Мы официально обратились с предложением о подписании мирного договора с Германией и заявили: если Запад не согласится, мы будем вынуждены подписать отдельно мирный договор с ГДР. Тогда на ее территорию не будут распространяться положения Потсдамского соглашения, а будут действовать статьи мирного договора, который подпишут СССР и те страны, кто захочет. Кеннеди реагировал очень болезненно. Он чувствовал, что мы можем это сделать. Я видел, что Кеннеди понимает наши рассуждения в буквальном смысле слова: он считал, что мы, подписав мирный договор, тем самым решим и вопрос о Западном Берлине и оккупируем его. Естественно, мы таких намерений не имели, а хотели, чтобы он официально стал вольным городом, иначе произошло бы столкновение. Конечно, в случае столкновения сначала мы решили бы дело очень быстро в свою пользу, потому что в Западном Берлине находились небольшие вооруженные силы западных стран. Но большие или малые, а это уже стрельба, могла разразиться и война. Поэтому мы не преследовали подобной цели и не хотели военного конфликта. Конкретно же мы стремились передать ГДР все функции, которыми пользовались по обеспечению связей через ее территорию западные страны с Западным Берлином. Она как суверенное государство сама решала бы это и, естественно, поставила бы вопрос более жестко, как это свойственно каждому суверенному государству. Западные державы вынуждены были бы считаться с правительством ГДР, которого они не признавали, как не признают и сейчас. Таким образом, возник бы какой-то конфликт военного порядка с непредсказуемыми последствиями. Кеннеди сопротивлялся и доказывал, что Запад на это пойти не может; что Потсдамское соглашение определяет существование одной Германии и мирный договор может быть подписан только при условии создания единой Германии. Такие доводы Запад приводил все время. Сейчас, видимо, ситуация изменилась. Сам Брандт, премьер-министр Западной Германии[189], вынужден был признать де-факто, что существуют две Германии. Беседы по германскому вопросу протекали у нас очень обостренно. Мы решительно защищали свое право заключить мирный договор со всеми последствиями, вытекавшими из этого, и рассматривали Западный Берлин как территорию ГДР, а пребывание там западных войск считали незаконным. Кеннеди доказывал обратное...
Что говорил он о мирном сосуществовании? Это очень интересно: он признавал необходимость строить наши отношения с целью обеспечения мирного сосуществования, исключить войну и военные столкновения, но понимал это по-своему. Согласно его пониманию дела, мы должны будем договориться и документально оформить это каким-то договором о том, что стоим на позициях мирного сосуществования, которое он толковал как фиксацию сложившегося во всех странах социально-политического строя, не допуская его изменений. Эта позиция для нас совершенно неприемлема. Я ему так и заявил. Мы согласны строго придерживаться условий мирного сосуществования, в спорных вопросах не должны ни прибегать к силе, ни вмешиваться во внутренние дела других государств. Однако и эти государства не должны вмешиваться во внутренние дела нашего государства. Вопросы политического устройства каждой страны должны решаться самими народами, и даже если будет изменяться общественный строй по решению самого народа, мы не должны вмешиваться в это. Вот как мы понимаем дело. "Нет, - отвечал Кеннеди, - должны вмешиваться, потому что могут быть засланы агенты другой державы". То есть он навязывал нам свое понимание мирного сосуществования как обеспечения безопасности не только границ, но и внутреннего устройства государств, вечного статус-кво. Первую половину дела, гарантию безопасности границ, мы принимали. Вмешательство же во внутреннее устройство других государств для нас немыслимо и невозможно. Я предложил ему маленький экскурс в историю США: "Когда-то США были колонией Англии, а потом народ восстал и начал войну, в которой одержал победу. Так США стали независимым государством. История подтверждает, что существуют внутренние вопросы, которые решает сам народ, и надо обеспечить невмешательство во внутренние события".
Народы России тоже совершили революцию. И это тоже внутренний вопрос. "По-вашему, - говорю, - другие страны имели право вмешаться, вот они и вмешались: США, Англия, Франция навязали интервенцию молодому советскому государству, но чем это кончилось, вы отлично знаете. Царь Николай I на практике проводил ту политику, которую сейчас проповедуете вы, помог Австрийской монархии подавить Венгерскую революцию[190]. Это было позорное вмешательство во внутренние дела, но там один император помогал другому сохранить реакционный режим. Чем это кончилось, вы тоже отлично знаете. История доказала несостоятельность такой политики, Австро-Венгрия потом развалилась. Сейчас вообще все резко изменилось, а вы хотите, чтобы мы с вами вернулись к тем временам, когда заключались договоры между монархами для обеспечения устойчивости тронов и объединения усилий ради подавления народов, если они проявят желание изменить внутреннее положение в своей стране? Мы на это никогда не пойдем и всеми средствами будем бороться против такой политики". Кеннеди - умный человек, но защищал интересы своего класса. Я же был несколько удивлен и поэтому во время переговоров немного иронизировал над ним, высмеивая его позицию как несовременную и устарелую. Наконец, он признал, что для смягчения напряженности требуется сохранять мир между СССР и США.
