Я мог бы рассказать, как люди ищут картофельную кожуру. В Барселоне, когда человек на улице курит, за ним следят жадные глаза: где он бросит окурок? Темно. Я видел, как школьник готовил уроки, стоя на табурете: даже у самой лампочки трудно было разобрать буквы.
Я знаю все это, знаю много другого и все же думаю, что здесь люди могут встретить новый год без страха. Слова о «новом счастье» здесь не звучат как издевка. Конечно, это не то простое, теплое, как овечья шерсть, счастье, о котором, устав, мечтает иногда каждый. Это счастье подвига; обычно оно достается в удел немногим: здесь оно выпало на долю всего народа. Здесь тоже жили тихо и не мудрствуя, любили танцы, терпкое вино вальдепеньяс, длинные споры в кафе, сладкую нугу, жизнь вне истории. Здесь тоже когда-то встречали новый год, который бывал хорош именно тем, что походил на старый. Народ закалился в борьбе. Он живет одним: борьбой за прямой взгляд, за громкий голос.
В первую весну войны Долорес Ибаррури как-то рассказала нам о мотоциклисте. Его послали с приказом. Дорога находилась под обстрелом. Он отдал приказ, повернул назад. Долорес замолкла, а потом тихо добавила: «Мотоциклист не вернулся». Я никогда не видал этого человека, но запомнил рассказ Долорес. Я думаю о счастье мотоциклиста, который умер как человек. Я думаю о счастье Долорес – этот человек был испанцем. [358]
Большие чернильные тучи груздятся над Сегре. Дождь идет без остановки. Все обмерзли. В грязи окопов бойцы усмехаются: они ждут атаки врага. Они будут драться на Сегре, как дрались на Эбро: не отступая. Это счастье народа, который победил страх.
Так на окраине Европы полузабытый небольшой народ принял бой. Другие торговались со смертью, закладывали свою свободу, продавали честь. Он один сказал: «Нет». Год позора для него был гордым годом.
С новым счастьем, Испания!
Барселона, декабрь 1938
Сообщения из Фигераса
Республиканец профессор университета, выбравшийся из Барселоны, рассказывает о фашистском терроре. Арестованных держат в трех казармах. В бывшей гостинице «Колон» разместилась одна из контрразведок. Среди арестованных много лиц умеренно правых и аполитичных. Так, арестованы правый каталонский депутат Барриоберо и далекий от политики судебный деятель Помарес. Арестованы семь профессоров университета.
Население проводит тревожные ночи, ожидая арестов. Одна старуха сказала моему собеседнику: «Даже когда они бомбили, и то не было так страшно»…
3 февраля 1939
***
Вчера Фигерас подвергся жестоким бомбардировкам с воздуха. На улицах Фигераса еще ютятся десятки тысяч беженцев, лишенных крова. Число жертв за вчерашний день достигает 400. Убито около ста детей. Беженцы продвигаются к Хункере.
На всех фронтах герои республики пытаются замедлить натиск неприятеля, который пускает вперед танки. На крохотном отрезке северной Каталонии еще идет борьба. Один раненный в руку боец, возвращаясь на фронт, сказал мне: «Мы их остановим, а если нет, – еще достаточно здесь земли, чтобы нас похоронить». [359]
С большими трудностями спасены картины Прадо Вчера при содействии представителей Лиги наций они переправлены через французскую границу.
Сегодня неприятель с утра бомбит Херону.
4 февраля 1939
Борьба до конца
Когда несколько тысяч республиканских солдат, охваченных паникой, перешли французскую границу, некоторые французские газеты осмелились говорить о «трусости республиканцев». Герои Мюнхена, сдавшие без единого выстрела свою линию Мажино в Богемии, попрекали республиканцев, сдавших железное кольцо вокруг Барселоны. Я не стану сейчас на этой несчастной и героической земле спорить с французскими журналистами. Мы разно понимаем честь, дружбу и храбрость. Я предпочитаю даже этих оборванных, обросших бородами, голодных солдат парижским приказчикам лондонских купцов, битым не в бою Я этим гордых.
Железного кольца вокруг Барселоны не было. Была армия, недостаточно вооруженная и подточенная сначала боями у Эбро, потом неприятельским наступлением.
Каталония, с прошлой весны отрезанная от Леванта, от Мадрида, от центра, была, скорее, осажденным городом, нежели областью. Беженцы из Малаги, из Астурии, из Арагона принесли с собой горе, ощущение жизни, как гибели. Их надо было кормить, а хлеба не было.
