Он уточняет: «Сначала впереди люди среднего возраста, бабушки, женщины, мужчины. Понятно, что вид у них естественный — они разговаривают, призывают, они проговаривают. Потом появляются молодые люди, у которых маски есть, не такие, как у милиции, а как у медработников, респираторы, шарфики просто на лице намотаны, и они начинают просто толкаться, бить нас. Все это было вплотную, не было никакой дистанции между милицией и этим собранием людей, никакой дистанции не было. И потом в первые ряды пробираются люди, группы человек по двадцать, по десять, и начинают такие вот агрессивные действия. Эти начинают кричать, заводить, а остальные начинают толкаться, тащить, вытаскивать, бить по шлемам, тащить за шлемы, пытаться разорвать строй. Это не помогает. Потом они вперед опять выходят, вот эти бабушки, женщины, фотографируют, что все тихо, спокойно, все мирно. То есть, как только начинают бить палками, сразу появляется фотограф, который снимает, что стоят бабушки, женщины, девушки, мужчины простые, а милиция — с палками. Как только появляются эти радикалы, сразу исчезает фото, видео и в течение пяти минут начинается агрессия, удары, опять уходят внутрь, впереди остаются бабушки, дедушки, опять фото, видео, опять милиция бьет мирное население, опять. Типа есть такие мужчины, женщина говорит, вот у меня кровь, вот, смотрите, меня милиция ни за что бьет. Вот такой был сценарий. Просто в разные дни были разные методы. Если изначально были удочки, удары по голове, по шлему, шлемы потом просто руками срывали, то потом это были уже палки, дубинки. Не дубинки, как вам сказать, штыри, которые для лопат применяются. На них просто надевали флаги и ими просто били. Вместе с флагом по головам сотрудников милиции. Потом пошла брусчатка, около Кабинета министров».
Похожим образом боевики действовали и около администрации президента Украины: «Притом что, если нас там штурмовали около трех раз в течение полутора часов, то ребят там по часу четыре раза штурмовали. Началось все после обеда, часа в три это движение, их штурмовали до позднего вечера. Минут сорок отправка, полчаса перерыв, потом опять что-то новенькое».
Олег, сотрудник подразделения милиции специального назначения «Беркут», получивший травму кисти[35], рассказывает: «Самооборона делилась на сотни, стояли под флагом, где было написано сотня такая-то, сотня другая, потом, когда на расстоянии, уже видно, кто командовал сотнями, у них были радиостанции. Очень организованно выступили. Холодного оружия на тот момент было уже очень много видно, топоров, сабель. То есть, люди говорят, пришли с мирной акцией, с топорами, саблями на мирные акции ходят.
Журналисты преподносят украинские, что это спонтанно все. Нет, это не просто масса людей. Это было уже организовано — переворот.
Инструктора — факт. Их слушались, они подавали команды конкретные подходить, отходить. В поле зрения было, что это не просто левый человек какой-то вышел и пытается из себя командира показать. Его непосредственно слушали — все команды. Эти сотни поделены, много было людей, которые ходили с радиостанцией и координировали их. Непосредственно в поле нашего зрения».
В конце января 2014 года в интернете на ресурсе YouTube было размещено интервью[36] одного из активистов-боевиков Майдана, который разочаровался в организации. Он откровенно рассказывает о деятельности «Правого сектора» (речь расшифрована полностью):
«„Правый сектор" — это самая радикальная организация, та, которая больше всех делает для этого, та, которая стоит в первых рядах в стычках с „Беркутом".
Были знакомые в таких кругах подобных, я нашел контакты в интернете и людей, которые набирали людей в „Правый сектор", созвонился, прошло собеседование, можно так назвать, по телефону. Мне задали несколько вопросов, и я ответил, и меня определили в группу „Т", в первую линию. А потом, буквально через пару часов, я в рядах группы вышел в первых рядах на боевые действия.
Сейчас почти все ходят в бронежилетах, потому что все настроены на радикальные действия, на активные действия против власти, все готовы воевать. Но вообще, мне уже изначально не нравились настроения там.
Я пришел как патриот — за страну, а там люди, они не хотят в Европу, им эти европейские ценности и эта Европа... В итоге я уже видел огнестрельное оружие как-то.
На этаже у нас больше ста человек размещены. Когда я приехал, все спали просто на полу, потом уже мы взломали кабинеты. Все делятся на группы, в группах около двадцати человек. Ну, каждый день прибывают новые люди, такие же молодые, как я, хотят что-то изменить, не зная еще, куда едут. У каждой группы... каждая группа поделена на две линии, у каждой линии есть командир. В первой группе, где я был, в первой линии, командир по кличке Лях, командир второй линии — Росомаха. Они все в основном люди с Западной Украины.
