Ознакомительная версия.
Поэтому я-то как раз воспринимаю художественную тусовку как лукавую профанацию "свободного сообщества", своего рода несформулированное, невнятное (и поэтому тягостное) обязательство всех перед всеми. Но это я один такой мизантроп, наверное. Потому что в основе тусовки все же лежит любовь ее персонажей друг к другу. И ненависть, наверное, тоже. Как в любой большой семье, потому что тусовка — это еще и своего рода «семья», члены которой друг друга не выбирали… что, впрочем, не мешает им чувствовать друг друга родными людьми. Или людьми "одной породы" — как вам больше нравится.
Непонятно, конечно, что делает в "Азбуке современного русского искусства" этот американский гражданин. Наверное, просто присутствует тут в качестве ангела-хранителя.
Один из ведущих нью-йоркских галерейщиков, владелец галереи "Ronald Feldman Fine Arts"; фигура для московских художественных кругов восьмидесятых-начала девяностых почти мистическая, этакий "добрый волшебник" — по той простой причине, что Фельдман всерьез интересовался русским (или тогда оно еще было "советским"?) актуальным искусством. Он даже в Москву приезжал в конце восьмидесятых, когда поездки в Россию еще были в моде. Выставиться у Фельдмана означало чуть ли не в рай при жизни попасть — так, по крайней мере, тогда всем казалось.
У Фельдмана в разное время выставлялись Комар и Меламид (впрочем, они-то уже давно "иностранцы"), Илья Кабаков, Бродский и Уткин, Перцы, Мартынчики.
А в 1994 году в Галерее Гельмана была первая в Москве выставка принтов Энди Уорхолла и рисунков Йозефа Бойса; все работы для выставки любезно предоставил Рональд Фельдман. И это было грандиозное событие, по крайней мере, для меня.
С феминизмом в России как-то сложно все обстоит. Не "как у людей".
В широких народных массах идеи феминизма не укоренились (и вряд ли в ближайшем будущем укоренятся, знаем мы эти массы), а у представителей «узких» масс, во всех остальных вопросах "страшно далеких от народа", они вызывают, мягко говоря, иронию. Не зря официальным символом русского феминизма стала вещающая на эту тему с телеэкрана Мария Арбатова — какой феминизм, такой и символ, нечего на зеркало пенять…
В искусстве же все еще сложнее. Вроде бы считается, что феминизм в актуальном искусстве должен иметь место — как же без него? С другой стороны, в России феминистическое искусство находится (в силу объективных, так сказать, исторических причин) в зачаточном состоянии, в то время как на Западе оно уже пребывает в предархивном, так сказать, состоянии.
Возможно, именно поэтому у нас «феминистками» кого только не объявляли: и нежную Таню Антошину с ее "Музеем женщины" и гимном любви как альтернативы "полового соперничества", и ироничную Марину Герцовскую (по большому-то счету, феминистическому искусству полагается быть предельно серьезным), и Татьяну Либерман, чья экстремальная эстетика вообще, на мой взгляд, находится "по ту сторону добра и зла", а не только гендерного вопроса, и хулиганку Алену Мартынову (хотя большинство ее проектов есть не что иное, как откровенная эксплуатация Алены как сексуального объекта — все бы ничего, но позитивное отношение художницы к этому факту представляется мне слишком уж очевидным, а порой и декларируемым, что с точки зрения феминизма — форменный непорядок).
Все перечисленные художницы мне чрезвычайно симпатичны (а Татьяна Либерман так и вовсе занимает одну из самых верхних строчек в моем личном рейтинге "самых-самых-самых"), однако вряд ли они действительно имеют какое-то отношение к феминистическому искусству. Впрочем, они туда и не «просились», а были помещены в пустующую нишу насильственно. Зачем непонятно; можно ведь честно признать, что феминизм в русском актуальном искусстве не прижился, и закрыть тему. Нет — и нет, и не надо. Зато Россия — родина слонов, в конце-то концов.
Правда, вот в Питере кибер-феминистки имеются и даже кибер-феминисты: члены Кибер-Фемин-Клуба, существующего с 1995 года при "Галерее 21". Из чего, вероятно, следует сделать вывод, что феминизм в русском искусстве все-таки возможен. Но только виртуальный.
По-хорошему, так надо бы написать отдельную книжку, какую-нибудь "Азбуку современной русской фотографии", поскольку фотография — это огромный мир, удивительный и разнообразный.
