Причиной для гонений на национальную группу, еще недавно считавшуюся самой «сознательной» и «революционной», стало недовольство Сталина новым государством Израиль.
Это был крупный просчет сталинской внешней политики. «Гениальный стратег», помнивший времена, когда еврейские революционеры составляли основной кадровый ресурс Коминтерна, активно поддержал проект создания в Палестине еврейского государства. Расчет был на то, что у Москвы появится на Ближнем Востоке плацдарм для экспансии в этом важнейшем регионе. Но когда в 1948 году Израиль — в значительной степени благодаря Сталину — появился на карте, сразу же оказалось, что ориентироваться на СССР эта страна не намерена. И Вождь обиделся, а когда он обижался на какую-нибудь нацию, то обрушивал кару на всех ее представителей. Особенное возмущение у Сталина вызвал энтузиазм, охвативший советских евреев при создании национального государства. С этого момента они и стали «бродягами в человечестве» и «космополитами», вышедшими у партии из доверия.
Антисемитская кампания после 1949 года на время снизила обороты, но в последние месяцы жизни диктатора вышла на еще более воспаленный уровень — когда развернулось «Дело врачей-вредителей», якобы планомерно убивавших своих пациентов, руководителей партии и правительства. Большинство арестованных медиков были евреями.
Здесь сказался еще один, помимо мегаломании, болезненный симптом личностной деградации правителя. Старея, Сталин стал до параноидальности подозрительным, и больше всего по отношению к тем, кто находился рядом. Здоровье диктатора ухудшалось, а придворным врачам он не доверял, их инструкций не выполнял. Когда главный терапевт кремлевского Лечсанупра В. Виноградов порекомендовал диктатору поменьше работать и побольше отдыхать, тот усмотрел в этом намерение отстранить его от власти, и академик отправился за решетку.
Н. Новик, начальник личной охраны Вождя, вспоминает, что под конец Сталин не доверял даже собственным телохранителям.
Однажды в автомобиле он вдруг грозно сказал: «Вы возите меня по одному и тому же маршруту. Под пули возите?». И после этого никогда не называл маршрут поездки заранее — лишь в дороге сообщал, куда его везти, и часто требовал ехать не прямо, а в объезд.
После смерти вскрытие обнаружит размягченные участки и чрезвычайно суженные кровеносные сосуды в сталинском мозге. По мнению врачей эта патология могла объяснять резкие смены настроений и болезненную подозрительность.
Сталинская паранойя обрушивалась и на тех, кто издавна считался вернейшими и надежнейшими его помощниками.
В 1951 году Сталин внезапно приказал арестовать свирепого, по-собачьи преданного министра госбезопасности Абакумова и устроил чистку в самом министерстве. В 1952 году уволил, а затем отправил в тюрьму своего многолетнего начальника охраны генерала Власика — за недостаточную бдительность. В начале 1953 года заподозрил бессменного личного помощника Поскребышева в том, что тот ворует документы, и тоже посадил.
К концу около Вождя уже не осталось людей, с которыми он начинал свое восхождение к власти.
Вячеслав Молотов, с середины тридцатых годов второй человек в государстве, целых 11 лет занимавший пост главы правительства, угодил в опалу в начале 1949 года, потеряв пост министра иностранных дел.
Неразлучный со Сталиным еще с Гражданской войны «первый маршал» Ворошилов начал утрачивать влияние в первые месяцы войны, когда оказался слабым полководцем. Положение его становилось всё более шатким. Никита Хрущев впоследствии рассказывал, что Сталин подозревал, будто Ворошилов является английским агентом.
Лазарь Каганович, «железный нарком», тоже вышел из ближнего круга. Его еврейское происхождение теперь стало гандикапом.
Угодил в опалу и Анастас Микоян, нарком с 1926 года и член политбюро с 1935-го.
На XIX съезде партии, последнем, в котором участвовал Сталин, никто из этих прежних фаворитов не был включен в состав «руководящей пятерки».
Кроме самого Вождя в этот высший политический штаб вошли выдвиженцы эпохи «зрелого сталинизма»: Георгий Маленков, Лаврентий Берия, Николай Булганин и Никита Хрущёв.
