Весьма неприятным сюрпризом для боевиков стала контрпартизанская операция российских войск, начатая неделю назад в приграничных с Дагестаном районах. Здесь боевиками было сосредоточено для прорыва границы до 1500 боевиков, которым сейчас приходится с боями и чувствительными потерями пробиваться из окружения. За неделю боев спецназами внутренних войск и армии было уничтожено больше 150 боевиков, разгромлено восемь полевых лагерей. А главное — вновь сорван план прорыва границы.
Источники в Дагестане уже сообщают о начале передислокации в глубину республики подтянутых к границе с Чечней караванов и складов с оружием и боеприпасами.
Еще более сложная обстановка сложилась на грузино-чеченской границе. Захватив перевалы, российские войска и пограничники фактически закупорили границу и за эти четыре месяца превратили этот участок в сплошную укрепленно-минированную зону. Сам ландшафт — высокогорье, скалы, узкие долины и ущелья — помогают сделать этот район непроницаемым. И полевые командиры, ведущие разведку на этих направлениях, весьма скептически оценивают возможности ее прорыва.
По сообщению источников в ФСБ, в последнюю неделю вновь возобновились контакты представителей Масхадова с рядом лиц, вхожих за кремлевскую стену.
Итогом этих контактов стал некий сепаратный план, по которому официальный Кремль будет готов начать переговоры с Масхадовым при условии "окончательного устранения" Басаева, Хаттаба и еще нескольких "непримиримых" полевых командиров. Под устранением понимаются их смерть или выезд с территории Чечни. Масхадов также одобрил этот план, но готовности "сдать" федералам своих соратников не проявил, заявив, что федеральные войска должны сами "развязать ему руки".
Кремлю переговоры с Масхадовым дают возможность легитимизировать действия Москвы против боевиков и "законно" осуществить передачу власти от Масхадова к промосковскому президенту в ходе досрочных выборов, на которые Масхадов должен согласиться. Взамен этого Масхадову предложено полное прекращение преследования его самого и его родственников, а также на выбор: эмиграция за рубеж или "почетная старость" а ля имам Шамиль...
Сигналом к их началу должно стать известие о гибели Шамиля Басаева и Хаттаба.
В связи с переориентацией Москвы на этот план стал ненужным и был уволен бывший мэр Грозного, нынешний начальник чеченской милиции Беслан Гантемиров. Впрочем, военные уже давно требовали его отставки. Отряды Гантемирова за эти месяцы показали свою полную небоеспособность и превратились в криминализованные структуры, посредничавшие между боевиками и федералами. Кстати, один из этих отрядов, по данным источника в прокуратуре, был тем самым отрядом "боевиков", который расстрелял в апреле этого года колонну пермского ОМОНа. Теперь перед федеральным центром стоит новая головная боль — разоружение этих самых "гантемировцев". По сведениям из Чечни, только за двое суток после сообщения об отставке Гантемирова его отряды с оружием покинули более 200 человек. Куда они ушли — остается только гадать...
Все это говорит о том, что лето в Чечне будет жарким, грозовым и кровавым...
Купить tandberg 2 880.
Сергей Тютюнник НЕПРИМИРИМЫЙ (Фронтовая быль)
ДВУХТЫСЯЧНОЕ ВОЙСКО под началом подполковника Балакина, одного из лучших полковых командиров 58-й армии, в распластанном на сухой глине поселке равнинной Чечни обложило отряд Шамиля, состоящий из полутора сотен человек. Шамиль уже вторую войну водил за нос русских, и вот попался.
Два дагестанца-двухгодичника через мощный громкоговоритель, установленный на бронетранспортере, кричали Шамилю и его людям, чтобы сдавались. Двухгодичники истекали потом в темном от агитационной аппаратуры бэтээре, читали Шамилю через свой "матюгальник" куски из Корана о смирении, говорили, что в Российской армии уважают мусульман и обещали прощение добровольно сложившим оружие. Громкоговоритель заглушал рев элегантных штурмовиков в высоком и сказочном небе...
Шамиль вторую войну, гоняемый по степи и болотам, не поверил призывам. И войско Балакина принялось перепахивать огороды артиллерией и колоть поселок самолетными пике. Шамиль с деревенским людом ушел в подвалы, но бомбы, черными каплями срывающиеся с молниеносных штурмовиков, многих доставали в глубине.
