VD
— Ну, так я время от времени выношу свои результаты на семинары. К сожалению, недостаточной финансирование науки не позволяет мне сделать этот процес бесперебойным.
— Надеюсь, первая нобелевская премия Вам поможет.
— Какое уж там. Моих грехов никакая баня не смоет. Я надеюсь на какие-нибудь антифеминистские гранты.
— В бане — как выяснилось — не моются.
— Да я бы и пришёл, коли мог бы ходить.
— Ну что ж, опять не срослось.
— Не, срастётся, не вопрос. Я просто старый бычок, медленно спускаюсь с горы.
— Это вопрос только внутрений. То есть вопрос самоощёщения — то есть он всегда меняется — два дня назад я думал, что не буду неделю выходить из дома, а вот сейчас решил, что всё-таки предприму несколько шагов в сторону склона горы.
— А я пытаюсь реализовать проект, который позволит мне не выходить из дома всю жизнь.
— Может рано его ещё реализовывать? У меня, конечно, бывали такие мысли — но не так, чтобы прямо сейчас. Впрочем, если нужно подкрутить контргайку, можете на меня рассчитывать.
— О господи. А контргайка — это что?..
— А это клёвая штука. Это вторая гайка, которая навинчивается на болтик и мешает его самоотвинчиванию при тряске. Эти гайки бывают ещё распоросными. Другое дело, что она получила известность благодаря профаническому употреблению в известной песне «Летят пули…» — «Но она не взорвётся, потому что шпион открутил контргайку».
Извините, если кого обидел.
24 августа 2006
История про разговоры VDI
— Я, разглядывая эти документы (пухлый том), всё примерял на себя разные модели выбора — помнишь, в Живом Журнале как-то проводили опрос, что мы они делали во время революции и Гражданской войны?
— Интересно, что бы я делал? Кстати, шезлонги и коктейли с зонтиками к тому времени изобрели уже? Интересуюсь.
— Изобрели. Одна беда, отчего-то документов о выдаче шезлонгов и коктейльных стаканов во внутренней тюрьме ВЧК я пока не обнаружил. Продолжаю искать.
— Зачем выдавать? Я бы и сам купил.
— Дело в том, что в камерах была большая скученность — шезлонг в ней хранить было невозможно. Всё едино пришлось бы сдать его в камеру хранения.
— Зачем в камерах? Почему в камерах? Оттуда ничего не разглядишь. Или вопрос таки был сформулирован следующим образом: "Что бы вы делали во время революции и Гражданской войны в камерах?" Так это совсем, совсем другой вопрос.
— Нет, увы. Это у тебя — совершенно другой ответ. Дело в том, что вопрос был не "что бы вы хотели делать во время Гражданской войны", совсем нет.
— Нет, пардон. Всякий такой вопрос, как бы он ни был задан, неизбежно означает "что бы вы хотели делать", ибо что бы с человеком случилось на самом деле — он знать никак не может. Возможно, тебя это шокирует, но совсем не факт, что всякий из нас непременно оказался бы в камерах… Я бы вот почти наверняка приспособилсо к режиму, а сгинул бы уже позже, в тридцатые. По ложному обвинению.
— Мне совершенно непонятно, отчего ты отказываешь себе в том, чтобы сесть в 1927 году за растрату? По-моему, вполне. Или нет — проживёшь долгую жизнь, а грохнут тебя только в шестидесятые, по делу Файбишенко-Рокотова.
— Ну, или так (с) И. Сталин. Есть ведь и предопределения. А есть и неизбежные логические конструкции.
— Нет, эткое хотение давно разоблачил Плеханов в своей работе "Роль личности в истории".
— Я ж говорю, вопрос совершенно бессымсленный. Всякого человека после смерти то ожидает, на что он не надеется и чего себе не представляет (с) Гераклит, кажетсо
— Гераклит, Гераклит, не сомневайся. Правда он Сократа пересказывал отчасти. Бессмысленных вопросов не бывает — тебе ли не знать. Ведь ты писатель-фонтан.
— Я эмир-динамит. А отчего это не воспринять в качестве помахивания ручкой читателю, того, что неверно называют "постмодернистским приёмом"?
— Я это так и воспринял, кста. Ты эта… Умище-то спрячь, не похваляйся попусту, перед своими-то.
— Подите прочь! какое дело поэту мирному до вас?! Ты царь?! Живи один нах!
— Надо сказать, что Гражданская война, как война красных и белых — вообще устойчивый советский исторический миф. Понятно, что в неё сошлись не две, а огромное количество сил. Причём некоторые время от времени консолидировались со своими бывшими и будущими противниками. Пример Махно — хрестоматиен, но у него было огромное количество вариантов на территории России — в Сибири, например. В Средней Азии — было всё по-другому, и Гражданская война там длилась de facto ещё несколько лет. Особые позиции в этих войнах были у левых и у правых эсеров, у крестьянских отрядов во время восстаний, охватывавших целые губернии. Национальные воинские формирования и вооружённые политические партии тоже занимали свои, а не «красные» и не «белые» позиции. Не говоря уж о войсковых частях других государств — которые отнюдь не всегда были «белые».
Я бы сформулировал этот интересный праздничный вопрос так: с кем бы вы были в 1918 году (в 1917 особо никто не воевал, а проблема выбора перед обывательем стояла не так остро — особенно в провинции).
а) Если бы знали, что всё кончится так, как кончилось.
б) Если бы свершившееся было бы неочевидно.
в) Если бы вы были вашим прадедом (прабабушкой), лишёнными исторического предвидения.
Хотя, как известно, если бы все бабушки имели яйца, то жизнь пошла бы иначе. Да.
— В сухом остатке, Владимир, в Гражданской войне, в конечном счёте, сошлись две силы. Можете назвать их «синие» и «оранжевые».
— Это, конечно, лучше. Только битва в этом случае была похожа на драку хамелеонов — все бегали с одной стороны на другую и резво перекрашивались.
— Особенно, корниловцы и латышские стрелки.
— Много их? Не много. А вот остальные меняли цвет как зайцы и белки — в зависимости от сезоны. Сейчас они и вовсе стали мультипликационными персонажами.
— Ну, не все — трудно представить Колчака персонажем комикса. Чапаева можно, Унгерна тоже можно. Слишком Колчак хорош для этого. А значит, не будет про него анекдотов.
— Чапаев стал Чапаевым после фильма «Чапаев». Был бы и столь успешный фильм «Колчак», как знать…Изюминка нужна, придурь. Пелевин, конечно, написал гениальный роман. Но Унгерн там не очень-то исторический. Он занял свою нишу в этой психоделической поэме, такую же, впрочем, как Катовский, как и Петька. Да и какая разница …? Грубо говоря, наплевать, какой был исторический Унгерн. После Пелевина я другого Унгерна представить себе не могу. Да и не надо мне.
— Реальный Унгерн очень яркой личностью был, впрочем. Клинический псих. Его свои же
