Мощная мина под долларом и так лежит уже давно. Если же казначейство повысит ставки по новым облигациям, вырастет цена и других кредитов. Кроме того, поскольку надёжность госзаймов США не только укрепляла позицию доллара как резервной валюты, но и служила опорой в оценке рисков, то если исполнение американских гособязательств будет поставлено под сомнение, это драматически скажется сразу и на рисках всех остальных капиталовложений, и на мировой финансовой системе в целом.
Мне неинтересно, что стоит за негативным долговым прогнозом Standart & Poor’s и заявлением аналитиков о возможном дефолте Штатов. Республиканцы, желающие свалить Обаму, или демократы, которым выгодно снижение курса доллара и удешевление тем самым суверенного долга. Если такая конспирология вообще имеет право на существование.
Я лично думаю, что дело проще. Американцы, пугая своим банкротством, хотят заставить других им помочь. Рейтинговые же агентства, как и крупнейшие мировые консалтинговые фирмы, давно штампуют клише. А так как они оскандалились с кризисом 2008 года, S&P теперь страхуется на любой случай: если его прогноз сбудется, оно запишет это на свой счёт, если нет – будет утверждать, что к его предупреждению вовремя прислушались, и заработает на этом авторитет.
Плохо здесь то, что за всем этим стоит реальная паника, которая только сильнее бьёт как по США, так и по всем нам. Увы, но если мировая финансово-экономическая система обвалится в ближайшее время, ситуацию в мире никто не сможет подхватить. И тогда наступит настоящая катастрофа. Планета может погрузиться в хаос, перед уроном от которого страшные результаты крушений империй прошлого покажутся мелкими неурядицами. Надо понять, что теперь не время для игр с экономикой и истерик. Ни для кого.
В том числе и для России. Однако малореалистичное решение стран «БРЮКИ» о переходе во взаиморасчётах на национальные валюты как раз лишь подталкивает всех, и нас в том числе, к пропасти. Если уж Москва хочет создавать мировой финансовый центр, то не мешало бы вспомнить опыт Китая, где девять постоянных членов ЦК компартии не «крышуют» бизнес, а трое глав нефтяной госкорпорации в последние пять лет расстреляны за воровство.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 1,1 Проголосовало: 9 чел. 12345
Комментарии: 04.05.2011 15:24:39 - Alexander V Lavrov пишет:
Шелов при ельцине был зам министра иностраннеых дел. Готовил Беловежские Соглашения. один из виновников ельцинской шоковой терапии. ему бы молчать и каяться
Шелов при Ельцине был зам министра иностраннеых дел. Готовил Беловежские Соглашения. один из виновников ельцинской шоковой терапии. ему бы молчать и каяться
«Словам ещё хочется петь»
Литература
«Словам ещё хочется петь»
ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Юрий Левитанский остаётся одним из последних поэтов звёздной фронтовой плеяды – его имя значится рядом с именами погибших на фронтах (М. Кульчицкий, Н. Майоров, П. Коган), умерших от ран после войны (С. Гудзенко, П. Шубин). Но в большей мере, конечно, числится в списке поэтов-фронтовиков, которые спустя десятилетия после 1945-го продолжали писать о войне, и, конечно же, не только о ней.
Поэт родился 22 января 1922 г. в Козельце, районном центре Черниговской области. Городок вроде малоизвестный, однако там стоит шедевр православной храмовой архитектуры – собор Рождества Пресвятой Богородицы, немалой красоты сооружение, построенное Разумовскими. А неподалёку от Козельца, в четырёх километрах, к слову, находится село Данёвка, где располагается Свято-Георгиевский монастырь, в котором ныне хранится чудотворная Богородичная икона «Аз есмь с вами и никтоже на вы». В военные годы этот список был ещё в России, а не на Украине. Кто знает, может, его далёкий отсвет спас в битвах Великой Отечественной и Юрия Левитанского, чтобы этот молодой человек из еврейской семьи, в которой ни мать, ни отец не знали идиша, сказал свои слова в русской поэзии. В том числе и о той войне:
Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от той зимы, от тех снегов.
И с той землёй, и с той зимой
уже меня не разлучить,
до тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.
