его творческая жизнь. Толстой совершил на первый взгляд весьма
парадоксальный шаг, к которому он, однако, очевидно, готовился целую
жизнь. Но, веря себе самому, Толстой не поверил ни Шекспиру, ни Лиру.
"Уход" Толстого - не символ ли "ухода" России? Не ее ли плата за европофобию?..
ШЕКСПИР И ДОСТОЕВСКИЙ
Шекспир дал возможность целому поколению чувствовать себя
мыслящим существом, способным понимать.
Достоевский
Уже при жизни Достоевского называли учеником Шекспира (Современник. 1866. э 12. Отд. II. С. 276). В "Жестоком таланте" Н. К. Михайловский, сравнивая с Шекспиром "талант такого роста, как Достоевский", обратил внимание на сходство художественных приемов и мировидения двух гениев. Хотя тема "Шекспир и Достоевский" далека от исчерпания, собраны все высказывания Достоевского о Великом Виле, проанализированы шекспировские реминисценции в произведениях Достоевского и определено место Шекспира в творческой лаборатории "жестокого таланта". Тем не менее поражает малочисленность сравнительных исследований двух лучших знатоков человеческих душ и страстей. Даже Тарле, собравший эти материалы, свою знаменитую (к сожалению, утерянную) лекцию посвятил, главным образом, "ненормальным состояниям душ", то есть изображению преступных типов двумя художниками. Как говорил сам Тарле, его задачей было установить тот "шаг вперед, который совершил Достоевский в изображении ("выворачивании наизнанку") преступной души". Тарле интересовало не столько человековедение, сколько психиатрия, криминология и психология преступления. Он следовал по стопам Ферри и его "Преступников в искусстве":
До открытия уголовной антропологии, разве что гений
Шекспира (в Макбете) и личные наблюдения Достоевского над
сибирскими злодеями знали о существовании такого рода
преступников.
Но разве можно сводить художников к криминологам? Ведь еще В. М. Бехтерев отмечал, что Достоевский "прежде всего художник. Он дал то, чего наука... дать не могла, ибо область художественного воспроизведения действительности есть дело художника, а не врача, притом же для тех творений, которые вышли из-под пера Достоевского, нужна гениальность и притом гениальность особого рода, гениальность художественная, а не аналитический гений науки".
По пьесам Шекспира Достоевский изучал "все типы страстей, темпераментов, подвигов и преступлений". Если хотите, он сам шел по пути, проложенному Страстным Пилигримом. Если хотите, "Мера за меру" - предтеча "Преступления и наказания". Я имею в виду не содержание, а мировидение.
Для Достоевского Шекспир был тем эталоном, по которому он выверял не только своих первых героев - Карамазова, Ставрогина, Настасью Филипповну, но и безымянную крестьянку, доведенную побоями до самоубийства.
Эта женщина, в другой обстановке, могла бы быть какой - нибудь
Юлией или Беатриче из Шекспира, Гретхен из Фауста... И вот эту-то
Беатриче или Гретхен секут, секут как кошку!
Достоевский рано приобщился к Шекспиру, еще 17-летним юношей вдумываясь в философию Гамлета и в письмах из инженерного училища признавая его недосягаемым творческим образцом. Культ Шекспира Достоевский сохранил до конца жизни.
Как и следовало ожидать, Достоевского привлекали самые философские герои Шекспира - поэтому столь велик его интерес к "Гамлету", "Отелло", "Генриху VI". Именно главных героев этих пьес он столь часто упоминает в своих произведениях, использует для развенчания "современных Гамлетов", циников и лицемеров. Явный отпечаток гамлетизма, в понимании этого явления Достоевским, несут на себе князь Валковский, Фома Опискин, Ставрогин, которого мать сравнивает с датским принцем, чахоточный Ипполит, терзаемый гамлетовским вопросом, рефлектирующий Версилов, наконец, Иван Карамазов, ссылающийся в споре с Алешей на трагедию Шекспира.
Вполне возможно, что гамлетовские сомнения и отчаяние писатель
находил в Алексее Ивановиче, герое романа "Игрок", которому дал
реплику принца: "слова, слова и слова" и в парадоксалисте "Записок из
подполья". Недаром последний, услыхав пошлую тираду, что "Шекспир
бессмертен", демонстративно "презрительно захохотал", "выделанно и
гадко фыркнул": сам-то он понимает Шекспира, думалось ему, этому
"усиленно сознающему" человеку, в котором рефлексия парализует
действие.
Гамлетовские слова кричит в "Подростке" Аркадий, услыхав о гибели
Крафта: "Великодушный человек кончает самоубийством; Крафт застрелился
- из-за идеи, из-за Гекубы... Впрочем, где вам знать про Гекубу!.."
Наконец, Митя Карамазов, приняв твердое решение пустить себе пулю в
лоб, жалуется Перхотину: "Грустно мне, грустно, Петр Ильич. Помнишь
Гамлета: "Мне так грустно, так грустно, Горацио... Ах, бедный Йорик!"
