Каким образом социалистическая идея появилась в России? Вместе с появлением партии, возглавляемой Ленином? Нет.
Первым шагом в наплавлении оформления социалистической доктрины можно считать «Русскую правду» Пестеля. Но как оформленная доктрина русский социализм появился позднее — в 30-х годах XIX века, ее основателем был Герцен. Это течение социалистической идеи, которое так и называлось: «русский социализм», разделяли многие видные русские мыслители. Для Достоевского проблема социализма была чрезвычайно значимой как выражение социального идеала и русской идеи вообще. Однако он был против социализма атеистического, богоборческого и, следовательно, безнравственного.
«Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского… Спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!»[468].
Позднее социалистические идеи развивали Огарев, Чернышевский, Добролюбов, Шелгунов, Серно-Соловьевич, Писарев, Заичневский, Лавров, Ткачев и мн. др. Важную роль в пропаганде социалистических идей и защите русской крестьянской общины выполнил великий русский писатель Толстой, которого Ленин назвал «зеркалом русской революции». Поэтому в СССР на портретах должны были красоваться не Энгельс, Маркс и Ленин, а Герцен, Достоевский, Толстой. Тогда бы социалистическая доктрина звучала совсем по-иному, нашла бы отклик в сердцах патриотов как «воплощение справедливости и добра».[469]
3. Материалистический монизм (утопизм)
Марксизм — это абстрактная теория, полная схематизма и полностью оторванная от реальной жизни, многие положения которой сами же ей противоречат. Как может отмереть государство? Как можно платить всем по потребностям, если удовлетворение потребности порождает новые потребности? Почему история рассматривается исключительно как борьба классов, а не их взаимодействие? Почему рабочий класс — гегемон общества? Почему должна отмереть семья в традиционном смысле слова? На последнем вопросе мы остановимся отдельно.
Если откинуть различные цитаты из выступлений большевиков, прессы 20-х годов, которые могли бы быть продиктованы сиюминутными интересами, и разобраться в этом вопросе более основательно, то общность жен вытекает из марксистской теории. Семья, по азам марксизма, возникла как результат возникновения частной собственности.
«Моногамия возникла вследствие сосредоточения больших богатств в одних руках — притом в руках мужчины — и из потребности передать эти богатства по наследству детям именно этого мужчины, а не кого-либо другого. Для этого была нужна моногамия жены, а не мужа, так что эта моногамия жены отнюдь не препятствовала явной или тайной полигамии мужа»[470].
При коммунизме частной собственности не будет. Вывод о том, будет ли семья, напрашивается сам собой. Конечно, Маркс и Энгельс не призывают к так называемому групповому браку, но рисуется довольно странная семья. Дети будут воспитываться не родителями, а всем обществом, семейного хозяйства тоже не будет.
«С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом»[471].
Абсолютное игнорирование духовного, психического, да и вообще человеческого приводит к абсолютно оторванным от реальности выводам, например, что проституция порождена частной собственностью.
Конечно, в СССР никто не призывал к общности жен. Все было наоборот. За излишнюю половую активность можно было лишиться партийного билета, особенно это касалось партийной элиты, военных и сотрудников КГБ. Таким образом, мы опять сталкиваемся с раздвоенностью теории и практики.
Ставка в общественном развитии на гегемон — пролетариат делалась вопреки тому обстоятельству, что пролетариат не просто не способен управлять государством, но в силу объективных причин экономического развития общества его удельный вес не только не увеличивается, но, наоборот, уменьшается. Декларируя счастье всего общества, мы делали ставку на меньшинство.
Ленинское отношение к интеллигенции звучит так: «…интеллигенция — это не мозг нации, а говно»[472]. В результате гегемон у нас получал в несколько раз больше, чем ученый. Не было стимула учиться, все равно рабочий получал больше, чем тот, кто 5-6 лет учился в институте, корпел над учебниками и перебивался от стипендии к стипендии. Рабочий мог пить на работе, и выгнать его было практически невозможно.
