Ознакомительная версия.
Очень возможно, что размеры, богатство и населенность Руси сделают ее очень значимой в европейской политике. Ивану Сбесившемуся никто не хотел отдать Екатерину Ягеллонку, а из Англии слали портреты рябых девок, чтобы старый развратник остыл. Русским царям, в жилах которых смешалась кровь династии Гедиминичей и Рюриковичей, вряд ли будут отказывать. Скорее монархи Европы будут делать задумчивые лица и искать в собственной родословной хоть каких-нибудь русских принцесс.
А если возникнет Речь Посполитая, Русско-Литовско-Польская Уния, перспективу такого государства даже и представить себе боязно.
Только не надо думать, что перспектива жизни такого государства, Руси, объединенной Западной Русью, безоблачно. Вот уж нет!
Крепостное право в нем вряд ли примет формы и масштабы такие же, как в Российской империи, но этот срам все-таки неизбежен, пусть и без Шеншина и Салтычихи.
Свобода феодального класса неизбежно обернется не только шляхетской вольностью, но и безобразными феодальными войнами. Когда князь Пинский пойдет войной на князя Черниговского за сказанные против него по пьяни «поносные слова», а князь Мещерский поднимет бунт против Великого князя, требуя права не только ковырять в носу за великокняжеским столом, но и пукать за торжественным обедом.
Огромного влияния Польши в таком государстве просто невозможно избежать, и оно совершенно не обязательно должно ограничиться покроем кунтушей и платьев; совершенно не очевидно, что влияние будет только положительным. Польша оторвала от Великого княжества Литовского и Русского лучшие и богатейшие русские земли, поманив русскую шляхту вольностями. На любое, сколько угодно дисциплинированное общество не может не сказаться развращающий пример соседа с его конфедерациями и рокошами.
С Польшей возможна уния вплоть до объединения в одно государство, а возможны и тупая конфронтация и бесконечные войны: и между католическим и православным государствами, и за гегемонию в Восточной Европе, и чтобы остановить бегство шляхты. Возможна и гибель Великого княжества и царства Русского — такого же, как Великого княжества Литовского, и почти по той же причине: в Польшу будут «отъезжать» целыми землями, стремясь урвать побольше вольностей.
Если не произойдет выделения украинцев и белорусов, из этого совершенно не следует, что страна и народ не расколются. Если не пресечь развития Новгорода, в Новгородской земле родится новый субэтнос, а потом и этнос новгородцев. Если вся страна будет ориентироваться на Польшу, а новгородцы — на Германию, для раскола возникнет очень солидная основа.
В нашей реальности немецким сторонникам Лютера и в голову не приходило проповедовать в православных землях. В виртуальности такая проповедь может и начаться, и дать плоды. Впрочем, почему не наоборот?! Это Карп Косой, основатель ереси «карповников», начал в 1470 году проповедовать на Немецком дворе. Часть немцев прониклась и обратилась в карпианство, новая версия христианства хлынула в Германию…
В конце концов, именно славянская Чехия начала Реформацию. Почему Новгороду нельзя?
Очень приятно представлять и развитие религии на Руси, и думать о Новгороде как об одном из центров Реформации. Но всякое благо неизбежно влечет за собой зло. Германия стала полем Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, и население ее уменьшилось на треть. Почему Русь не могла быть втянута в войну православных и стригольников или придуманных мной карпиан?
Вот протестантский, почти поголовно принявший карпианство Новгород заключает унию с лютеранской Швецией и лютеранами Германии. Тем более в нашей виртуальности Новгород изрядно онемечен.
Разницу между карпианством и лютеранством заметить непросто, возникает мощный Лютеранско-Карпианский союз, и Русь раздирает война между православным Югом и Центром и карпианским Севером, который поддержит Швеция и Бремен с Любеком. Да еще и католики с униатами ударят с Запада, «помогут», чтобы стало совсем «весело». Да еще отделятся парочка княжеств, воспользуются смутой и сумятицей.
Означает ли это непременную гибель Великого княжества и царства Русского? Скорее всего, отнюдь нет. И в Германии времен Тридцатилетней войны, и в Польше времен Потопа было ничем не лучше, не приличнее, не безопаснее. Интенсивность развития — это не хорошо и не плохо. Это когда всего происходит много и все происходит быстро, энергично, решительно, до конца. Скорее всего, Русь пережила бы Смуту в таком религиозном исполнении и продолжала бы существовать, обогатившись драгоценным опытом.