— Не поверил, — констатировал Балакин и закурил, — эти два толмоча опять что-то насвистели про Коран и мусульман, — Балакин понял лишь два слова в чужом языке переводчиков.
Подполковник сидел на плоской крыше высокого дома, где выбрал себе командный пункт. И сказал все это Балакин замполиту Постникову, по чьему ведомству числились переводчики и громкоговоритель. Постников как старший здесь политработник следил за укреплением морально-боевого духа своих войск и разложением неприятеля. Он следил за этими процессами с КП Балакина и кивал всему, что тот говорил. Замначпо Постников чутким нюхом давно уже уловил определенные веяния в тягучей кадровой атмосфере и понял, что Балакин уйдет на повышение. А Балакин, поглядывая на замначпо через красивейшие солнцезащитные очки итальянской штамповки, покусывал сигарету и думал: "Вот так, гад, всю жизнь и киваешь. Выкивал уже подполковничьи погоны, выкиваешь и полковничьи". А замначпо кивал и думал: "Вот такая банда, как у этого Шамиля, тебе как раз и нужна. Да еще на равнине, а не в горах. Легкая победа, умелый доклад наверх о результатах операции и — вперед, на генеральскую должность".
— Хрен, кто выйдет, — не успокаиваясь, тянул свое Балакин.
— Нужна им эта агитация!
Замначпо промолчать все же не смог из-за присутствия на КП зрителей — десятка два офицеров — и после короткой борьбы внутри себя ринулся в атаку.
— Кабы агитаторы тут могли банды в плен брать — не хера было бы сюда войска вводить.
— Ну а коль не могут, — не за
держал ответ Балакин, — не хера было таких агитаторов брать.
Замначпо захватил горячего летнего воздуха в легкие, но выдохнул не в том темпе, на который сам рассчитывал, — легко выдохнул, потому что увидел силуэт человека, бредущего от пропыленных, взятых в кольцо садов.
— Кстати, вон уже кто-то сдается.
Балакин поднял к мохнатым бровям бинокль. От поселка шел кто-то в серо-голубой одежде.
— Нашелся один дурак. Да и тот крестьянин, — хмыкнул он, но замначпо уловил в его голосе нотку сожаления. Этот единственный сдающийся человек рушил стройную систему балакинских обвинений.
На крыше дома все насторожились: перспективный командир Балакин, взвинтившийся "воспитатель", хитрец артиллерийский начальник, списанный на землю по гипертонии, авиационный посредник с сиреневыми щеками, красавец-усач офицер связи, хамовитые солдаты из комендантской роты и несколько душевно смятенных чеченцев, среди которых серым светлым пиджаком выделялся председатель местной власти.
Глава администрации час назад поставил свою подпись в журнале артиллерийского начальника против тех цифр, которые обозначали цели для длинноносых гаубиц. Цифры эти подминали собой глинобитный поселок, усыхающие его огороды, больных глистами коров, замученных нуждой и войной чеченцев и, конечно же, гордого Шамиля и его боевиков, готовых смертью встретить Балакина и его солдат. Глава администрации надеялся, что из его души вынут занозу — эту вечную тревогу из-за отряда непокорного Шамиля. И председатель расписался в журнале против цифр, обозначавших площади целей. А артиллерийский начальник, бабник и хитрец, преферансист и пушкарь милостью божьей, показал подпись председателя Балакину и вполголоса, стараясь меньше шевелить губами, сказал.
— Пусть теперь тявкают, что мы, мол, мирных жителей глушим...
— !! — Балакин лишь взглядом одобрил согласование с местной властью огня по поселку.
глава администрации думал о своем, настороженно вглядываясь в фигуру того, кто шел сдаваться, моля Аллаха, чтоб это был не человек Шамиля. Если Шамиль начнет сдаваться, то с пленными предстоят хлопоты. Их, конечно, будут судить, увезут в тюрьму. А там, глядишь, и выкупят, обменяют. И скоро шамилевцы опять начнут перетряхивать район и его окрестности... Нет, лучше уж пусть Шамиль упрямится и сидит в обороне. Тогда самолеты и пушки русских оглушат его, а пехота добьет. И это будет правильно.
Но картину портили упрямые и тупые поселковые. "Почему они не выходят из кольца? — думал глава, — ведь их же никто не тронет. От бомб и снарядов именно они больше всех пострадают, а потом будут еще сильнее ненавидеть и меня, и русских..." Глава всматривался в человека, бредущего от кишлака, надеясь, что за ним потянутся остальные.
