На «Вечерний альбом» никому не ведомой гимназистки откликнулись сразу четыре поэта – Валерий Брюсов, Николай Гумилёв, Максимилиан Волошин и Мариэтта Шагинян. Каждый из них был не просто поэтом, но и ведущим критиком, вёл критические обзоры в крупнейших изданиях того времени: Брюсов представлял поэтические новинки в «толстом» журнале «Русская мысль», Гумилёв законодательствовал в «Аполлоне», статьи Волошина будоражили читателей со страниц газеты «Утро России», а Шагинян, выпустившая свою первую поэтическую книгу за год до Цветаевой, вела «Литературный дневник» на страницах одной из самых известных провинциальных газет «Приазовский край». Все они встретили вновь прибывшую более чем благожелательно. Статья Шагинян так и называлась – «Самая настоящая поэзия». Об этом же писал Гумилёв: «Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, например, детская влюблённость; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни. И, как и надо было думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга – не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».
Не менее благожелательным был отзыв Брюсова, о котором она позднее напишет: «Середину, о полном овладении формой, о редкой для начинающего самобытности тем и явления их – как незапомнившуюся в словах – опускаю». Но эта опущенная середина и была самой важной. В критическом обзоре «Новые книги стихов» Брюсов сравнивал два поэтических дебюта 1910 года – Ильи Эренбурга и Цветаевой. Девятнадцатилетний Эренбург, как и Цветаева, издал свою книгу за свой счёт, но не в Москве или Петербурге, а вслед за Гумилёвым в Париже, переправив её Брюсову в Москву с сопроводительным письмом: «Это лишь ученические опыты, полные ошибок, часть которых я уже осознаю. Целый ряд стихотворений печатать не следовало бы». Брюсов и отнёсся к книге как к ученическим опытам, отметив в обзоре: «В его стихах не столько непосредственное дарование, сколько желание и умение работать». Но Эренбург и за эти слова сохранил на всю жизнь чувство благодарности, считал Брюсова своим «крёстным отцом» в литературе. Таковым его называли многие поэты, в том числе Гумилёв. Близкие поздравляли Цветаеву с откликом Брюсова, а она взбунтовалась. «Вот что мне из неё запало, – признавалась она много позже, приведя по памяти его слова: «Стихи г-жи Цветаевой обладают какой-то жуткой интимностью, от которой временами становится неловко, точно нечаянно заглянул в окно чужой квартиры…»
Вскоре появится её первое стихотворное послание к Брюсову, за ним второе. Она запишет: «Словом, войска перешли границу. Такого-то числа, такого-то года я, никто, открывала военные действия против – Брюсова».
Одновременно со стихотворными посланиями к Брюсову она написала ещё одно – «Литературным прокурорам», адресованное уже не одному, а всем критикам. В том числе и цеховикам – Гумилёву и Городецкому. «Будь я в цехе, они бы не ругались. Но я в цехе не буду», – гордо заявила она.
Уже с первых своих шагов в литературе она противопоставила себя сразу двум основным поэтическим силам – символистам Москвы во главе с Брюсовым и акмеистам Петербурга во главе с Гумилёвым. Всё это могло закончиться весьма печально, если бы в Коктебеле не существовала «третья сила» – Максимилиан Волошин.
В декабре 1910 года в газете «Утро России» появилась статья Волошина «Женская поэзия», положившая начало многолетней дискуссии на эту тему. Центральное место в ней отведено Цветаевой. Причём Волошин отметил те же самые недостатки, что и другие рецензенты, начинавшие обычно за здравие, а кончавшие за упокой. Волошин сразу повёл речь о недостатках. Он писал: «Это очень юная и неопытная книга – «Вечерний альбом». Многие стихи, если их раскрыть случайно, посреди книги, могут вызвать улыбку. Её нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна…»
Цветаева ответила Волошину коротким письмом: «Примите мою искреннюю благодарность за ваши искренние слова о моей книге. Вы подошли к ней как к жизни и простили жизни то, чего не прощают литературе».
Виктор КАЛУГИН
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Литература
Маски прирастают прочно
ФАВОРИТЫ КНИЖНОГО ПРИЛАВКА
Алекс ГРОМОВ
Виктория Платова. Мария в поисках кита . – М.: Астрель: АСТ, 2010. – 478 с. – 18 000 экз.