Борьба за влияние
У всех этих людей, очень разных, имелось одно общее качество: они не принадлежали к категории «вождей». Это были выходцы из «второго эшелона» власти.
Георгий Маленков (р. 1901) начинал как партийный кадровик, постепенно поднимавшийся со ступеньки на ступеньку в аппарате ЦК и ставший кем-то вроде личного сталинского надсмотрщика за номенклатурой ВКП(б). Главные таланты Маленкова состояли в психологическом манипулировании Вождем и придворном интриганстве — тут ему не было равных.
Лаврентий Берия (р. 1899), человек весьма извилистой судьбы (в юности служил в контрразведке независимого Азербайджана), начал свою карьеру в Закавказье и в высшие органы власти попал только в 1938 году, на ключевую должность наркома внутренних дел. Берия тоже был искусным интриганом, но, кроме того, являлся хорошим организатором. Сталин поручал ему самые ответственные (и очень разные) направления деятельности. Перед войной Берия провел очередную, пост-ежовскую чистку в спецслужбах. В Государственном Комитете Обороны он курировал авиационную промышленность. В августе 1942 года был командирован на самый критический участок фронта — оборону Кавказа. В 1944–1945 гг. руководил массовой депортацией репрессированных народов. Затем возглавил и успешно осуществил работы по созданию ядерного оружия. На фоне тусклой послевоенной плеяды «вторых лиц» Берия выглядит самой яркой фигурой. Силен он был еще и тем, что после ухода с должности наркома внутренних дел (в декабре 1945 г.) сохранил крепкие связи в органах госбезопасности, где на многих ключевых позициях находились его назначенцы.
Николай Булганин (р. 1895) в 1947 году сменил Сталина на посту министра обороны и был произведен в маршалы, хотя никогда не командовал войсками. Во главе вооруженных сил Вождю нужен был не герой войны, а человек послушный и неопасный. Эти два качества в конце сороковых стали главным залогом успешной карьеры. В 1949 году Сталин сделал удобного человека своим первым заместителем в Совете министров. При стареющем Вожде это означало, что работой правительства фактически руководит Булганин.
Ни у кого не вызывал опасений и Никита Хрущев (р.1894), сначала считавшийся «человеком Кагановича», но со временем приобретший самостоятельный аппаратный вес. В 1949 году он был переведен из украинских руководителей на должность московского партсекретаря и стал членом «ближнего круга», непременным участником ночных застолий Вождя — это был признак наивысшего статуса. Веселый, жизнерадостный Никита Сергеевич, готовый и спеть, и сплясать для скучающего диктатора, вероятно, тоже казался Сталину человеком безопасным, хотя, в отличие от Булганина, был очень непрост.
Берия, Булганин, Маленков, Хрущев
В первые послевоенные годы место главного фаворита занимал Андрей Жданов, которого Сталин после убийства Кирова поставил руководить Ленинградом. Жданов был силен, во-первых, личным доверием Вождя, а во-вторых, своей «командой», в которую входили заместитель председателя Совета министров Николай Вознесенский, секретарь ЦК Алексей Кузнецов, ленинградский партийный руководитель Петр Попков, председатель Совета министров РСФСР Михаил Родионов. Всё это были люди довольно молодые, немногим за сорок.
Сам Жданов курировал идеологию и культуру — сферы, которыми Вождь в это время особенно интересовался, на чем, собственно, и зиждилось влияние фаворита. Жданов инициировал — по желанию Сталина либо предугадывая его желания — публичные кампании, за которыми диктатор увлеченно наблюдал и в которые вмешивался. Кроме уже поминавшейся «философской дискуссии», Жданов «навел порядок» в композиторском цехе, осудив «формализм» в творчестве Вано Мурадели, Сергея Прокофьева и Дмитрия Шостаковича. Затем последовала экзекуция литературы, которая неправильно воспитывала молодежь «в духе наплевизма и безыдейности». Главный тезис ждановских разносов транслировал сталинскую идею о том, что искусство должно быть понятно простым людям. Вообще вся советская идеология этого периода была проникнута возвращением к догмам самого реакционного самодержавия, только лозунг «православие — самодержавие — народность» трансформировался в триаду правоверного марксизма, поклонения Вождю и «близости к народу».
