Ознакомительная версия.
Он очень любил и уважал своих родителей. В быту был хорошим помощником. Всегда помогал маме, Ольге Михайловне: ходил в магазин за продуктами для всей семьи, убирал в квартире, стирал свои вещи. В последний приезд из армии, Стас говорил: «Приду из армии, обязательно сделаю ремонт в квартире, поменяю мебель и аппаратуру». Когда тяжело заболел его отец, Стас постоянно находился рядом с ним. Отец умер у него на руках. Это для мальчишки была первая потеря близкого и дорогого для него человека. Приезжая в отпуск, первым делом он навещал могилу отца.
К своим родным и близким людям он относился с большим вниманием. Поздравлял со всеми праздниками, был очень любезным и радушным парнем. Бабушка, Мария Михайловна, вкусно готовила первые блюда, а Стас обожал супы, борщи. Навернув тарелку борща, Стас говорил: «Бабуль, подлей ещё, мне и Сереге», хотя мне уже было достаточно. Не забывал он и о сестре Лене. Получив зарплату, они ездили вместе за покупками для Лены. Была у него и любимая девушка, Настя. Вместе они гуляли по Москве, ходили на дискотеку. Вспоминаю, как он говорил: «Приду из армии, женюсь». Ко мне он относился как брат к брату, в нужный момент всегда был рядом. Приезжая в отпуск, неизменно заходил ко мне, вытаскивал на улицу, сразу поднимал всем настроение, хохмил.
В последний же приезд он был совсем не такой, как прежде. Именно в это время в Москве произошли террористические акты. Причина его задумчивости стала ясна только после получения от него первого письма из Моздока. О своём решении уехать в Чечню он никому не сообщил, даже матери. Письма Стас писал регулярно, и последнее было с Новогодними поздравлениями… Несмотря на его оптимистичное письмо, семья встретила Новый Год тревожно. Недолго посидели и быстро разошлись, поскольку настроение не сопутствовало веселью. И только на Крещение, 19 января, стало ясно, откуда было такое настроение. Мы получили известие о гибели Стаса. А через пять дней его похоронили со всеми воинскими почестями у нас на Капотненском кладбище. Попрощаться с ним пришло много людей, и пожилых, и молодых. До сих пор друзья навещают его могилу. И мы, самые близкие ему люди, храним память о нём, гордимся им, всегда будем помнить.
Однажды, перебирая вещи Стаса, которые отдала мне его мама Ольга Михайловна, я обнаружил его портмоне. В нем я нашел фотографию любимой девушки, карту метрополитена, последнюю увольнительную, адреса друзей, и на отдельном листе бумаги его почерком были написаны молитвы: «Богородица», «Отче наш», «Исусова молитва».
«Пулемётами сгоняли в кучу и били…»
Антон Ширинский:
— Мы уже примерно знали, что произошло со второй ротой в Дуба-Юрте, но, приехав в батальон, ужаснулись… Я заходил к землякам во вторую роту. Их рассказы невозможно описать. Ребят расстреливали в упор. Пулемётами сгоняли в кучу и били из «граника». Парень из Ярославля, зовут Миша, фамилию не помню (он на гитаре играет замечательно), когда подошёл наш танк, сорвался и пробежал около 100 метров под огнём снайперов и пулемётчиков. Заскочил на танк и благодаря этому выжил. Я с ним в Урус-Мартане пил спирт. Он выпил стакан, у него закатились зрачки, и он начал рычать, вцепился кому-то в горло. Пришлось его связывать. Он после этого уволился. У многих после этого боя психика поломалась.
Ребята рассказали, как наводчик Виктор Ряховский, он из Липецка, у него двое детей осталось, после ранения в ноги понял, что ему уже не выбраться, остался в броне и прикрывал их, так за пулемётом и сгорел. Да и 31-го я практически всё время был возле Соловьёва, а у него была рация «Арбалет». Он рассказывал, что творится в эфире, как вторая рота просит помощи. Несколько раз передача обрывалась на полуслове, это значит, что человек либо убит, либо ранен.
«Жалею, что был не с ними…»
Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:
— Когда после госпиталя приехал в Нижний Новгород и пришёл в батальон, узнал о трагедии 31 декабря. Всех погибших помню поименно, могу представить их лица, они всегда со мной. Жалею, что был не с ними.
Сережка Воронин, старший разведчик — серьёзный такой парень, умный, начитанный, очень принципиальный. Незадолго до гибели отметил день рожденья.
Сашка Коробка — немного наивный, но упрямый и верный. Честный и добрый парень. Я всё старался не пускать его на боевые — он у меня на машине был радиотелеграфистом и попутно наводчиком орудия.
