Ознакомительная версия.
Сцена, конечно, мрачная и тяжелая. Деятели «освободительного движения», начиная с декабристов, делали свои выводы — про несчастный забитый народ, царских сатрапов и вред самодержавия.
Но ведь получается — у царя были основания видеть в мужике эдакого «внутреннего француза», символически одолеть которого — тоже доблесть. И современники событий могли читать эту сцену именно так.
«Вторая пугачевщина» скрывалась, как страшный сон, но ведь уж участники событий прекрасно знали: крестьяне вовсе не были поголовными и рьяными патриотами, вовсе не стремились любой ценой защищать царя, своего батюшку. Получается: в час торжества, на параде по случаю победы, прорывается загнанное в подсознание, но известное современникам: победа 1812 года имеет отношение только к русским европейцам! Русские туземцы — вовсе не победители в этой войне, и к тому же далеко не все они — ее участники. 90% русского простонародья в войне 1812 года не участвовало!
Война с Наполеоном в 1812 году вошла в историю как Отечественная война 1812 года. Под этим псевдонимом ее проходят во всех программах по русской истории, и в школах и в вузах, так названа она и в галерее 1812 года в Эрмитаже.
Образованная верхушка великороссов, европейский русский народ, навсегда запомнил 1812 год. 1812 год остался в народной памяти как час торжества русского оружия, час патриотического подъема, героических свершений. И как время напряженной героической борьбы, время пожаров над Смоленском и Москвой, общего напряжения в борьбе с внешним врагом... Это отношение освящено колоссальными потерями народа: слишком большой кровью полита эта победа.
Пафос борьбы, смерти, победы, преодоления, освящение ее кровью чуть ли не двух третей трех мужских поколений — неотъемлемая часть русской культуры на протяжении ста пятидесяти лет. Еще автора этих строк в 1960-е воспитывали на ритуальном, чуть ли не религиозном отношении к событиям 1812 года.
Но все это — и дела, и память, и культура одних лишь русских европейцев.
У русских туземцев нет оснований присоединиться к нам в ТАКОМ отношении к событию. Русские туземцы и вели себя иначе, и запомнили все по-другому.
Русский народ надеялся, что за жертвы, разорение, изгнание неприятеля он «заслужил свободу». Однако в высочайшем манифесте 30 августа 1817 года возвещалось о дарований дворянству, духовенству, купечеству различных наград и льгот. А о крестьянах было сказано: «Крестьяне, верный наш народ — да получит мзду свою от Бога». Фраза из тех, которые трудно забыть и простить. Гибкий, дипломатичный Александр I на этот раз не захотел хотя бы смягчить формулу.
Хоть убейте, но ДО 1812 года не мог Александр I ни поскакать на мужика с саблей, ни издать такого манифеста. Что-то изменилось для самого императора во время Отечественной войны»
Тщетны оказались надежды ратников ополчений — крепостных крестьян — на обещанную «волю» как награду за подвиг в Отечественной войне. Но может быть, это не случайно? До 1812 года император хотел раскрепостить свой народ, но не мог и боялся поссориться с военным сословием. После 1812 года он мог не меньше хотеть раскрепощения. Но эмоционально, похоже, стал к остальному дворянству ближе, чем был раньше.
Трагедия последних лет
В истории царствования и в биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем. Действительно: чем был вызван в 1821 г. отказ Александра I от открытого судебного преследования? Когда по нескольким докладам (коммунисты называли их, конечно же, «доносами»), стало ясно о существовании тайного общества «Союза благоденствия»?
Если верить легенде, император швырнул в камин списки участников общества со словами: «Не мне их судить. Я раньше думал так же». Вариант: «Не мне их судить. Я в молодости думал так же». Вариант: «Не мне их судить. Я в молодости был бы с ними».
Слова императора обычно трактуют как проявление мучений совести за события 1801 г.: «Не мне их судить», потому что сам заговорщик и отцеубийца. А почему бы не предположить, что «не мне судить», потому что думаю и чувствую так же?
Приближенные Александра I отмечали, что в последние годы он становился все мрачнее, чаще стал уединяться. Александра трудно обвинить в наивности. Он прекрасно понимал, что против него зреют заговор за заговором. Что заговоры обречены, тоже понимал. Если он, самодержец российский, не мог раскрепостить крестьян, у других тем более не получиться ничего. Вспыхнет безумная революция, не лучше французской, как воспримут внезапную волю мужики — еще вопрос; скорее всего, среди них тоже вспыхнет гражданская война. А большинство дворян обрушится на заговорщиков, и начнется такая буча, что и 1793-1794 покажутся пикником.
