Особо следует учесть тот факт, что имя нового божества воспринималось на новой почве не по смыслу (например, Гея-Земля), а как имя собственное, пришедшее уже готовым и не требующим осмысления, поэтому оно и не этимологизируется из греческого языка, поэтому оно и подвержено искажениям. А вот сыновья Аполлона, родившиеся уже на местной почве, вполне объяснимы: Аристей — «наилучший», Кикн — «лебедь» и т. д. Из изложенного выше становится объяснимой трансформация праславянского Кополо(н) в русский, как Купала, в древнегреческий, а затем греческий — как Аполлон.
В славянском Купала заключён более ранний, индоевропейский корень kup со значением «кипеть», «вскипать», «страстно желать». Этот корень прослеживается и в латинском «купило» — вожделение. Такая этимология соответствует как Купале с его брачными обрядами, так и архаичному Аполлону, далёкому от сдержанности и воздержания. Аполлон вечно молод, молод и Купала вместе со своими поклонниками, приходящими на купальские игрища не в качестве зрителей, а участниками, — оба божества юных. Мотив умирания и воскрешения Купалы как символа плодородия воплощён и в олитературенном мифе об Аполлоне, который спускается в Аид (умирает), а затем возвращается обратно (воскресает). Б. А. Рыбаков называет Аполлона «сезонным богом», связывая основу мифа с идеей зимнего перерыва в развитии семян и растений, а затем их расцвета весной.
В том, что Купала не только исторически, но и этимологически старше Аполлона, нет ничего странного. В лингвистике есть версия (не менее обоснованная, чем остальные), по которой славяне как прямые наследники древних индоевропейцев (прародина славян совпадает с областью формирования индоевропейской общности) сохраняют больше архаических черт и их отрыв от праязыка не носит такого характера, какой бывает при дальних переселениях, ведущих к изоляции от прародины. Но язык неотделим от народа-носителя, а потому архаичные представления о внешнем мире и архаичные божества в памяти славян сохранились, если можно так выразиться, в более первозданном виде. Пример тому — Кополо-Купала.
Так откуда всё-таки пришёл Аполлон в Грецию — с севера или с востока? Для того чтобы выяснить этот вопрос, необходимо перейти от богов к людям, к народам, пронёсшим своих кумиров через пространство и время. Для начала отправимся в Северное Причерноморье середины II тысячелетия до н. э., не забывая о том, что ираноязычных племён в тех краях, по всей видимости, ещё не было. Они пришли позже, вслед за другим народом, и потому называли себя по отношению к нему «папа» — младшие. По свидетельству Страбона, оба побережья Чёрного моря, и северное и южное, были тесно связаны между собой напрямую через море ещё со времён позднебронзового века. Не были закрыты для контактов и торговли другое пути: морские вдоль побережий и сухопутные в обход моря с обеих сторон, западной и восточной. Для Ахилла не составило труда сменить родину на «далёкую» Фессалию, основательно прижиться там, а позже возвратиться в свои края. Напомним заодно, что малоазийские венеты жили не только в Троаде — география их распространения довольно-таки широка, скажем, Антенор со своим войском пришёл из Пафлагонии — области, расположенной на южном берегу Чёрного моря, непосредственно напротив Таврии (нынешнего Крыма). Стоит ли удивляться наличию «лады» в Малой Азии, если культ коня, свойственный малоазийским венетам, присутствует и в более отдалённых местах — у венедов Прибалтики и у славян по всему ареалу их расселения.
Не случайно наш поиск начался с Трои, с Малой Азии. Общность культур протославян и малоазийцев прослеживается ещё с энеолита. И позже она не пропадает, не сглаживается ни временем, ни контактами с иными этническими группами. Погребение Гектора, описанное в «Илиаде», тризна, погребальный костёр и всё сопровождающее это действо не могут не привести на память славянские погребальные обряды, сохранившиеся до X–XII веков н. э. и имевшие почти трёхтысячелетнюю историю, то есть, уходившие в середину II тысячелетия до н. э. Они более чем похожи, они совпадают до мелочей, как, например, курган Патрокла (товарища Ахилла, тоже тавроскифа) и черниговский курган X века н. э. Чёрная Могила и описание погребения русса у Ибн-Фадлана. В IX веке н. э. мы встречаем в войске Святослава под Доростолом то же трупосожжение с жертвами и возлиянием вина. Причём Лев Диакон Калойский, описавший события русско-византийской войны, так и говорит, что «приняли они, руссы, эти эллинские таинства от товарищей Ахилла».
