Вопросы, тем не менее, возникают. Ну, скажем, такой: почему воры?
В нашей цивилизованной стране, как и в прочем интеллигентном мире, действует презумпция невиновности: пока суд не вынес приговор, человека нельзя считать преступником. А тут даже следствие едва началось, но ни у кого ни малейшего сомнения – конечно, воры и есть, сидят за дело. Откуда такая уверенность? Неужели так и не выдавился из нас подлый и трусливый, сталинской выделки, совок: дескать, зря не посадят?
Да нет, тут нечто иное. В поголовной трусости наше общество не обвинишь. Когда вся судебная система наехала на опального олигарха, народ не безмолвствовал: и правозащитники митинговали, и журналисты клеймили «басманное правосудие», и студенты стояли у здания суда с плакатами. А тут свеженьких арестантов без всяких аргументов и фактов скопом зачислили в казнокрады. Почему? Ответ, пожалуй, может быть только один: подозреваемые расплачиваются за все свое бумажное сословие. Чиновник – значит заведомый вор. Принимается без доказательств.
Конечно, это не справедливо. Чиновники люди разные, а количество их таково, что среди этой массы просто не может не оказаться какое—то количество порядочных. Поэтому винить в казнокрадстве и взяточничестве всех, как говорится, огуречным чохом, несправедливо. Но в данный момент меня больше, чем справедливость, волнует иное обстоятельство.
Что такое чиновник? Маленькая деталь государства. Все вместе чиновники как раз и составляют аппарат управления и насилия, именуемое государством. А общественная реакция на арест управленцев из медицинского ведомства лишний раз доказывает, что Россия не любит своих чиновников, не уважает и в их бескорыстие категорически не верит.
Вряд ли в мире есть страна, где народ любит чиновников. Но такую устойчивую ненависть к бюрократии я, пожалуй, нигде не встречал. Случайно ли из всех российских чиновников массовым доверием пользуется один—единственный: президент? И слава Богу, что пользуется, ибо тотальное отвращение к государственным людям крайне опасно для стабильности в стране и вообще для страны.
В начале прошлого века огромная империя развалилась не из—за козней немецких шпионов, а потому, что ее правящий слой, от царя до исправника, был презираем всеми слоями общества. В конце века, в августе девяносто первого, еще более мощная империя большевиков рухнула в три дня из—за такой же всенародной ненависти к правящей партийной мафии – не помог даже колоссальный «административный ресурс», включавший армию, милицию и КГБ. Мы помним, как в считанные дни обрушилась в Румынии жестокая диктатура Чаушеску, как в Ираке разбежалась почти миллионная армия Саддама Хуссейна. В спокойное время чиновничество мало считается с отношением народа – но времена не всегда бывают спокойными.
Арест нескольких чиновников, в сущности, дело рядовое. А вот реакция общества заставляет не только задуматься, но и встревожиться. Разумней и безопасней заняться коррупцией сверху прежде, чем народ займется ею снизу. Русский бунт осмысленным не бывает.
Центральная газета опубликовала на смежных страницах две занятные статьи. Одна посвящена критике телевидения, которое все программы новостей непременно начинает с пожаров и наводнений, будто иных событий в России просто нет. В результате у доверчивых россиян развивается синдром катастрофизма: начинает казаться, что они живут накануне всеобщего краха, в кошмарной стране, где глупо заниматься серьезными делами, строить дома и рожать детей. Критика, надо сказать, справедливая: паникеры голубого экрана постоянно вынуждают нас делать нелегкий выбор между развлекухой бесконечного Петросяна и горой окровавленных трупов.
Однако на соседней странице той же газеты опубликована статья собственного экономического обозревателя, тоже выдержанная в жанре катастроф.
Из статьи выясняется, что в России в прошлом году по сравнению с предреформенным 1990–м была вдвое ниже и производительность труда, и зарплата тружеников. Так что придется приложить немало усилий, чтобы вернуться к благополучию того самого девяностого. При этом автор, надо отдать ему должное, выводы берет не с потолка, он оперирует строгими данными статистики. А как спорить с цифрами? Арифметика наука серьезная: больше в ней значит больше, вдвое значит вдвое…
Если бы такая статья о России была опубликована на острове Маврикий, она наверняка убедила бы тамошних аборигенов. Но мы—то живем не на Маврикии. И прекрасно помним, как роскошествовала Россия в девяностом году.