Но это только одна, низшая ступень мирного сосуществования. Если бы Кеннеди признал всю глубину формулы мирного сосуществования и постарался бы ее раскрыть, то с его стороны исключалось бы предложение, которое он внес, предлагая зафиксировать в застывшем положении как границы между государствами, так и их внутреннее социально-политическое устройство. А как быть со странами, остававшимися в положении колоний? Что же, мы должны помогать колонизаторам? Это реакционное предложение, и мы старались раскрыть его реакционность, доказать его несостоятельность, сочувствуя силам, которые стремились изменить существующие порядки, но не вмешиваясь во внутренние дела этих стран, а лишь сочувствуя их народам. Относительно ленд-лиза мы тоже обменялись мнениями, но остались при старых взглядах. Я повторил то, что в свое время говорил Эйзенхауэру: "Вы нам помогали, мы за это вам благодарны. Но мы вместе с вами вели войну против общего врага и ваши материалы оплатили нашей кровью. Кровь дороже любых материалов, которые мы от вас получали. Поэтому мы считаем, что уже давно и с лихвой оплатили стоимость ваших поставок по ленд-лизу". Кеннеди твердил свое. Наши встречи проходили днем, а вечером австрийское правительство устраивало в нашу честь роскошные приемы. Посетили мы оперу.
Потом нам показали цирковое представление с лошадьми, очень красивое зрелище. Вена гордилась тем, что была родоначальницей использования лошадей в цирке. Дрессированные лошади используются во всех цирках, но у них в театрализованном представлении участвует масса наездников. Нас познакомили также с достопримечательностями, которыми богата Вена. На приеме Кеннеди познакомил меня со своей женой и матерью. Его мать произвела на меня хорошее впечатление: приятная женщина! Супруга же его Жаклин - молодая женщина, о которой я много читал в газетах. Журналисты всегда выставляли ее красавицей, завораживающей своей красотою мужчин, но на меня она не произвела подобного впечатления. Да, молодая, энергичная, приятная, но без особого блеска... Об этом я говорю здесь лишь потому, что в печати как раз о ней писали другое. Видимо, она бойка на язык, как украинцы говорят - языкастая; и в разговоре находчива. С ней не связывайся - обрежет! Встретился я с ней в театре, во время перерыва пошли в буфет. Какие там могли у нас быть разговоры? Перебрасывались обычными фразами. Однако и тут она показала остроту своего языка. Меня как главу делегации советского государства совершенно не трогало, какова она. Это дело мужа. Если она ему нравится, на здоровье и ему, и ей. То же самое и в отношении матери. Мы помнили, что она миллионерша, и, следовательно, должны были знать, с кем имеем дело, не забываться. Могли улыбаться, жать любезно друг другу руки, но мы люди разных полюсов. Во время переговоров в комнате с нами находились только переводчики, а также Раск и Громыко.
Наши беседы проходили в виде диспута. Не помню, чтобы Кеннеди обращался с каким-либо вопросом к Раску или чтобы Раск подавал реплики. Этого не было. Поэтому у меня создалось впечатление, что Кеннеди сам очень хорошо разбирался в международных вопросах и был подготовлен к переговорам. Все, о чем нужно было обменяться мнениями, он изучил заранее и совершенно свободно владел материалами. Это было абсолютно не похоже на то, что я наблюдал, встречаясь с Эйзенхауэром. Это, конечно, говорило в пользу Кеннеди, и он вырастал в моих глазах. Тут был партнер, к которому я относился с огромным уважением, хотя мы стояли на разных позициях и были как бы противниками. Я ценил его качества. Если президент сам разбирается в деталях политики, значит, он и определяет ее. А так как президент заявил, что с пониманием относится к мирному сосуществованию, следовательно, зарождалась какая-то уверенность в том, что он не станет опрометчиво принимать решения, которые привели бы к военному конфликту; С каждой встречей он вырастал в моих глазах. Мы постоянно прощупывали возможность найти какие-то соглашения по острым вопросам для обеспечения взаимной безопасности.