Это я, может быть, Йорик и есть. Именно теперь я Йорик, а череп
потом".
Достоевский постоянно и настойчиво возвращался к гамлетовскому
вопросу, потому что за размышлениями о загробной жизни скрываются
сомнения в бессмертии души и, в конечном итоге, главный вопрос,
которым писатель, по его собственному признанию, "мучился сознательно
и бессознательно всю... жизнь - существование Божие".
Хотя шекспировские реминисценции у Достоевского редко связаны с раскрытием души героев, ориентировка на Шекспира всегда явственна и постоянна. Характерный пример - работа над "Идиотом", трансформация образа князя Мышкина.
Сперва он мыслился трагическим злодеем, приходящим к очищению
через страдание, и в числе его прообразов оказывался Яго. На раннем
этапе работы, 18 октября 1867 г. писатель сделал такую запись:
"План на Яго.
При характере Идиота - Яго. Но кончает божеств. Оступается
и проч.
NB. Всех оклеветал, перед всеми интриговал, добился, деньги взял
и невесту и отступился".
Таким образом. "Идиот" сперва представлялся Достоевскому неким
коварным интриганом и авантюристом. Дальнейшие записи, уточняющие и
развивающие характер и поведение Идиота-Яго, показывают, как,
отталкиваясь от шекспировского героя, писатель старался психологически
обосновать его ненависть к людям. Особенно интересовало его раскрытие
душевных движений и поведения "русского Яго" в новом аспекте,
отсутствующем в трагедии, - в любви. Однако эти поиски не были
завершены в связи с полным изменением замысла и переориентировкой
героя на Христа и Дон Кихота.
К шекспировским реминисценциям принадлежит и сравнение героя
"Бесов" Николая Ставрогина с принцем Гарри, наследником престола, а
затем английским королем Генрихом V в исторической хронике "Король
Генрих IV". Одна из глав так и названа "Принц Гарри. Сватовство" (ч.
I, гл. 2). Сравнение это делает другой герой романа - Степан
Трофимович Верховенский, идеалист 40-х годов, убежденный западник и
страстный поклонник Шекспира. Желая утешить мать Ставрогина - Варвару
Петровну, взволнованную слухами о "безумных кутежах", о "какой - то
дикой разнузданности" и бретерстве сына, "Степан Трофимович уверял ее,
что это только первые, буйные порывы слишком богатой организации,
что море уляжется и что все это похоже на юность принца Гарри,
кутившего с Фальстафом, Пойнсом и мистрис Квикли, описанную у
Шекспира".
Чаще всего мы встречаемся у Достоевского с Отелло, Гамлетом и Фальстафом. Увлечение "Отелло" было столь велико, что в 1879-1880 годах Достоевский несколько раз предлагал в салоне Штакеншнейдеров поставить любительскую пьесу и себя в роли Отелло. Тема Отелло - одна из центральных в "Подростке".
У Версилова тоже "разможжена душа", потому что он лишился идеала:
обожая Ахмакову, он испытывает "самое искреннее и глубочайшее неверие
в ее нравственные достоинства". Между тем Ахмакова. как и Дездемона,
представлена идеалом нравственного совершенства, ума, красоты.
Параллельность финальных сцен очевидна: подобно тому как мавр целовал
перед убийством спящую жену свою, Версилов дважды целует лежащую без
чувств Ахмакову и затем пытается застрелить ее и застрелиться сам. Но
Версилов не Отелло, не цельная чистая душа, а "рефлексер",
переживающий раздвоение личности. Он действует импульсивно, почти
теряя рассудок, и ему не удается ни убить, ни покончить с собой.
Тема Фальстафа занимает в творчестве Достоевского меньшее место: m-r M в "Маленьком герое", купчик Архипов в "Униженных и оскорбленных " ("Бестия и шельма... Иуда и Фальстаф, все вместе"), чиновник Лебедев и генерал Иволгин в "Идиоте", Лебядкин в "Бесах". Фальстафы Достоевского - мерзость мира, "особая порода растолстевшего на чужой счет человечества, которая ровно ничего не делает, которая ровно ничего не хочет делать и у которой, от вечной лености и ничегонеделания, вместо сердца кусок жира".
Академик Е. В. Тарле писал А. Г. Достоевской: "Достоевский открыл в человеческой душе такие пропасти и бездны, которые и для Шекспира и для Толстого остались закрытыми". Психологический анализ у Достоевского тоньше, значительнее, глубже, нежели у Шекспира: то, что Шекспир только обозначил, наметил, изобразил извне, Достоевский показал изнутри. Что у Яго или Макбета преступная воля или страсть, то у Раскольникова, Свидригайлова, Смердякова, Верховенского - структура сознания, анатомия подкорки, патологоанатомия, болезненные состояния, психиатрия.