Вскоре после рождения сына семья переехала в Киев, а затем в Сталино, ныне Донецк. Окончив школу, Юрий отправился в Москву, поступил в Институт философии, литературы и истории, откуда и ушёл рядовым добровольцем на фронт в 1941 г. Но Украина эпизодически возвращалась в его жизнь. Одно из первых публичных выступлений поэта перед большой аудиторией состоялось в Харькове, в Центральном лектории, в 1961 г. Мне довелось послушать Юрия Левитанского и пообщаться с ним в начале 1980-х, во время заседания литературной студии Харьковского дворца культуры строителей, из которой впоследствии вышло несколько профессиональных поэтов. Юрий Давидович был для нас тогда одним из кумиров, и внимали мы ему трепетно. Свою курительную трубку он из рук не выпускал, но во время беседы, кажется, не курил. Захотел послушать стихи студийцев, мы ему почитали, отчего-то его тронули строки молодого автора, писавшего на украинском языке (в нашей студии такой был один) – быть может, в нём аукнулись детские и ученические годы. А годом-двумя раньше приезжал в Харьков и читал целый зимний вечер со сцены Дворца студентов политехнического института свои стихи поэт-фронтовик Давид Самойлов.
Я благодарен судьбе за выпавшую возможность живьём послушать голоса русских поэтов фронтового поколения, чьи сочинения люблю до сих пор, чьи строки стали неотменимой частью меня самого.
Левитанский утверждал: «Я это всё почти забыл. Я это всё хочу забыть», но дальше – пуще и больнее: «Я не участвую в войне – она участвует во мне. И отблеск Вечного огня дрожит на скулах у меня». Избавиться от войны, которая кинолентой памяти крутится и крутится внутри («Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино…»), похоже, невозможно. Даже если пытаться отторгнуть её тягостные наваждения с помощью заклинаний:
Ну что с того, что я там был.
Я был давно. Я всё забыл.
Не помню дней. Не помню дат.
Ни тех форсированных рек.
(Я неопознанный солдат.
Я рядовой. Я имярек.
Я меткой пули недолёт.
Я лёд кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лёд –
я в нём, как мушка в янтаре.)
Левитанский с 1943 г. служил фронтовым корреспондентом, офицером. Но известен интересный факт его службы рядовым бойцом: он был вторым номером в пулемётном расчёте с Семёном Гудзенко, земляком-киевлянином. Потом, после ранней послевоенной смерти товарища, Левитанский напишет в стихотворении «Памяти ровесника» с эпиграфом из Гудзенко «Мы не от старости умрём – от старых ран умрём…»:
Сколько в мире холмов!
Как надгробные надписи скупы.
Это скорбные вехи
пути моего поколенья.
Я иду между ними.
До крови закушены губы.
Я на миг
у могилы твоей
становлюсь на колени.
Биографическая справка добавляет, что после капитуляции Германии Ю. Левитанский участвовал в боевых действиях в Маньчжурии. За время воинской службы был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией», двумя медалями Монголии. Демобилизовался из армии в 1947 г. Понятно, почему первый сборник его стихов назывался «Солдатская дорога»; он вышел в 1948 г., когда молодому поэту было двадцать шесть лет. Рано? Но это возраст гибели Лермонтова.
Левитанский – поэт, выписавшийся в мастера преимущественно к поздним своим сборникам «Кинематограф» (1970), «День такой-то» (1976), «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» (1981). За последнюю прижизненную книгу «Белые стихи» (1991) поэт был удостоен Государственной премии Российской Федерации – в 1994 г. Но знаком он широкому читателю-зрителю-слушателю прежде всего по романсам, прозвучавшим в кино. В первую очередь вспоминают «Диалог у новогодней ёлки»:
– Что происходит на свете? – А просто
зима.
– Просто зима, полагаете вы? – Полагаю.
Неповторимость индивидуальной интонации, которую Юрию Левитанскому удалось обрести, даётся не каждому стихотворцу. В общем-то, это нечастый случай – столь позднего оформления дара. (Правда, сделано наблюдение, что, например, Гёте лучшие свои сочинения создал уже после 50 лет.) Мысль Ю. Левитанского всё же весьма необыденна: «…Я убеждён: старость – самое подходящее время для поэзии, и фактически всю поэзию XX века, лучшие её образцы сделали старики. Правда, в старости делать поэзию довольно трудно… Сердце не выдерживает».
