Существуют различные мнения. В момент, когда я пишу эти строки, опубликованы результаты опроса общественного мнения («Геральд трибюн») от 4 октября 1966 года: соотношением голосов 3:2 отвергнуто утверждение в докладе Уоррена, что убийство Кеннеди было Делом рук одного человека. Опрошенные склонны считать, что убийство было частью широкого заговора, но не могут сказать, кто стоял за убийцей.
После смерти Кеннеди американцы, казалось, вновь возвратились к темным временам чисто прагматической политики. Они начали забывать о Кеннеди. Но сейчас кажется, что на этом дело не остановится. Кеннеди не умер. Он не уйдет в прошлое, и его не забудут: живы его политические дела, сохранились его рукописи, речи и заметки. Он, как живой, стоит перед нами благодаря биографии, написанной разными авторами. Его речи и книги – важнейший политический материал, который изучат его современники. По крайней мере, они должны стать таким материалом.
В связи с войной во Вьетнаме заявляют: мы не можем безоговорочно идти вместе с Америкой; если считать, что отношения с Америкой – самое главное для нас, то мы должны участвовать во вьетнамской войне или, по крайней мере, приветствовать ее.
Да, но нам нет никакой необходимости участвовать в ней только потому, что ее ведет нынешнее американское правительство. Нашей Америкой, нашими друзьями являются великие американцы, требующие быстрого прекращения этой отвратительной войны, которая представляет собой не что иное, как пусть не преднамеренную, но все же фактическую попытку использовать технические достижения нашего века для полного уничтожения целой страны и ее населения. Вьетнамская война играет роковую роль в жизни Америки, в нашей жизни и в жизни всего мира, и во имя свободы разум сильных мира сего и разум народов должен покончить с этой войной. Война во Вьетнаме вызвала ожесточеннейшие дискуссии в самой Америке. Там тоже есть силы, требующие положить ей конец.
Неуместно обсуждать в этой книге вьетнамскую проблему. Скажу коротко. Речь идет об основных вопросах восточноазиатской и мировой политики, прежде всего о том, сохранит ли Америка свои позиции в Восточной Азии и в какой форме или не сохранит. Все меньше людей сомневается в том, что американцам придется уйти. Ясно также и то, что в Восточной Азии многое поставлено на карту. Там находятся Япония, Австралия, Новая Зеландия и другие свободные государства. Что станет с ними, если Америка уйдет и предоставит Восточную Азию самой себе?
Существовало мнение, что если Америка отступит во Вьетнаме, то она «потеряет свое лицо» во всей Восточной Азии и лишится там своей позиции «державы-защитницы». Однако эта возможность значительно менее вероятна, чем зло, порождаемое продолжением нынешней войны.
Наконец, вьетнамская проблема предстает в ином свете, если принять во внимание идею сознательного самоутверждения свободных государств в совместной перед лицом остального мира внешней политике. Такая идея – пока что утопия. Мы еще будем говорить об этом.
Что касается Федеративной Республики, то следует отметить, что отрицательно относиться вместе с большинством к войне во Вьетнаме еще не значит выступать против наших нерушимых союзнических связей с Америкой. Остается в силе принцип: могущество Америки – фактическое условие относительного обеспечения существования Федеративной Республики.
В этом, как и во всех других вопросах, мы можем иметь собственное мнение о действиях американцев, открыто высказывать свое отношение и к внутриамериканским конфликтам. Американцы не расценят это как измену. Мы связаны с ними общей дискуссией.
Следует ли нам порывать с Америкой из-за того, что она, по крайней мере в данный момент, положила в основу своей государственной жизни ложь, табу в деле об убийстве Кеннеди? Конечно, это так же плохо, как и ложь, характерная для основ политики европейских государств, например Федеративной Республики. Такая ложь заключается в утверждении, что мы, собственно, никогда не были национал-социалистами или, по крайней мере, полностью покончили с образом мышления тех времен. Во Франции этой ложью является версия, будто Франция выиграла войну. Но самое главное заключается в том, что все происходящее с Америкой имеет самое прямое отношение и к нам, словно это происходит с нами самими. Нас касается и убийство Кеннеди, и то, что не выяснены обстоятельства этого убийства. Дальнейшее выяснение обстоятельств – тоже наша забота. Дело здесь не в любопытстве, а в самой настоящей заинтересованности.