Якушкин незадолго до восстания 14 декабря получает от Н. И. Тургенева совет быть как можно осторожнее. Ведь государь ему однажды сказал: «Эти люди могут, кого хотят возвысить или уронить в общем мнении; к тому же они имеют огромные средства; в прошлом году, во время неурожая в Смоленской губернии, они кормили целые уезды». И при этом назвал Якушкина, Пассека, Фонвизина и Муравьева. В точку!
В 1826 г. при разборе его бумаг была обнаружена записка, датируемая 1824 годом, в которой говорилось о росте «пагубного духа вольномыслия» в войсках, о существовании «по разным местам тайных обществ или клубов», с которыми якобы были связаны влиятельные лица из военных — А.П. Ермолов, Н.Н. Раевский, П.Д. Киселев, М.Ф. Орлов и другие.
Император предполагал худшее, чем было. Ермолов, Раевский, Орлов знали о заговоре, но в нем не участвовали. И выступили — против. Но Александр и от них ожидал худшего.
Как тяжело было императору... Мало того, что он не мог сделать того, что считал правильным. Так ведь оказался в положении, когда что ни сделай — будешь виноват в удушении «самого лучшего». Как при заговоре «молодых друзей» в 1807 году.
Возможно, страсти по заговорщикам ускорили его кончину. В середине июля 1825 г. Александр получил достоверные сведения о том, что против него зреет заговор в войсках, расквартированных на юге России. Эти известия заставили Александра I отменить намеченный на осень 1825 г. смотр войск в Белой Церкви. Впоследствии из показаний декабристов, членов Южного общества, стало известно, что они замышляли использовать этот смотр для своего выступления. Так что восстание было только делом времени.
1 сентября 1825 г. Александр выехал на юг, намереваясь посетить там военные поселения, Крым и Кавказ. Предлогом было поправление здоровья императрицы, но император хотел посмотреть: кто же против него злоумышляет? А может, хотел договориться с заговорщиками?
27 октября на пути из Балаклавы в Георгиевский монастырь царь сильно простудился: ехал верхом в одном мундире при сыром, пронизывающем ветре. Много позже и в поступках Николая I многие усмотрят скрытое самоубийство: стремление заболеть и не лечиться.
5 ноября он возвратился в Таганрог уже тяжелобольным, о чем написал своей матери в Петербург. Лейб-медики констатировали лихорадку. Уже в постели император получает новые сведения о заговоре: к нему в Таганрог прибыл начальник южных военных поселений граф И.О. Витт.
Витт возглавлял также и систему политического сыска на юге России и через своего агента получил новые сведения о существовании Южного общества декабристов. В докладе Витта были имена не всех, но некоторых членов тайного общества, в том числе и руководителя, П.И. Пестеля.
Еще до своей поездки в Крым Александр вызвал в Таганрог Аракчеева, но тот задержался: 10 октября дворовые убили его давнюю любовь, крепостную Анастасию Минкину.
9 ноября наступило временное облегчение, и Александр приказал арестовать выявленных членов тайной организации. Это было последнее распоряжение Александра: вскоре он окончательно слег. 14 ноября император впал в беспамятство, в бреду он несколько раз повторял: «Чудовища! Неблагодарные!»
По официальной версии, 19 ноября в 11 часов утра он скончался. Если умер и правда именно он — не в последнюю очередь по вине заговорщиков. Убить можно не только из пистолета.
Все дело по раскрытию тайной организации и аресту ее членов взял на себя начальник Главного штаба, находившийся при Александре в Таганроге, И.И. Дибич (1785-1831). Ветеран войн с Францией 1805-1815 годов, герой 1812 года, Дибич затянул следствие... Декабристы опередили его.
Третья память
Итак, «гроза двенадцатого года» живет в двух формах памяти, двух частей русского народа. Одну эту память — с храмом Христа Спасителя, галереей 1812 года, фильмами и книжками мы знаем уже потому, что сами несем ее в себе.
Вторую память русских туземцев мы знаем намного хуже... Даже практически вообще не знаем, что они думали по тому или этому поводу. Скорее догадываемся.
Обе формы народной памяти породили невероятнейшие легенды. Тут и различнейшие формы высказываний Наполеона и Кутузова, тут и Наполеон ростом с сосну.
Ознакомительная версия.
