Де Голль никак не мог допустить, чтобы Роль присвоил лавры победителя, а заодно и столицу: благодарность размахивающих флагами нормандцев ничего не значила, если Париж освободили бы коммунисты. Так что в очередной раз общая стратегия союзников отошла на второй план, пропустив вперед интересы де Голля и (как он утверждал) Франции.
Тем временем генерал Эйзенхауэр был полностью занят преодолением отчаянного сопротивления нацистов, с которым его войска встретились в Северной Франции, поэтому де Голль пригрозил послать одного Леклерка с его маленькой армией на Париж, если союзники не согласятся прервать наступление и освободить город. Смелый, но плохо проработанный план де Голля привел бы к уничтожению ценных танков Леклерка (которые на самом деле были американскими машинами), поэтому Эйзенхауэр согласился поддержать французов большими силами американской пехоты и — по-спортивному — позволить Леклерку первому войти в город.
Гонка началась. Де Голль приказал своим людям наступать на Париж как можно быстрее, чтобы украсть у коммунистов победу. И Леклерк ударил по городу с юга, непреднамеренно выбрав направление, на котором немцы сосредоточили основные силы. И это привело к тому, что не только Леклерк увяз, но и немцы встрепенулись, поняв, что грядет большая атака.
Французы отошли и попробовали подойти к городу с запада, но и тут их задержали — правда, на этот раз жители западных пригородов, которые вышли навстречу танкам и закидали их цветами, вином и зацеловали танкистов. Потеряв терпение с Леклерком, американцы объявили, что атакуют немцев на юге всеми имеющимися силами, а потом маршем войдут в город, и если француз к этому времени не будет во главе освободителей, это уж его головная боль. Ультиматум прозвучал вечером 24 августа.
Боясь подвести де Голля, Леклерк попросил своего капитана, Раймона Дронна, возглавить небольшую группу из трех бронемашин и трех танков и, полагаясь на знание города, прорваться обходными путями через юго-западные пригороды. И приказал быть в центре Парижа той же ночью.
Приказ Раймон Дронн выполнил, хотя знание местности не особо ему пригодилось — Дронн вообще-то не был парижанином, а большинство его ребят были испанцами. Но они благополучно добрались до Отель-де-Виль (ратуши) незадолго до полуночи, и Нотр-Дам приветствовал их колокольным звоном. Все парижане знали, что означает этот звон, включая немцев, которые защищали городские окраины; они отступили ночью, позволив основным силам Леклерка триумфально войти в город.
Нацистский губернатор Парижа, Дитрих фон Холтитц [118], сдался полковнику Ролю и генералу Леклерку 25 августа на вокзале Монпарнас и приказал 17 000 немецких солдат прекратить сопротивление.
Триумфатор де Голль прибыл в Париж двадцать пятого числа и объявил себя главой Временного правительства Французской республики; он возражал против того, чтобы имя полковника Роля появилось в официальном документе о капитуляции Германии. Генерал вернулся в свой прежний кабинет в военном министерстве, а оттуда пешком прошел в Отель-де-Виль, откуда официально установил военный контроль над городом. Его пригласили выйти на балкон и провозгласить возврат Республики, но он отказался, сказав, что оставался лидером Франции в течение четырех лет и ему нет необходимости что-то провозглашать.
Именно в Отель-де-Вилль он произнес еще одну знаменитую речь, декларацию «Освобожденный Париж», в которой, ни словом не обмолвившись о том, что войска Черчилля и Рузвельта еще ведут бои за стратегически менее важные районы Франции, объявил, что Париж освобожден «французским народом с помощью армии Франции, при поддержке и помощи всей Франции, сражающейся Франции, единственной Франции, настоящей Франции, одной только Франции».
Генерал пошел еще дальше. При встрече с членами британского УСО — ребятами, которые координировали деятельность Сопротивления, — он попросту попросил их покинуть Париж. Он сказал: «Здесь вам делать нечего». Другими словами, прощайте и спасибо за чай.
На следующий день де Голль возглавил шествие по Елисейским Полям, в сопровождении Леклерка и толпы борцов Сопротивления. Танки Леклерка остались припаркованными возле Триумфальной арки — де Голль не хотел устраивать полномасштабный военный парад. На самом деле танки вообще не должны были там находиться, потому что Эйзенхауэр приказал им вернуться в строй, в союзную армию, после того как сделают свою работу в Париже. Де Голль разрешил Леклерку игнорировать приказ и вдобавок постановил, что американцы не имеют права участвовать в его параде победы.