Характерная сцена из известного советского многосерийного фильма «Противостояние»[473]. Выпускник школы приходит пьяный к своей бывшей учительнице и говорит, что он гегемон и получает в два раза больше, чем она. Обсуждая эту ситуацию, два следователя (один из них — муж учительницы) констатируют, что выгнать рабочего нельзя, даже если он и пьет, т. к. мастера и директора «затаскают по инстанциям». Все это интеллигенция видела, что в конечном счете привело к массовому, часто неосознанному скептицизму по отношению ксуществующему строю.
Более того, если при Сталине, несмотря на пропаганду, руководство трезво оценивало ситуацию и научные сотрудники получали больше, чем работники других отраслей, то к 70-м годам тезис о гегемонии пролетариата руководство страны стало понимать буквально (см. рис. 10)[474].
В советское время существовал анекдот. Во время обхода в сумасшедшем доме больной все время твердит: «Я мясник, я мясник». Молодой врач спрашивает зав. отделением: «Он действительно бывший мясник?». «Нет, — отвечает тот. — У него мания величия. Это обыкновенный кандидат наук».
Конечно, не надо думать, что советская интеллигенция была забита и несчастна, ее положение в обществе было значительно лучше, чем сейчас. Тот же Ленин, обронивший сгоряча обидную для интеллигенции фразу, предупредил слишком рьяных борцов с интеллигенцией, чтобы они «не озорничали вокруг нашей интеллигенции». Во времена Сталина интеллигенции давали квартиры в лучших домах – сталинских высотках. Не бедствовала интеллигенция и во времена Брежнева. Тем не менее рудименты коммунистической доктрины: «диктатура пролетариата», «рабочий класс — гегемон» — постоянно давали о себе знать. Особенно наглядно это выражалось в ставках зарплат, когда маляр в вузе получал столько же, сколько заведующий кафедрой.
Но еще более вопиющая несправедливость была при приеме в КПСС. Для чего служит партийное сито? Для рекрутации лучших управленцев! А кто у коммунистов считался лучшим? Рабочий класс! Рабочих принимали в партию очень легко, а интеллигенции вступить было очень трудно. Существовали квоты: для того чтобы в ряды партии вступил один интеллигент, необходимо было принять трех рабочих[475].
Надо с уважением относиться и к кухаркам, и к кухаркиным детям, и к их труду, но кухарка[476] не способна управлять страной. Достойны презрения и интеллигенты, которые смотрят сверху вниз на простых работяг, но это не значит, что кухарки и маляры должны управлять государством. Они должны иметь постоянное место работы, достойную зарплату, возможность бесплатного лечения и образования, но участвовать в управлении страной для них только лишняя обуза.
Если вдуматься, как может рабочий управлять государством? Для управления ему необходимо получить образование, но в этом случае он уже теряет статус рабочего и переходит в слой интеллигенции, т. е. как ни крути, а рабочий управлять государством не может.
В оправдание марксистской доктрины можно сказать, что сегодня легко рассуждать о том, что пролетариат — уменьшающийся класс общества. Во времена Маркса численность пролетариата быстро росла, и он становился самым большим классом. Но те времена давно прошли, а измениться марксизму мешал его догматизм.
Часто можно услышать, что Маркс, Энгельс и Ленин были против догматизма. Во всем виноват Сталин. Это неверно. Все произведения Ленина просто захлебываются от злобы ко всем, кто хоть мало-мальски не разделяет не то что бы азы марксизма, а выражает робкое сомнение в деталях. Вечная борьба с левыми, правыми уклонами — не изобретение Сталина.
Марксизм пытается все стороны бытия выстроить в одну схему. Как писал Н. А. Бердяев,
«Маркс многое открыл в окружающем его капиталистическом обществе и многое сказал о нем верно, но он придал сказанному универсальный характер, и в этом состояла его ошибка».
