по-настоящему изобразить трезвый и здоровый мир. Не приходится скрывать, что «советские» стихи Есенина – самые слабые и самые бледные из его стихов.
– «Художник благословляет новую жизнь, но сам стоит в стороне, он собирается итти к „неведомым пределам“, „душой бушующей навеки присмирев“. В одном основном Есенин остался верен себе: он попрежнему грустит о прошедшей молодости, об увядании, о том, что жизнь идет и развивается по своему, не считаясь с поэтом». (А. Воронский).
К сожалению, приходится сказать, что, когда Есенин благословлял старую «Русь», это у него выходило куда убедительнее, чем стихи, в которых он «благословляет новую жизнь».
Для примера рассмотрим «Стансы», стихотворение Есенина, навеянное пребыванием в Баку и помещенное в «Заре Востока» от 26 октября 1924 г. и вошедшее потом в книгу «Страна Советская» (изд. «Советский Кавказ» – 1925 г.):
– Стишок писнуть, пожалуй, всякий может,
О девушках, о звездах, о луне…
Но мне другое чувство сердце гложет,
Другие думы давят череп мне.
Хочу я быть певцом и гражданином,
Чтоб каждому, как гордость и пример,
Был настоящим, а не сводным сыном –
В великих штатах СССР…
Вот очень жаль, что Есенину никак не удавалось «быть настоящим, а не сводным сыном» советской революционной поэзии.
– Я вам не кенар. Я поэт
И не чета каким то там болванам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих прозрений дивных свет.
Еще бы не дивных! Прямо «сороковые годы» вспоминаются («дивнье очи твои»), только зачем других ругать болванами? Итак, мы ждем в дальнейшем некиих чувствительных романсов, но не тут-то было, идут совершенно легкомысленные и приевшиеся всем шуточки:
Я вижу все и ясно понимаю,
Что эра новая не фунт изюму нам.
И после такой легкомысленности опять неожиданный скачок в сторону –
Что имя Ленина шумит, как ветр по краю,
Давая мыслям ход, как мельничным крылам.
Но мельничные крылья вертятся легко – был бы сильный ветер, – а стихи Есенина натянуты и вымучены:
Я полон дум об индустрийной мощи
И слышу голос человечьих сил.
Довольно с нас небесных всех светил,
Нам на земле устроить это проще.
Индустриальная мощь – конечно, вещь хорошая. Но отвергать на этом основании небесные светила – для Есенина это не более, чем псевдо-революционная истерическая заносчивость.
И, наконец:
…самого себя по шее гладя,
Я говорю: настал наш срок,
Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем,
Чтоб разгадать премудрость скучных строк.
Здесь прорвалась неожиданная искренность: «скучно» Есенину от Маркса, и ничем он этого затушевать не может. И, поэтому, стихи Есенина о революции выходят скучными, бледными. Подробнее об этом см. в нашей статье «Псевдокрестьянская поэзия».
А вот что пишет о «Стансах» Воронский:
– «Очень хорошо, что Сергей Есенин, хотя и с большим запозданием, решил стать певцом и гражданином „великих штатов СССР“ и тихо засесть за Маркса: поучиться у Маркса многим и многим из наших поэтов давно пора. И можно бы после „Москвы Кабацкой“ только порадоваться „прозрению“ поэта. Беда, однако, в том, что стихи во имя Маркса просто плохи. „Стишок писнуть“, „эра новая не фунт изюму нам“… звучат совершенно неприлично… „Стансы“ режут слух, как гвоздем по стеклу».
Если даже Воронскому, который вообще относится к Есенину более чем благожелательно, который даже в рассуждениях о «Стансах» успевает мимоходом назвать Есенина «первоклассным поэтом» и «большим лириком», если даже Воронскому эти «Стансы» режут слух, то каково же от них непредубежденному читателю?
Послушаем, однако, что говорит об этих «Стансах» Воронский дальше:
– «Они небрежны, написаны с какой-то нарочитой, подчеркнутой неряшливостью, словно поэт сознательно хотел показать: и так сойдет. Но хуже всего даже не эти „фунты изюма“, не „писнуть“, даже не скудная, сырая рифмовка стиха, – хуже всего, что „Стансам“ не веришь, они не убеждают. В них не вложено никакого серьезного, искреннего чувства, и клятвы поэта звучат сиро и фальшиво. Не верится, когда Есенин пишет, что фонари в Баку ему прекрасней звезд – это Есенину-то! что он полон дум об индустрийной мощи, что он „тихо“ сел за Маркса».
Воронскому не верится, а читателю и подавно. (Кстати, о фонарях уже в 1913 году Маяковский писал, и гораздо убедительнее). И как бы то ни было (и «подлинный поэт» и проч.), а приходится Воронскому констатировать, что
– «„Стансы“… фальшивы, внутренно пусты, не верны, несерьезны, не вески, их пафос неуместен, они безрадостны и худосочны, их слова вялы и, пожалуй, верно в них пока одно: жалобы поэта на скуку от Маркса: для него он, действительно, скучен: его он не читал и не нюхал. „Ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал“ – это куда правдоподобней».
Книг Маркса Есенин, действительно, не читал. Революции, советского города он и не нюхал. Эго видно не только по «Стансам», это явствует и из других «революционных» стихов Есенина, где он обещает «пальнуть по планете». Все эти стихи неестественны, натянуты, вымучены. Обо всем «советском» творчестве Есенина можно сказать словами того же Воронского:
– «Очень отрадно, когда поэт старается уйти от пропада городских кабаков и стать певцом и гражданином советских штатов, но плохих, фальшивых стихов… не надо. И Маркса и Ленина лучше не поминать, впредь до более „основательного знакомства с ними“»…
И далее в тех же «Литературных типах»:
– «…работать обычно Есенины не хотят: идут поэтому по пути наименьшего сопротивления, ограничиваясь внешней, напяленной на себя, взятой напрокат, наспех революционностью. Получается одна словесность и неестественное празднословие».
И действительно:
– Я тем завидую,
Кто жизнь провел в бою,
Кто защищал великую идею!
Ведь большую избитость и представить себе трудно.
И еще:
– Что эта пакость,
хладная планета…
Я выйду сам –
когда настанет срок,
когда пальнуть придется по планете!..
Строчки из «знаменитого» ответа на письмо матери в книге «Русь Советская».
Все это плохо сделано технически, абсолютно не выдержано идеологически (нет никакой революционности, а лишь наивный анархизм и нигилизм), и, наконец, пресловутой есенинской «искренностью» здесь даже и не пахнет.
Гораздо большая искренность звучит в