С другой стороны, использование техники фотографии как инструмента для создания произведений актуального искусства — явление настолько обычное, нормальное и естественное, что сама идея написать отдельную статью о фотографии выглядит (для меня же самого) весьма странно.
Собственно говоря, начало работы художников с фотографией датируется временем рождения самой фотографии: Дагерр, чье имя, собственно, дало название дагерротипам, был живописцем-декоратором. Ну а представить себе современную художественную сцену без художников, работающих с фотографией, — решительно невозможно.
Первое, что я увидел, приехав в Москву в 1993 году, — изысканные фотоколлажи Ильи Пиганова в галерее «Школа»; последнее произведение искусства, которое я видел (не далее как сегодня вечером), — работа группы «Фенсо» из серии «Салаты» (фотография, разумеется). Этой изящной формулой можно было бы и ограничиться, однако же, вспоминая художественные проекты, которые произвели на меня наиболее мощное впечатление, я с удивлением понимаю, что почти все они имели непосредственное отношение к фотографии: "Если бы я был немцем" Бориса Михайлова, "Семейный портрет в интерьере" АЕС, порнографические дыни Татьяны Либерман, колумбарии Юрия Лейдермана, «Судьба» Вячеслава Мизина, «Дети» Сергея Браткова. Да и Комара с Меламидом, вложивших в лапки обезьяны фотоаппарат, не могу не вспомнить.
Нельзя не отметить, что Москве еще повезло с Московским домом фотографии. Эта институция имеет статус музея и при этом ведет активнейшую выставочную деятельность, не обходя вниманием и актуальных фотохудожников.
Одно из значений слова «жест» — "поступок, рассчитанный на внешний эффект". Любая художественная практика в той или иной мере тоже рассчитана на внешний эффект; закономерно, что произведение художника, который не столько «мастерит», сколько ПРАКТИКУЕТ искусство, является прежде всего поступком (а значит — художественным жестом).
Совершая художественный жест, художник осознанно предъявляет миру себя. Кодовое слово в этой фразе: «осознанно». Художественный жест — это непременно жест осознанный, продуманный, выстраданный и стратегически выверенный одновременно.
Вероятно, первым явно выраженным художественным жестом (именно поступком художника, а не просто "картинкой") был "Черный квадрат" Казимира Малевича. Среди художественных жестов наших современников следует отметить перенасыщенные "пустым действием" томительные магические события "Поездок за город"; дикие, с точки зрения неподготовленного зрителя, перформансы Олега Кулика, Александра Бренера и "Новых Тупых"; беспощадно комичные автопортреты фотографа Бориса Михайлова и группы «Фенсо»; артефакты Гора Чахала и тщательно отрежиссированные псевдо-истерические акции Авдея Тер-Оганяна.
Екатерина Деготь считает, что адекватной классификацией по отношению к искусству 90-х было бы деление на образы, пространства и жесты, а не на живопись, скульптуру, графику, перформанс и рэди-мэйд. Возможно, со временем мы придем к необходимости деления искусства на жесты и Жесты.
95. Художественный процесс
Художественный процесс — это просто совокупность всего, что происходит в искусстве и с искусством.
А вы что подумали?
Я очень люблю рассказывать одну историю о Бренере, которая придает особый, совершенно неожиданый шарм его образу неуправляемого скандалиста и вообще Самого Главного Радикала.
Февраль 1994 года. Мы с Сашей Бренером застряли на проспекте Мира в районе ВДНХ. Вход в метро закрыт (в то время вход на станцию ВДНХ то и дело закрывался на какую-то странную профилактику в самый разгар часа пик). На самоiм проспекте образцово-показательная автомобильная пробка, так что уехать на троллейбусе или такси (которое в любом случае не по карману) нам тоже не светит. Ждем трамвая: пять минут, десять, полчаса. Мерзкая железяка не едет. Промозглый февральский ветер, мокрая снежная каша летит в морду лица. Ботинки у нас обоих из серии "сами мы не местные, живем на вокзале", так что ноги промокли давно и безнадежно. Как следствие, я зол на весь мир — до такой степени, что воспроизвести невозможно. Молчу, поскрипывая зубами, — какие уж тут беседы?! И вдруг Саша Бренер вдруг спрашивает: "Скажи, а кто из художников тебе больше всех нравится?" Первая мысль: «Издевается». Смотрю в его ясные глаза и с благоговейным ужасом понимаю: ему это действительно интересно, а все остальное: мерзкая погода, отсутствие транспорта и рваные ботинки — не имеет решительно никакого значения.
Ознакомительная версия.