Необходимо понять и кое-что другое. Мы живем в эпоху, когда повсюду все более ясными становятся признаки того, что мир движется к чудовищной катастрофе, масштабы которой трудно представить себе со всей определенностью. Поэтому, используя всю широту человеческих познаний, нужно выяснить, что можно сделать в целях предотвращения в каждой конкретной ситуации катастрофы для попавших в такую ситуацию. Стремиться к безопасности, которой не существует, значит способствовать этой катастрофе. В настоящее время и на близкое будущее мы связаны с Америкой узами, имеющими для нас жизненно важное значение. При существующей обстановке гибель Америки означала бы и нашу гибель как свободного государства. Политика старого стиля с присущей ей дипломатией и ловкостью теперь имеет второстепенное значение и даже опасна. Спокойная уверенность в том, что все может оставаться таким, как есть, фактически достигшая в Федеративной Республике, к нашему стыду, кульминационного пункта, выражающаяся в тенденции пассивно плыть по течению, безответственна не только с точки зрения реальной политики, но и в моральном отношении.
Мы хотим правдивой политики. Поэтому мы не имеем права питать никаких иллюзий, в том числе и насчет США. А кто спрашивает, можем ли мы положиться на этот народ и на это государство, тот исходит из ложных предпосылок, ибо в вопросах жизни и смерти ни на кого нельзя полагаться.
Требовать и рассчитывать на такую абсолютную надежность – значит руководствоваться жизненными принципами, основывающимися на неспособности видеть реальность, на страхе и трусости.
Америка – не рай, не идеал и не пример, достойный подражания. Мир, созданный человеком для того, чтобы вести в нем совместную жизнь, всегда будет неопределенным. Каждый из этих миров, даже тот, который, казалось бы, обладает самыми надежными гарантиями прочности, видимо, потерпит крах. В наши дни будущее каждого государства и всего человечества неопределеннее, чем когда-либо раньше. Никто не знает, есть ли у Америки будущее или она потерпит крах. Америка не гарантирует спасительного будущего, у нас есть только шансы. Мы вообще не имеем гарантий на существование в будущем.
Человек перестал бы быть человеком, если бы ему была дарована абсолютная безопасность. Человек выродится, если вообразит, что находится в полной безопасности.
Однако, хотя и нельзя ни на кого полагаться, мы, естественно, хотим безопасности в той мере, в какой это возможно. Она лучше всего гарантируется, если мы находимся в прочном союзе с сильнейшей державой мира и если мы, стремясь к совместной политической свободе, имеем с ней общую морально-политическую основу.
Очевидно, величайшее значение имеет ослабление напряженности в отношениях между Россией и Америкой, особенно если речь идет о далеко идущей разрядке. Однако на стабильное спокойствие мы можем рассчитывать лишь в том случае, если в полосу разрядки вступит и наша восточная политика.
Стремиться поставить кого-нибудь на место Америки при существующем положении означало бы совершить просчет. При нынешней крайней военной и политической слабости Франции нас не защитят романтическая фантазия и макиавеллистические устремления де Голля. К тому же мы не можем доверять де Голлю. Он использует нас, он хвалит нас, он поносит нас – в зависимости от обстоятельств. Внешняя политика Аденауэра, связавшая Федеративную Республику с де Голлем, нанесла ей огромный ущерб. Преамбула, которую бундестаг предпослал договору, не меняет дела, де Голль не признает ее. Не исправила положения и половинчатость боннской политики (лавирование, напоминающее кайзеровские времена). Это можно сделать только путем категорического отказа от союза с де Голлем и восстановления прежних отношений с Америкой. Узколобость внешней политики Аденауэра начала проявляться тогда, когда он не понял величия Кеннеди. Это и не удивительно, если принять во внимание разницу между государственным деятелем и просто политиком. Кеннеди сразу же заметил это и обратился к немцам с речью не в Бонне, а во Франкфурте-на-Майне и в Западном Берлине.