Чтобы достичь того уровня благоденствия, сегодня надо раз в десять сократить число магазинов и рынков, убрать с полок все товары, кроме кошмарного «завтрака туриста», восстановить талоны на мясо, верней на то, что тогда называлось мясом (полтора килограмма костей и жил в месяц), а в ближайших окрестностях Кремля опять ввести «карточки москвича», чтобы защитить жалкие прилавки Арбата и Садового кольца от голодных провинциалов. Самым трудным будет вновь приучить разбаловавшееся население к километровым очередям. Ну и, конечно, вернуть отечественному рублю ласковые прозвища «деревянный» и «фантик». Зато потом можно без всяких опасений включить на полную мощность денежный станок и повысить зарплаты даже не в два, а в двадцать два раза: какая правительству разница, сколько у населения нулей на сберкнижках, если на раскрашенные бумажки все равно ничего не купишь!
Да, но как же быть с цифрами? Ведь они из официальных отчетов.
Это верно. Другой вопрос, какие цифры и как попадали в эти отчеты до начала реформ – да и в годы реформ.
В 1990 году еще действовала по инерции так называемая «партийная» статистика. И цифры в ней значились только те, которые были нужны руководству КПСС. Если по пятилетним, семилетним или еще каким—нибудь планам благосостоянию народа полагалось расти, оно и росло. Это было замечательное время, когда считалось, что доллар стоит 90 копеек, хотя на единственном реально существовавшем «черном» валютном рынке за него охотно давали и двенадцать, и пятнадцать рублей. Так что самая высокая на тот момент пенсия составляла ровно одиннадцать долларов. Разумеется, члены ЦК КПСС получали на три порядка больше – но их, к сожалению, было всего полторы сотни на триста миллионов жителей СССР…
Манипуляции с производительностью труда были столь же «партийны». Скажем, получалось, что по количеству выпускаемых автомобилей СССР отставал от ФРГ всего в три раза – то есть, вот—вот догоним. Что в Германии делали «Мерседесы», а у нас «Москвичи», не учитывалось. По количеству производимой обуви СССР находился на одном из первых мест в мире. Но покупали эту обувку только от полной безнадеги – она была уродлива, как смертный грех, и разваливалась после первого дождя. А сколько выпускалось продукции, которая никогда не находила применения? В СССР было построено 250 атомных подлодок – в полтора раза больше, чем во всем остальном мире. Пятой части смертоносных атомоходов вполне хватило бы, чтобы три раза уничтожить все человечество. Теперь эти монстры ржавеют в российских бухтах, грозя радиационной смертью стране, которая произвела их на свет. А ведь они когда—то тоже учитывались в отчетах.
Сегодня производится лишь то, что можно продать – то есть, то, что купят, то есть то, что нужно людям. Именно поэтому нынче отечественная колбаса, отечественные костюмы и прочие отечественные товары успешно конкурируют с импортом, да и сами идут на экспорт. Рынок все расставил на свои места: «Жигули» покупаются, и ВАЗ работает почти на полную мощность. «Москвич» не берут, и на АЗЛК начата процедура банкротства. Хамский принцип «лопай, что дают», ушел в прошлое вместе с коммунистической диктатурой…
Я не случайно поставил под сомнение статистику не только прошлую, но и нынешнюю. Сатириками давно уже замечен забавный парадокс: россияне тратят на покупки вдвое больше, чем зарабатывают. Понять эту нелепицу легко: реальные заработки чуть не вдвое больше статистических. И нынешний рубль бессмысленно сопоставлять с «деревянным»: он обменивается на любую валюту, и его покупательная способность гарантирована экономикой не только нашей, но и немецкой, и шведской, и американской. Так что резонней сравнивать не цифру с цифрой, а жизнь с жизнью. Тогда и отпадет охота пугать читателей мнимыми катастрофами.
В том девяностом году экономика страны стремительно катилась к полному развалу. Сегодня она стабильно растет. И смотреть надо не в прошлое, а в будущее. Не факт, что оно окажется легким. Но есть основания надеяться, что такой униженной и нищей, как на закате большевистской империи, Россия не будет уже никогда.
Президенты стран СНГ встретились в приятной обстановке.
Пожалуй, это самое существенное, что можно о встрече сказать. Главы дружественных государств были без галстуков, много улыбались, говорили друг другу всякие хорошие слова. Никакие решения не принимали, заявления не подписывали. И разумно поступили: что толку заключать многословные соглашения, которые все равно никого ни к чему не обязывают. А клясться в дружбе и любви можно и без протоколов – ведь и в ЗАГС новобрачные идут не по зову сердца (любовь в печатях не нуждается), а ради документов, которые могут очень даже пригодиться в случае скандального развода.
