Не говоря о том, что даже самые полные, новейшие, только что вышедшие из печати данные страдают неполнотой, ибо нужны средства , чтобы исследовать столь явно, день за днем, меняющееся к лучшему положение в этой необъятной монархии, — но и правду, выросшую из этих новых данных, надо сопоставить со старыми писаниями. Иначе нами из девяноста девяти книг была бы составлена сотая. Но так как нас уверяют, что русские ученые уже несколько лет назад употребили большие усилия, чтобы исполнить этот долг и обязанность перед своим отечеством, милостью и заботами великой императрицы Анны, их покровительницы истинной и богини великой и в ратном деле и в мирных трудах, то мы можем уже возжечь свою свечу от этого солнца.
Возможно, кому-то из посторонних придет в голову, что мы должны были наши воспоминания печатать не сейчас, как это почти сорок лет назад при подобных обстоятельствах сделал защитник некоего Д***, а одновременно с выходом в свет этих так называемых “Московитских писем”; а многим, склонным к поспешным умозаключениям, могло показаться, что мы не знаем, что в таких случаях предписывается славными законами нашего немецкого отечества...
Наш пасквилянт публично оболгал одну из достославных наций вопреки всяким духовным и светским законам, вопреки здравому смыслу и элементарной порядочности, вопреки очевидной правде и человеческому долгу. Своим преступным сочинением он частью обманул, частью обозлил всю Европу. Но, совершив это злодеяние, он скрылся и избежал тем самым вмешательства бдительного правосудия. Поэтому порядочные люди во всем мире вынесли ему свой приговор. Отныне он уже заклеймен как лжец, клеветник, порочный человек. И его книгу надо подвергнуть проверке на предмет corpus delictu*, чтобы и сторонники, и противники его поняли, где правда и где ложь...
Всякая ложь ослепляет своей фальшивой логикой до тех пор, пока она скрывается во мраке, когда же она выходит на свет, истина обнажается, и ложь предстает в своем грязном и позорном одеянии, ошеломляя тех, кто был одурачен, вызывая чувство стыда и раскаяния. А те, кто были рабами-подручными автора, платят за свое поведение стыдом и позором...
Любимая привычка этого писаки состоит в том, что он об одном и том же повторяет десять раз и более, он водит нас то туда, то обратно, утомляя бесполезными повторениями. Внимательный читатель и без нас заметит, что перед нами настоящий stabulum Augiae**. Наш писака выделывает в своих письмах пируэты не хуже известной рыбы каракатицы, которая выбрасывает черные струи, образуя такое скопление черного супа, что на какое-то время становится совершенно невидимой.
Возможно, местами мы обостряем перо более, чем этого требует суть дела, невольно повторяя его приемы. Мы имеем дело с человеком, который не просто по недосмотру или ошибочно проявил слабость, напав на то или иное частное лицо, но который самым подлым образом нападает на коронованных лиц и безо всякого основания порочит целую нацию. Неужели мы должны щадить этого человека, который почему-то возомнил, что народ, который он — из бабьей жажды мщения — избрал целью своих подлых нападок, должен щадить его? К тому же он и сам себя не щадит и изображает себя ничтожным и нечестным...
Если критическую остроту тона наших писаний оценивать применительно к его “заслугам”, то, по мнению большинства, наш тон достаточно мягок и излишне спокоен.
Относительно многочисленных опечаток в тексте, то мы не несем за них ответственности, ибо нам не удалось быть в том месте, где это печаталось. Между тем при перечитывании текста мы отметили все места, нуждающиеся в исправлении, и эти исправления вместе с нашими извинениями прилагаются в конце книги вкупе с указателями.
Что касается гравюры, представленной на титульном листе, то здесь наш писака изображен в истинном виде. А именно как газетный борзописец, который преподносит читателю свои жалкие историйки об убийствах или о чем-то подобном. Так, он стоит в своем потрепанном халате перед одним из ковров, повешенных на стене, и показывает на надпись, из которой следует, будто он задумал нечто с иголочки новое. А сатиры смеются над его глупостью и бесстыдством... Тот сатир, что наверху, шипит по поводу того, что он, как глупый мальчишка, вмешался в мирские дела, не соображая, что другим народам давно известно то, чего он не знает. Сатир, изображенный посередине, бичует его... А нижний сатир насмешничает над ним за позор, который он принес своим поведением собственному отечеству.
Так как мы обещали показать автора “Писем” во всей совокупности его действий, мы выполняем это обещание в предлагаемом нами “Зеркале души”. Каждый может увидеть себя в нем; тем самым и автор как бы становится таким, каким он видел себя в зеркалах, висящих в прихожих Петербурга, и если он еще не совсем утратил трезвое восприятие, имеет теперь серьезный повод для огорчения.
#_ftn1
#_ftnref1