Эдик Курбаналиев — механик-водитель на 181-й БМП. Он хорошо бегал «тропу разведчиков». Вообще, к военному делу относился добросовестно, водил машину изумительно, матчасть, правда, знал слабовато.
Коля Адамов — механик 182-й БМП — водитель комбата. Сжег клеммы трех пар АКБ в начале войны, потом научился болты до конца закручивать, водил, как Бог.
Сергей Яскевич («Папик»), разведчик-пулеметчик, прошел многое, хитроват в меру, но солдат умный, настоящий разведчик, со смекалкой и опытом. Ходил в дозоре первым, я ему доверял и очень о нём жалею.
Серёжа Ряховский — он был из последней партии контрактников, я только узнал его, а потом меня ранило. Саня Захватов — тоже только узнал его.
Батальон воевал достойно, солдаты, офицеры, прапорщики воевали не за страх, а за совесть. А мертвые нас пусть простят.
«Отдайте нам Дуба-Юрт!»
Геннадий Бернацкий, командир взвода, старший лейтенант:
— Вернулись с гор в батальон — раненых отправили до нас. Какое там предновогоднее настроение. … Все уставшие, как собаки. Пить хотелось — полтора суток вообще без воды ходили… Организм был настолько обезвожен, что пить хотелось все время дней десять. Такое состояние было — пить, пить, что угодно — воду, чай…
В первые дни нового года в батальон приехал какой-то полковник, привёз музыкантов, троих. Хорошо играли. С ним ещё свита полковников. Мы им тоже дали концерт. Они не ожидали: приехали нас поддержать, а получилось — мы их. Батальон сказал: «Отдайте нам Дуба-Юрт, только поддержите танками». — «Да вы понимаете, мы не можем…» — «Полковник, ты что сюда припёрся? Музыка хорошая, но вали отсюда, пока мы тебе не накиряли» — «Как вы со мной разговариваете!»
«Полковник сразу замолк…»
Михаил Курочкин:
— Какой-то полковник из штаба группировки зашёл в нашу роту. А мы лежим, в шоке, никак не пройдёт стресс после боя. Заходит в палатку, а мы не встали, честь не отдаём, лежим, курим. Толик Филиппенко, контуженный, в медбат не поехал, что-то ему сказал такое, что этот полковник тут же выбежал из нашей палатки. Он нашёл лейтенанта Миронова: «Вы командир роты? Чем ваша рота занимается, почему в расположении никого нет? Где ваши машины?». Лейтенант Миронов: «Эти двенадцать пацанов, которых вы видели и две машины, что за парком стоят — это вся рота. Остальные погибли и ранены в Дуба-Юрте». Полковник сразу замолк…
«Разберёмся, устраним…»
Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:
— Настроение после Дуба-Юрта в батальоне было — поникшее… Генерал Вербицкий приехал, ему ребята всё высказали. В основном, конечно, контрактники говорили, срочники помалкивали. Из-за оружия ругались, и что магазинов было мало. — «Разберёмся, устраним…». Кстати, нам после этого новое оружие дали.
«Приехали психологи, нас успокаивать…»
Николай Оксененко, старший водитель БРДМ разведдесантной роты:
— Через пару дней приехали психологи, нас успокаивать, и батальон вывели в Урус-Мартан.
После Дуба-Юрта контрактники стали рапорта пачками писать, и подполковник Самокруткин сказал: «А с кем я тогда воевать буду, с желторотиками?». Поэтому многие остались, ведь уехать в тот момент — это означало бы предать ребят, которых потерял батальон.
Алексей Трофимов:
— Когда в батальон приезжали психологи, в этот момент Саня Соловьёв решил дырки сделать в бане, из автомата, вода плохо уходила. Психолог услышал стрельбу: — «У вас что — стреляют? Мне пора…». Сел в машину и уехал.
После этого боя многие контрактники в батальоне подавали рапорта на увольнение, мотивируя тем, что разведчиков в той операции неправильно использовали. Хотя никто тогда сразу не уехал домой. Люди были деморализованы этой, как тогда говорили, подставой.
«Я уже смирился, что могу погибнуть…»
Евгений Липатов:
— Когда вернулись из Дуба-Юрта, наша рота была небоеспособна: осталось в строю человек 20. Погибло из роты восемь человек, раненых — 13–15. После боёв под Дуба-Юртом все в батальоне были в удручённом состоянии. Переваривали всё случившееся. А перед этим готовились к Новому году, водки запасли. Майор Агаев утром первого января зашёл в нашу палатку, подарки из гуманитарки принёс. Посидели, молча…
После Нового года некоторые контрактники, кто месяца два-три отпахал, ушли. Новых стали присылать, комплектовать роты. Командиры взводов все уволились, разговоры были, что из-за подставы в Дуба-Юрте.
Ознакомительная версия.