Большинство авторов-беллетристов, желая перейти из категории авторов чтива в разряд настоящих писателей, обращаются к сложным философским понятиям, которые часто выглядят насильно втиснутыми в незатейливые словесные конструкции, приспособленные исключительно для описания страстных поцелуев и жестоких драк.
«О чём бы она ни начинала, какие прекраснодушные цели перед собой ни ставила, всё равно всё заканчивается серийными убийствами ни в чём не повинных, хотя и выдуманных женщин». Это цитата из романа Виктории Платовой «Мария в поисках кита». Книги Платовой примитивностью текста никогда не страдали, скорее, наоборот, часто можно было говорить о его неизменной сложности и даже переусложнённости, избытке всевозможных аллюзий и обильно напластованных ассоциациях. То есть детективный сюжет тянул в сторону беллетристики, а стиль его воплощения на бумаге – скорее, уж к филологической разновидности мейнстрима.
В рассматриваемом романе, конечно, присутствует сюжет «с тайнами и убийствами». Текст же в данном случае перенасыщен больше эмоционально, чем философски. Но имеется ещё один важный компонент: за основу повествования взят образ жизни и творческий процесс литератора, описываемый весьма сатирически. Сразу вспоминается Теофиль Готье и его новелла «Даниэль Жовар, или Обращение классика».
У современного автора есть возможность показать писательскую жизнь глазами литературного агента, и именно этот вариант выбирает Виктория Платова. И впрямь, кто может лучше знать писателя, чем тот, кто вынужден его постоянно «продавать» – со всеми потрохами и фобиями, иллюзиями и претензиями на то, чтобы быть ВПЗР – Великим Писателем Земли Русской? Литературная кухня наглядно показана в продвинуто-виртуальном дневнике агента: «ВПЗР отлично разбирается в напитках (издержки профессии, в её книгах все герои пьют)... Она знает все марки сигар и трубочного табака, но в жизни предпочитает самые дешёвые, вонючие сигареты (так экономнее). Она может убить час на сравнительную характеристику вин, хотя и равнодушна ко всем винам, за исключением водки. Она может долго и пространно рассуждать о вкусовых достоинствах «когтей дракона» – редких моллюсков… Но при этом ей совершенно всё равно, что у неё в тарелке…»
Что же на самом деле интересует почти великую беллетристку? Увы, не окружающие её люди, чудеса природы и порывы любви, а лишь собственное величие. Поэтому ВПЗР «не могут смутить ни предательство, ни откровенная подлость. Точно так же она никогда не оценит благородства и жертвенности…».
Что такое успех? Известность и тиражи, т.е. незримая власть над читательскими массами. Для этого существует «sexy», но не как история любви или страсти, а откровенное соблазнение читателя, понравиться ему, влюбить в себя, иначе говоря: «ВПЗР флиртует, пытается затащить всех и вся в свои книги, как затаскивают в постель…»
Но для этого интеллектуального секс-занятия необходимо навести зазывный марафет, превратив писателя из обычного человека в некое подобие рекламного щита, на котором намалёван сильно ретушированный портрет и изложен слоган-легенда. Но не стоит обольщаться слезоточивыми фразами о железной руке рынка, заставившего очередного гения пера выйти на паперть масскульта. Героиню никто не заставлял перекраивать свою реальную биографию в парадную: «…ВПЗР стирает задокументированную память о себе намеренно. Чтобы после неё осталось как можно больше трактовок и разночтений. Чтобы у каждого, кто с ней соприкоснулся, возникло собственное представление. Sexy-представление. Подретушированное, зафтошопленное, лишённое изъянов в виде старости, болезней и смертей. Похоже на её тексты, в которых ей не больше тридцати и она всегда безрассудна, излишне откровенна, подвержена неуёмным страстям…».
Что же плохого в красочной самолегенде, спросите вы? В том, что человек, создающий по бизнес-лекалам собственный образ, неизбежно внутренне расстаётся с теми, кто его любит. Идол может позволить любить себя, но не снисходит до любви, предпочитая безжалостную манипуляцию. И в творчестве, и в жизни. «…как бы ни распиналась ВПЗР о своей творческой лаборатории, больше похожей на башню из слоновой кости, – это всего лишь бойня, грязная, малопривлекательная; залитая кровью и слизью, забитая требухой и плохо перемолотыми костями. И в ней ни на минуту не прекращается работа по освежеванию и разделке туш. И даже если эти туши принадлежат священным коровам литературы и искусства, ВПЗР ничто не остановит…»