Мы уже останавливались на присутствии в Северном Причерноморье сколотов. Этноним этот дожил до середины V века до н. э., когда его засвидетельствовал Геродот. Но история сколотов значительно древнее — вспомним про воинственные племена, упоминаемые X. Коте. И если праславянские племена Подунавья шли на Балканский полуостров с севера, то их сородичи, обитавшие восточнее, продвигались в Малую Азию в том же направлении, с севера на юг, используя все вышеназванные пути или один из них, наиболее удобный. В принадлежности сколотов к праславянам сомневаться не приходится, это убедительно доказал Б. А. Рыбаков. Присутствие предков в Северном Причерноморье и Таврии глубоко запечатлелось в народной памяти славян — именно в тех местах располагался так называемый ирий — загробный мир более поздней славянской мифологии, «„райская земля“, лучше которой ничего на свете нет». В такой форме сохраняется память о прародине у народов, выходящих из последней стадии доклассового общества.
На Юг с одной обширной прародины вели два пути, а значит, существовало два основных направления проникновения в Средиземноморье славянских народов, а с ними и культов славянских богов. При таком объяснении проблемы, откуда пришли в Грецию чуждые боги — с Севера или с Востока, из Подунавья или из Малой Азии, становится ясно: с обеих сторон и примерно в одно время — в середине II тысячелетия до н. э. Однако не следует понимать, наверное, этот процесс как Великое переселение народов. Значительно большая, основная масса праславянства оставалась на прародине. Но наиболее подвижная, молодая, раннедружинная прослойка устремлялась в оживлённые и богатые приморские области. Процесс этот характерен для всех индоевропейских народов того времени, и исключать из него представителей праславян, крупнейшего этнического массива древней Европы, нет оснований, тем более что и археологические данные позволяют нам судить об этом.
Современные исследователи показали, что на долгом, многотысячелетнем пути славянства были и взлёты, и падения, и раннегосударственные образования задолго до Киевской Руси. Лингвисты также вычленяют тот период как историческую эпоху со значительными сдвигами в экономике и социальной структуре племён (выделение воинов и вождей). Славянские термины, связанные со скотоводством, в частности, для той эпохи распространены «от Адриатики до Архангельска».
Итак, по всей видимости, носителями культа божества (Кололо), сохранившего в себе основные черты покровителя пастухов и земледельцев, была племенная молодёжь. Отметим сразу, Б. А. Рыбаков считает, что «исходная точка многообразного облика Аполлона связана со скотоводческой пастушеской средой». Молодые воины-пастухи двигались на юг, вовлекая в это движение другие народы, точнее, соответствующую им часть этих народов (возможно, они сами в качестве составной части были вовлечены в это движение). Правильнее было бы говорить не о едином, одновременном переселении, а о целом ряде малых вторжений на протяжении веков. Вовлечённые в процесс «культурной интеграции» и осевшие на новых землях пришельцы частично ассимилировали местное население и подвергались сами ассимиляции, привнося при этом элементы своей культуры.
Что же двигало переселенцами? И почему они отрывались от своего народа, от своей земли и устремлялись в далёкие края? У них не было своей земли как таковой, а сама жизнь мыслилась бесконечным медленным движением. В середине II тысячелетия до н. э. закончилось расселение по Европе кочевых пастушеских племён, в том числе и праславянских. Земли Подунавья, бассейны Одера, Вислы, Днепра, а также Северное Причерноморье были ими прочно заняты, включая и промежуточные территории. Благодаря длительным контактам древних индоевропейцев, ещё не успевших резко обособиться друг от друга, земли к югу не были неведомыми краями (вспомним о направлении балканских экспансий), они всегда представлялись привлекательными. В то же время резкое увеличение численности племени, происходившее на фоне возрастающего материального благополучия как результата оседлости, заставляло отправлять часть молодёжи «на новые места жительства». Безусловно, действовал и фактор, определяемый для более поздних времён термином «казачество» [2]. Не исключено, что в пограничных районах происходило слияние с иными этническими группами, например, фракийцами или венедами. Последние или сами являлись частью славянского мира, или были в значительной мере ославяненными кельтами [3]. На самых ранних этапах своего развития праславяне были смешанным народом, чем объясняется в дальнейшем их отличительная черта — способность к ассимиляции и ассимилированию [4].