Изначально командир группы был Чуб. И у него несколько заместителей. В основном пять-шесть групп по двадцать человек с разными названиями, бойцы. Те, которые выходят с щитами на передовую, которые на боевые действия настроены. Меня со временем перевели в группу „Гренадеры", мы скидываем „молоты" в „Беркут", стреляем их салютами, максимально стараемся... как гренадеры. Мы наносим вред тем, что стреляем в них, кидаем в них чем-то. „Гренадеры" — одна группа, а остальные группы... сейчас им начали уже и на группы выдавать „коктейли Молотова", но в основном этим занимаются „Гренадеры" как элитный отряд„Правого сектора", „Гренадеры". Там мы все в касках черных с эмблемой бомбы на затылке, нам дают лучшую экипировку, потому что мы выходим вперед всех, по нам больше всего стреляет „Беркут". Остальные как мясо, можно сказать, как прикрытие.
Там не просто кидаем коктейли. Там группа разделена на расчеты. На расчете один человек стреляет, один держит щит— прикрывает его, иногда выходят всей группой, тогда все, кто держит щиты, стоят со щитами — прикрывают, а остальные кидают. Я был как прикрытие, как защита: я со щитом прикрывал человека, который стреляет. Этим занимаются люди-химики. Главный химик у нас... как „Гренадеры", но они уже отдельно их сделали сейчас, химики — Апостол у них главный; Апостол — кличка. Они делают „коктейль Молотова".
Я помогал как-то делать коктейли на улице. Точка была — делали коктейли, лили две части бензина, одна часть масла. У нас на этаже делают их чуть-чуть получше, там еще добавляют скипидар, чтобы лучше горело. И наши химики тоже не стоят на месте, прогрессируют, делают напалм, какие-то с составляющими аммиака вещества. Напалм — это как коктейль, только лучше, горит сильнее, не потушишь. Нам привозят люди, они привозят канистры с бензином, привозят вообще все продукты, привозят на первый этаж, оттуда охрана Дома профсоюзов сообщает нам, от нас человек спускается или оттуда кто-то поднимается, приносит нам. И все это складируется. Раньше это все в женском туалете складировалось, сейчас все очень у нас расширилось, теперь отдельный у химиков склад, где лежат разные химические вещества: бензин, соляра, жидкость для снятия лака тоже у них используется. Во главе вообще всего „Правого сектора" стоит Иран — комендант наш. У него заместители — Мельник, Терон, люди... Много разных. Есть те, которые имеют свой вес, например люди, как Фашист...
Вся желтая лента, ее мы привязываем на рукав, и это, как и пропуск на этаж, как пропуск в Дом профсоюзов, и так мы своих в толпе вычисляем. У „Гренадеров" добавили еще эмблему „бомба", как и на касках, только черную на ленту. Обычным рядовым бойцам деньги не платят. В основном там молодые ребята, которым просто пудрят мозги, они идут и играются в войну. Им получше экипировку достать, поиграться, лазером или чем-то таким... Для них это все игра, они не знают, на что идут, не знают ответственности за это. А те, которые знают об этом, стараются, чтобы не падали духом все эти молодые ребята, им об этом не сообщать.
На склад гренадеров мы стараемся никого не пускать, чтобы даже свои не заходили, секретность, чтобы не видели, что у нас. Так же и на складе химиков, в женском туалете и в других местах; в подвале, где делают взрывчатку, туда случайный человек не зайдет.
Вот буквально вчера к нам приходили, как нам говорили, из американского посольства люди, которые хотели оказать нам поддержку, которые хотели убедиться, что мы не экстремисты, что у нас нет оружия или чего-то подобного. Их было около десяти человек. Естественно, перед их приходом мы закрыли склад химиков, положили людей, которые лежали перед дверью, будто бы там ничего нет. Я сидел на дежурстве, зашел командир группы и с ним еще какой-то человек и попросил меня никого не пускать. Я встал к двери и увидел, что человек достает из пакета оружие: там обрез был, спрятанный в хлеб: разрезанный хлеб и в нем разрезанный на части обрез. И я понял, что это уже не борьба за евроинтеграцию, что это уже не борьба за народ — это уже просто я нахожусь в рядах радикальных экстремистов, это уже похоже на бандформирование, схожее с боевиками в Чечне, чем патриоты, которые встали на защиту страны. И я решил заснять это все на камеру, чтобы люди видели: кто борется, как борется".