Это был великий день де Голля, и в народной памяти навсегда запечатлелись моменты, когда он пересекал площадь Согласия и вдруг прогремели снайперские выстрелы, и потом все повторилось, но уже у собора Нотр-Дам. В обоих случаях практически все, солдаты и штатские, кинулись врассыпную в поисках укрытия — все, кроме де Голля. Циники предполагают, что выстрелы были «домашней заготовкой», но, скорее всего, де Голль просто чувствовал себя неуязвимым. Это был миг, ради которого он жил, начиная с того дня в июне 1940 года, когда Уинстон Черчилль подтолкнул его к микрофону Би-би-си, и ни один трусливый снайпер не мог его испортить.
Одной пощечиной не обошлось
Как только Париж был освобожден, де Голль приступил к делу, закрепляясь во власти. Он реформировал Первую армию и отправил ее на подмогу союзникам, которые вели бои за остальные районы Франции. Как обычно, при поддержке американцев Первая армия совершила марш-бросок через Рейн и Дунай в самое сердце Германии.
Де Голль послал войска и для восстановления контроля над французскими колониями в Азии и Африке, не подозревая о том, что тем самым обрекает Францию на беспощадные колониальные войны 1950-х и 1960-х годов, но на тот момент ему было важно отучить англосаксов от привычки совать нос в дела Французской империи.
И все-таки это свершилось — война окончилась, и Франция оказалась в числе стран-победительниц.
Однако де Голля ожидали две прощальные пощечины. И как ни странно, получил он их вовсе не от бриттов или американцев.
На фотографиях с Ялтинской конференции, проходившей в феврале 1945 года, бросается в глаза отсутствие французов. Встреча «большой тройки» (а не grand quatre, «большой четверки») с целью обсуждения послевоенного устройства Германии проходила с участием Сталина, Черчилля и Рузвельта. Рузвельт наложил вето на присутствие де Голля, назвав его «нежелательным фактором», а Сталин высказался еще резче, заявив, что вообще не видит, что сделали французы, чтобы обеспечить себе место за столом переговоров. Так что лишь усилиями Черчилля Франция была приглашена к нарезке послевоенного германского пирога на сектора союзников.
Но пощечина оказалась не слишком болезненной, потому что, если не считать отсутствия в историческом фотоальбоме, для де Голля результат конференции оказался вполне приемлемым: после мая 1945 года Франция вернулась в границы 1918 года, и ее танкам даже разрешили разъезжать по Германии. Честь страны была восстановлена.
Второй шлепок оказался куда более унизительным, поскольку исходил от самой Франции. Так же, как и Черчилль, которому в 1945 году уставшие от войны бритты не отдали свои голоса, де Голль не смог удержать власть. Его новая и свободная нация решила, что не хочет видеть генерала верховным лидером, и, устав от склок с коммунистами и социалистами, де Голль вышел из коалиции, в духе Макбета сказав стране на прощание: «Вы пожалеете о том пути, который выбрали».
Оглядываясь назад, трудно представить, что после изнурительной военной кампании в поисках славы для Франции и себя де Голль так просто ушел из своего кабинета. Но это значит, что вы не поняли этого человека. Он был совсем не похож на известных нам лидеров военного времени. Де Голль видел себя новым Наполеоном.
И вот тогда все сходится: ярость, которую он испытывал всякий раз, когда англичане приближались к Французской империи; ужас при одной только мысли, что англосаксы вторгаются во Францию (пусть даже в роли освободителей); победное возвращение к Триумфальной арке; декларации в стиле «Франция — это я»; даже путь, которым он пришел во власть, проявив находчивость и смекалку. Он был новым Бонапартом. И, как и Бонапарт (по крайней мере, до последней ссылки), де Голль знал, что нация может отвергнуть его сейчас, но вскоре пожалеет об этом и будет умолять его вернуться.
И когда это возвращение все-таки состоялось, настала очередь бриттов и американцев кусать локти.
Де Голль берет реванш за Вторую мировуюБритания, США и Франция вышли из Второй мировой войны потрепанными, но в глубине души счастливыми. Несмотря на страшные человеческие и экономические потери, все три страны, каждая по-своему, одержали великие моральные и военные победы. Диктаторы были свергнуты, захватчики разбиты, а их извращенные идеалы развенчаны. Ну, или почти развенчаны, поскольку Сталин все-таки оставался головной болью и отныне, благодаря Черчиллю и Рузвельту, контролировал внушительную часть Европы. Но зато теперь союзники могли спокойно сесть за стол переговоров и спланировать путь вперед, к новому свободному западному миру — n'est-ce pas? [119]
