых, опять же не все имеет важное значение. Ну, к примеру, мы решили поставить себе задачей показать трудности работы этого нашего пахаря. Это будет, значит, наша задача, наша цель, наша, так сказать, загвоздка, главная мысль.
Чтобы ярче подчеркнуть нашу главную мысль, мы и начнем с того, что покажем плохой, изношенный плуг нашего пахаря, покажем за завтраком скудную пищу пахаря, покажем ту плохую одежонку, в которой пахарь выезжает на работу, мельком посмотрим на худую заморенную клячу, на которой пахарь выезжает со двора, покажем потом пот ее, как она, бедная, будет гнуться в три погибели на пашне, сбоку глянем на Ивана и его страдальческое лицо, может быть нелишне будет напомнить и о трели жаворонка, но, ясное дело, Ивану не до этих трелей. Они его будут только раздражать, а не радовать…
А ведь вполне возможно, что именно такого факта, какой автор описывает, на самом деле и не происходило.
Каковы же выводы?
1. Для художественного литературного произведения, в частности, для рассказа, нужен не только факт. Нужно, чтобы этот факт был типичным, массовым.
2. Описывать событие ради события только потому, что оно действительно происходило, в литературном произведении нет надобности. Об этом событии можно дать заметку в газету. Литературное произведение и проводимое в нем событие должно преследовать какую-либо цель, то есть должно иметь главную мысль, тему.
3. Художественный вымысел, сопутствующий теме, должен иметь тесную увязку с темой и не должен быть случайным.
4. Голое описание факта или описание одних внешних (наружных) признаков и видимых действий героев не годится, нужно так называемое психологическое, душевное оправдание поступков и действий.
5. Нужен показ фона, места, территории, на которой происходит описываемое событие.
В противном же случае факт, как говорится, остается фактом, но не красноречивым и не убедительным, а описание этого факта является сухим и скучным отчетом.
А. Малюшинский
Подготовила Наталья Рыбальченко
Советские будни американки Анны Портер
Печатается с сокращениями по изданию: Porter Anna, A Moscow diary. Chicago: Charles H. Kerr, 1926.
Визит в Москву начался с неприятности. Всю нашу группу задержали полицейские - шпионаж! Один из моих спутников сделал из окна поезда снимок симпатичной деревенской девушки. Информацию о «подозрительном иностранце, фотографирующем железную дорогу» тут же передали по телеграфу в Москву и мы все оказались под подозрением. Но наши рекомендательные письма произвели впечатление, и нас быстро отпустили.
Мы планировали остановиться в «Савое», большом «нэпманском» отеле, но цены в нем оказались слишком высокими. Тогда мы отправились в «Пассаж» - маленькую гостиницу, которая находится в здании неработающего торгового пассажа, в тихом переулке неподалеку от шумной деловой Тверской.
Оставив вещи в номере, я решила пообедать. Вообще еда здесь дорогая, по крайней мере для тех, у кого нет рабочих карточек. Говорят, что недорого можно поесть в кооперативных столовых, но мне пока не удалось найти ни одной. Пришлось зайти в ресторан, выглядевший довольно жалко. За полтора рубля (примерно 75 центов) мне принесли большую тарелку борща - много овощей, солидный кусок мяса, ложка густой сметаны и толстый ломоть черного хлеба впридачу. Очень вкусно и сытно. Кажется, я могла бы питаться одним борщом. Еще я как-то купила у уличного продавца дыню. Их привозят в Москву с юга - с Нижней Волги, Кавказа, из Крыма. Стоила она те же 75 центов, это дороговато, но сейчас только начало сезона и скоро они начнут дешеветь. На завтрак в нашей гостинице подают кофе, большой рогалик, масло и яйцо - все за 1 р. 20 коп. или 55 центов.
Мое первое впечатление от Москвы было не очень оригинальным. «Как тут все по-восточному!» - воскликнула я, глядя на живописную толпу в ярких разноцветных одеждах на фоне стен из красного кирпича. Но думаю, от ассоциации с Востоком никуда не деться, настолько очевидно влияние Византии на московскую архитектуру. Мадам де Сталь охарактеризовала Москву похожим образом: «Вот татарский Рим!»
Позже я отправилась на чай со сладким пирогом к Анне-Луизе. Она сообщила, что уезжает на Кавказ, и тут же предложила мне унаследовать ее комнату. Здание, в котором она живет, - бывшая гостиница, перешедшая в распоряжение государства. Оно изрядно потрепано, лифт не работает, зато из огромного окна комнаты открывается великолепный вид на Театральную площадь. Квартирная плата небольшая, и я могу жить здесь целый месяц, до тех пор, пока Анна-Луиза не вернется.
Сегодня я побывала в Кремле. Вообще туда очень трудно попасть, но мне помогла товарищ Фишер из Комитета детского развития - ее кабинет как раз находится на территории Кремля в прекрасном дворце XVI века. Она устроила мне экскурсию по этому дворцу, а потом мы погуляли по кремлевским улицам. Жаль только, что церкви на Соборной площади были заперты и мне не удалось осмотреть их изнутри.
Выйдя из Кремля, я встретилась с мирной демонстрацией - длинные колонны марширующих граждан с алыми транспарантами, портретами Ленина и Маркса стекались со всех сторон, сливаясь в единый мощный поток, движущийся в сторону Тверской. Перед зданием Коминтерна, на балконе которого стояла группа каких-то ответственных товарищей, демонстранты салютовали и кричали «ура». Я немного понаблюдала за этой картиной, потом сходила перекусить в маленькое кафе неподалеку, а они все шли и шли. Вместе с демонстрантами я дошагала до здания Моссовета, квадратного красного дома, на площади перед которым стояла какая-то революционная скульптура. Здесь все снова стали кричать «ура», а оркестры безостановочно играли «Интернационал». Мне было интересно, чем все закончится, но поток людей казался бесконечным. В итоге я сдалась и отправилась домой.