Незадолго до падения Барселоны я получил письма барселонских школьников. Я должен был их переслать в Москву. Дети писали детям о своей жизни. Маленькие испанцы, они не жаловались, но в каждой строке чувствовался голод. Один мальчик двенадцати лет писал: «Война – самая жестокая игра из всех, которые я видел в моей жизни». Ребенок, он думал, что война – это игра. Ребенок, он думал, что многое видел в своей жизни. Игра…
23 воздушные бомбардировки в сутки. Ночи, полные воя сирен, грохота, криков. Огромная усталость разъедала город. Люди не договаривали фраз, разучились смеяться. Муссолини поздравил свои дивизии в связи с блестящей [360] победой. Однако если итальянцы, битые под Гвадалахарой, теперь дефилируют по проспектам Барселоны, дело не в боевых качествах итальянских солдат, но в концентрации живой силы и материала. Я не буду повторять цифр. Они не раз приводились в печати. Итальянские моторизованные части могли легко маневрировать. Противник избегал лобового удара. Он просачивался в бреши. У республиканцев не было ни должного количества автоматического оружия, ни резервов, чтобы прикрыть все долины, все проходы. Натыкаясь на сопротивление, итальянцы тотчас сворачивали в сторону. Их авиация, их артиллерия не давали республиканцам ни часа передышки. Мы можем только преклоняться перед мужеством многих республиканских дивизий, которые отражали в таких условиях атаки противника.
Части, находившиеся на побережье, распылились, и фашисты подошли к Барселоне с юга. Они пытались охватить город. Оборона в районе Субадельи была более упорной, и кольцо не сомкнулось. Противник тем временем продолжал бомбить город. В Барселоне не было продовольствия. Несколько сот голодных женщин пытались рыть окопы. Началась паника среди населения. Люди бросились прочь из города. Они врывались в грузовики, ехали на ослах, шли пешком, забивая все дороги. Итальянцы их расстреливали на бреющем полете.
Командование решило оставить город и спасти армию. Одна старуха, плача, говорила уходившим солдатам: «Вам воевать, а для нас война теперь кончена, – ведь наши не бомбят городов».
Начались дни паники. О них говорил Негрин на заседании кортесов. За годы войны я сжился с испанским народом. В нем много детского, он легко переходит от безоблачного оптимизма к отчаянию. Тщетно в первые дни министры, командиры, отдельные стойкие люди пытались остановить лавину. Провокаторы распространяли вздорные слухи. Не было ни газет, ни радио. В Хероне уверяли, что в Порт-Бу высадился вражеский десант, в Фигерасе говорили, что пала Херона…
Дорога между Хункером и границей была забита. Люди ехали шесть километров в сутки. Север Каталонии превратился в табор – миллион людей кочевал. Ночью горели костры. Не было хлеба. Лил холодный дождь. В районе Пуисчерды стояли сильные морозы. Дети, женщины умирали. Раненые, выбравшиеся из барселонских [361] госпиталей, валялись на земле без перевязок. Крестьяне везли скарб, гнали коз, баранов. Земля на десять километров от границы покрыта тряпьем, брошенной утварью, дохлыми ослами, сломанными машинами, мебелью – всем, что еще недавно было аксессуарами мирного быта. Кто-то приволок кресло, потом бросил. Кто-то оставил узел с голубыми лентами.
Что означал этот исход народа? Ушли не только рабочие Барселоны, ушли крестьяне. Известна привязанность крестьянина к своей земле, к своему дому. Страх перед фашистами, ненависть к захватчикам заставили этих людей бросить все. Кажется, мир еще не видел столь трагического плебисцита. Французские газеты полны рассказов о беженцах. Они молчат об одном – о глубоком значении этих страшных дней. Каталония еще раз проголосовала против изменников.
Правительство работало не покладая рук. Бойцы на фронте стали укрепляться. Вышли газеты – крохотные листочки «Френте рохо», «Эхерсито популар», «Требаль». Радиостанция Хероны передала первую сводку. Навели порядок на дорогах. От отчаяния люди легко перешли к надежде. Беглецы отдышались, отоспались, побрились и пошли бодро на фронт. Эвакуация женщин во Францию проходит теперь в порядке. На кострах пограничники жгут память недавних дней – тряпье, рухлядь.
Положение остается исключительно трудным. Север Каталонии – это фронт без тыла. Сотни тысяч беженцев кочуют, их негде разместить. Итальянцы каждый день бомбят городки и селя. Беженцы, ночуя на улицах Фиге-paca, узнали ряд трагических бомбардировок. Одно учреждение поместилось в лавке, другое – в деревенском сарае. Нет типографии, нет бумаги, нет даже пишущих машинок.
Противник продолжает энергично наступать. Многое зависит теперь от лопат: укрепления могут остановить противника, уставшего и понесшего тяжелые потери. Новые назначения и объединение двух каталонских армий в одну облегчат оборону. Мы помним, как фашистов остановили под Мадридом и близ Валенсии. Север Каталонии еще не потерян.