Лично мне ужасно жаль, что такое Великое княжество Русское не сбылось, а Великое княжество Литовское не одолело Московию. И вовсе не потому, что меня так уж невероятно чарует перспектива огромной державы, хищно нависшей над всей остальной Европой. А потому, что виртуальность, которую мы изучаем, — это общество, которое так и не задавлено государством. Это общество далеко не свободное от противоречий и проблем, но несравненно более открытое, более свободное, более самостоятельное, чем сложившееся в нашей реальности.
Это общество русской православной шляхты, живущей по законам, а не служилых людей тяглового государства. Общество немногочисленных, но реально существующих и осознающих себя горожан. Общество крестьян, по отношению к которым не все возможно и которые обретают свободу рано и без фактического выкупа своей свободы (как при Александре II).
Это общество, где науки и искусства не таятся в неведомой дали времен, а присутствуют в жизни общества и в XV, и в XVI веках. Здесь психов, сжигающих светские картины, сажают в сумасшедшие дома, а галерея портретов предков — нормальная часть богатого знатного дома.
Общество, в котором сельские девицы пляшут с парнями и водят хороводы, а шляхетские дамы из городов и фольварков в приталенных платьях разных цветов и покроя танцуют сложные танцы под музыку. В этом обществе для парня не получить хоть какого-то образования и не знать истории и географии, а для девушки — не уметь хотя бы читать попросту стыдно. Это как и не стать взрослым человеком.
В долгие осенние вечера, под свист зимних вьюг молодежь знакомится, выбирая друг друга под одобрительные покачивания головой «старых хрычей и хрычовок», а девицы будут зачитываться любовными романами и (уже тайком) Апулеем и Катуллом.
Первый университет в Великом княжестве Русском откроют в 1500 году; Полоцк, Киев и Новгород — наиболее реальные кандидаты на место такого университета. Вполне может быть, что откроется одновременно католический, униатский и православный университеты, профессура которых безобразно переругается между собой. Скажем, в Киеве — ортодоксальный православный университет, в Полоцке — униатский, в Новогородке — католический, а в Новгороде возникает университет «стригольнический». Профессура этого университета отстаивает местную, новгородскую ересь, а во всех остальных столпах науки и саму ересь, и Новгородский университет имени Садко поносят самыми последними словами.
В этом обществе совершенно невозможны ни один из «героев» этой книги. Появление в этой виртуальности царя Ивана, Гришки-Малюты Скуратова и прочих кромешников вызовет действия однозначные и односмысленные: посполито рушенье, объявление вне закона, двести злотых лично от царя за голову каждого… Такого рода веселое оживление охватывало, вероятно, двор князя Владимира Святого, когда проходил слух о появлении вблизи Соловья-разбойника, Змея-Тугарина или другого чудища поганого.
Так же точно будут ловить и запорожцев, если они все-таки появятся. Их огромную «малину»-Сечь сначала обложат войсками с разных сторон, чтобы никто не сбежал, а потом начнут практиковаться в пускании ракет и в ведении навесного огня. Пойманных же будут распределять между осунувшимися от бессонницы врачами и обалдевшими от жутких подробностей следователями с красными опухшими глазами.
Но и судьба людей не кровавых, так сказать, идеологов маразма ведь не лучше.
Если в этом обществе появится протопоп Аввакум и начнет колотить посохом танцующих, пугая их геенной огненной; если тут бледной поганкой взрастет какой-нибудь Сильвестр и станет поучать людей, как именно надо бить жену, ими займутся даже не ретивые полицейские, а скорее добродушные немецкие доктора и их русские ученики. Прозвучат мудреные термины на латыни и немецком, доктора станут переглядываться с озабоченным видом, скорбно качать головами, а потом на возмутителей спокойствия навалятся дюжие санитары. Они исчезнут надолго, а может быть, и насовсем.
Печальна будет здесь судьба Ивана Вишенского. Православные, озабоченные просвещением, в лучшем случае просто его не услышат. Князь Острожский или перековавшиеся Воротынские могут его попросту зашибить, чтоб не хулиганил и не путался под ногами. Тот — бежать в католические области, да и там православным не до «идейных» параноиков. А отцы-иезуиты пригласят Ивана в уютное, хотя и несколько прохладное, подземелье, где одни люди разложат инструменты, а другие с доброй, ласковой улыбкой поинтересуются: откуда он так хорошо знает, какой именно язык любит дьявол? И где именно познакомился Иван с этой особой? При каких обстоятельствах? Кто его познакомил?
Ознакомительная версия.
